12 грудня 2014 р. ІV всеукраїнська науково-практична конференція “Андріївські читання”

ЦЕРКОВЬ В МИРЕ: СОЦИАЛЬНЫЙ АСПЕКТ

Говоря о Церкви в мире, соотношении, взаимоотношении Церкви и мира, уместно будет дать определение Церкви и мира.

Церковь, согласно определению Хомякова, есть “жизнь Бога в людях”. С другой стороны, Христос говорит о том, что “никто не приходит к Отцу, как только через Меня” (Ин. 14,6), т. е. Церковь – жизнь людей в Боге, общение с Богом, подобно общению Трёх Лиц Святой Троицы: “да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино” (Ин. 17,21), и Бог в своих отношениях с миром (социумом) открывается и говорит Церкви-общине, объединенной взаимной любовью.

Хотелось бы привести еще одно определение Церкви протоирея Евгения Аквилонова, который в своей известной работе “Научное определение Церкви или апостольское учение о ней как о Теле Христовом” (1894), ссылаясь на апостола Павла (Кол. 1, 24), утверждает, что лучшим определением, которое бы наиболее полно выражало сущность Церкви, является “Тело Христово”, которым через Евхаристию становятся конкретные ее члены. Здесь необходимо оговориться, что о. Евгений различает в бытии Церкви два аспекта: объективный (действия Бога) и субъективный (человеческий фактор). Объединяющую роль, по его мысли, имеет объективный аспект (это утверждение он высказывает в полемике со святителем Филаретом, не соглашаясь с пониманием Церкви просто как “общества людей”) [3, стр. 76].

Подобно тому, как душа пронизывает все части существа, не будучи локализованной в определенной части тела, более того, некоторые святые отцы говорят о том, что тело находится в душе, а не душа в теле, так и Бог в своих отношениях с людьми пронизывает всё, всю полноту Церковного тела в агапической связи-общении, собирая все множество в единство во Христе. Именно Христос направляет Церковь, и всякое догматическое решение вдохновляется непосредственно Духом Святым: “Изволися Духу Святому и нам” – провозглашает уже Апостольский собор в Иерусалиме, эти слова – направляющие принципы в жизни Церкви, принцип существования Церкви в мире.

Что касается мира, то Бог, как Творец, как дивный Художник, создал Свою “Симфонию в шести днях”, и при каждом Своем действии Он увидел, что это добро, т. е. сам по себе мир – красив. С другой стороны, мы слышим слова апостола Иоанна: “Не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей. Ибо всё, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца, но от мира сего” (1 Ин. 2, 15), т. е. существует антиномия сотворенного Богом мира и мира, лежащего во зле. Что же такое мир, ό κόσμος, от привязанности к которому предостерегает Апостол с особенною настойчивостью? “Чтобы ты не разумел под миром совокупность неба и земли, Апостол объясняет, что такое мир и находящееся в мире. И, во-первых, под миром разумеет порочных людей, которые не имеют в себе любви Отчей. Во-вторых, под находящимся в мире разумеет то, что совершается по похоти плотской, что, действуя через чувства, возбуждает похоть… вообще все, враждебное Богу…” (блаж. Феофилакт Болгарский) [4].

“Идите, научите все народы”, – говорит Господь (Мф. 28,19). В этом повелении может проявляться кафоличность Церкви (καθολική εκκλησία) в этом мире. “Кафоличность коренится в полноте Божественной троичной жизни и является поэтому Божиим даром людям, который делает Церковь Церковью Божией. Этот дар предполагает ответственность человека. Дар Божий – не просто сокровище, которое нужно хранить, или предназначение, которым надлежит пользоваться; он – семя, посеянное в мире и в истории, семя, которое человек, как свободное и ответственное существо, призван возделывать, так чтобы кафоличность Церкви осуществлялась ежедневно в постоянно изменяющихся условиях жизни мира” [5].

Церковь занимается отдельными душами, но она также ответственна за национальные сообщества. В результате переплетения исторических событий Церковь может оказаться в самом центре бытия народа и выражать его сознание, но она может также быть вынесена на периферию национальной жизни и стать для нее чужеродным телом. Будучи солью жизни, она осаливает все явления, открывая их сокровенное значение. Церковь, с одной стороны, является хранительницей истины, “столп и утверждение истины”, с другой стороны, несет эту истину в мир, преображая его, передает, делится тем, что имеет, не замыкаясь в себе. Она, хотя и не зависит от количества своих членов, но состоит из них, обращается к каждому из них и каждый выполняет свою функцию в этом едином организме, это относится, в том числе, и к сообществам людей, странам, государствам. Слово Церкви прибывает в мире как её непосредственный суд: “Отвергающий Меня и не принимающий слов Моих имеет судью себе: слово, которое Я говорил, оно будет судить его в последний день” (Ин. 12, 48).

В этом мире нет ничего случайного. По словам прп. Иоанна Дамаскина, “Бог по природе благ и мудр. Как благой, Он промышляет, ибо не благ тот, кто не промышляет, ведь и люди, и неразумные животные естественным образом заботятся о своих детях, а кто не заботится, подвергается порицанию. Далее, как мудрый, Бог печется о сущем наилучшим образом” [6]

Этот принцип Божественного промысла лежит и в основе отношений Церкви и мира. Должно дивиться всем делам Промышления, все их прославлять и все их без пытливости принимать. Можно сделать вывод, что промышляет Бог как об отдельном человеке, так и о сообществах людей – о народах. Каждый народ облает определенной исторической миссией, согласующейся с Божественным промыслом. Кроме того, всякая власть исходит от Бога (Рим. 13,1), хотя может и извратиться, но существует лишь в связи с Абсолютом. История этого мира также не является автономной, все её мгновения связаны с Тем, кому дана “всякая власть на небе и на земле”. Эта основопологающая связь сохраняется даже при её сознательном отрицании, т. к. даже в случае секуляризации она, будучи историческим процессом, уже находится под имманентным судом, что принципиально исключает любое нейтральное положение. Однако этот религиозный ориентир как факт зависимости от трансцендентного, не обязывает государство, общество, цивилизацию или культуру стать Церковью, но призывает стремиться к совершенству и достижению полноты в органическом взаимном соответствии по отношению к Церкви. Лишь в таком синергийном, софийном лоне и может родиться красота и гармония преображенного мира. Любой манихейский дуализм или несторианское разделение, как и любое монофизитство одного лишь божественного или одного лишь человеческого, ведет к иссушению самих животворящих соков, питающих этот мир. Евангелие категорично: человеческое существование в своей совокупности подчинено одной-единственной цели – Царствию Божию, синергийному общению, социальная жизнь может строиться лишь на христианских принципах подражания Божественной природе [7].

Секуляризированная экклезиология, обмирщенная эсхатология лишается своего конечного смысла, своего эсхатона и грезит о различных социальных утопиях, общении “святых” без Святого, о Царстве Божьем без Бога. Интересны не сами по себе утопические концепции, но их глубинные причины возникновения, важен именно духовный контекст, на котором произрастают эти утопические безумные идеи. Лишь раз и навсегда, осознав сущность этих утопических притязаний, их соблазняющую игру бесовских подмен и иллюзий, христианство может ответить достойным образом. Западный христианский мир отказался от Царствия Божия в пользу града земного [8], прочно установившегося в истории, – однако всякий исторический град является лишь знамением и пророческой притчей о Царстве Божьем. Именно этот самозамкнутый дольний мир, это кажущееся безысходным заточение призвана пробить твердая уверенность веры, чтобы явить незримое, воскресить мертвых и сдвинуть горы, зажечь огонь надежды о спасении других и заполнить пустоту мира сего “Церковью”, исполненной Троицы.

Однако, когда служители Добра ослабевают, за эту задачу берутся силы другой природы, снабженные другим знаком, и происходят взрыв и смешение. Евангельский призыв “ищите Царства Божия” (Мф.1,33) обмирщается и вырождается в утопии земного рая. Грозный тоталитаризм апокалиптического зверя проступает под шевелением скоплений людей.

Сегодня христианство является уже не активной движущей силой истории, а пассивным зрителем процессов, которые ускользают от его влияния и грозят свести Церковь к размерам и значению секты, замкнутой в самой себе, находящейся вне судеб мира. Социальные и экономические реформы, освобождение и эмансипация народов и социальных классов осуществляются силами мира сего, не связанными с Церковью.

В настоящее время почти повсюду христиане живут в условиях законодательно оформленного отделения церкви от государства. Церковь может приспособиться к этой новой ситуации, только сохраняя нетронутым всеобщий и всецелый характер своей миссии, свойственный ее природе. Но ее теократия уходит внутрь. Она присутствует всюду как совесть, голос которой звучит свободно и обращен к свободе вне всякого мирского императива. Если она и теряет в непосредственно прикладной области ввиду отсутствия эмпирических возможностей государства, то выигрывает в нравственной силе, благодаря суверенной независимости, которую приобретает ее слово. В атмосфере безразличия или открытой враждебности, потеряв всякую формальную аудиторию, Церковь может теперь опереться лишь на веру истинного народа Божьего, свободного от всякого компромисса и от всякого конформизма.

В каждый момент истории неотвратимым образом предлагается выбор между властью дьявола и властью Бога, и сегодня сильнее чем когда-либо, благодаря все более и более четкому вырисовыванию обликов обоих градов. Речь идет не о социологическом прагматизме и конформизме, а о догматическом вопросе, и с этого момента никакое сектантское и развоплощающее богословие не может более ничего изменить в правиле веры. Даже грехопадение ничего не изменило в первоначальном замысле воплощения; лишь чересчур человеческая точка зрения пытается его умалить, свести к минимуму, и смягчить наиболее взрывные тексты Евангелия. В их свете именно эсхатологический максимализм монахов наиболее решительно оправдывает историю. Так тот, кто не согласен с этим ангельским максимализмом, жаждущим немедленного конца, принимает на себя всю ответственность за историю и оказывается обязанным строить ее положительным образом, что означает на библейском языке из своих собственных глубин превратить ее в “ступеньку” к Пришествию, т. к. глас все так же вопиет из пустыни: “Приготовьте путь Господу, прямыми сделайте стези Ему” (Мф.1,3). Самый глубокий смысл “Искушения святого Антония” состоит в том, что оно выявляет динамизм Святого Духа, который вырывает существование из власти дьявола; победа, одержанная над пустыней, имела более серьезные последствия, чем “триумф” империи Константина. Удаляясь в пустынные места, монахи покидали империю, слишком защищенную под сенью компромиссов. Сегодня пустыня, “обиталище бесов”, перемещается в само сердце народов, которые “не имеют надежды и безбожники в мире” (Еф.1,12). Монахам нет больше необходимости покидать мир, и каждый верный может найти свое призвание в совершенно новой форме внутреннего монашества. Проблема человека эсхатологического ставится самой историей.

Существует постоянное напряжение между сущностью и существованием, которое, будучи спасительным, возвышает существо над своим бытием, призывая превзойти себя, чтобы броситься к Богу. “Трансценден­ции” экзистенциалистов вовсе не выходят за пределы мира сего и теряются в песке человеческой немощи, лицемерия и трагического непонимания. Полнота исходит лишь от Бога, никто не может присвоить ее, руководствуясь лишь своими инстинктами собственника; она во все времена принимается как дар. Вот почему истинная жизнь расцветает лишь в Евхаристии, благодарении и литургии. Богословие последних времен предполагает восхождение мысли к ее собственному кресту, оно не имеет непосредственной связи с человеческой философией: “Не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его” (1 Кор. 1,9). Оно объемлет всю совокупность откровения, устанавливает тайну человека эсхатологического и приводит к великолепному определению всякого христианина: “Возлюбившие явление Его” (2 Тим. 1,8). Для этих любящих Его явление время грядущее является временем настоящим, оно определяет все, что ему предшествует, и все, что за ним следует. При его свете каждый великий грешник, подобно разбойнику, распятому одесную Христа, может мгновенно обратиться к вечному Богу. Напротив, беззаконный “князь тьмы” оккультистов распадается и разлагает существование во временное субъективное – в адское. Оба, через их определенный выбор, приближают конец, в то время как все, что находится между ними, попадает в категорию “соломы истории”, в “теплоту”, о которой Апокалипсис говорит: “извергну тебя из уст моих” (Откр. 1,16). Святые, герои и гении, когда они, каждый по-своему, прикасаются к правде, в пределе восходят к одной-единственной реальности. Святоотеческое богословие, подлинное искусство, икона, литургия, подлинное творчество во всех его формах являются непосредственно присутствующим раем. Напротив, любой культ извращения приводит к непосредственно присутствующему аду; в этом состоит привилегия апокалиптических времен – делать явным все тайное. Здесь, если зло представляет постоянную статическую величину – дурную бесконечность, – то Царствие Божие являет постоянный рост: актуальную бесконечность.

Евангелие от Иоанна передает нам слова Господа, которые касаются этого непосредственно и которые поэтому являются, может быть, самым важным из того, что обращено к Церкви: “Принимающий того, кого Я пошлю, Меня принимает” (Ин. 13,20). Если мир, человек, наш ближний принимают члена Церкви, одного из нас, он уже находится в последовательном движении приобщения, он больше не находится вне священного круга троичного Общения, благословения Отца. Судьба мира тесно связана с творческой позицией Церкви, с ее искусством заставлять воспринимать себя. Ад не зависит от гнева Божия, он зависит, может быть, от космического милосердия святых: “Видеть Господа в своем брате”, “постоянно чувствовать себя пригвожденным ко кресту”, “непрестанно до самой смерти добавлять огня к огню” [9].

В Первом послании апостола Иоанна любовь Божья является началом, она предшествует всему, она превышает любой ответ. В своей глубине любовь предстает бескорыстной, подобно чистой жертве Рабы Господней, подобно радости Друга Жениха, подобно радости, которая существует сама по себе, подобно чистому воздуху и солнечному свету; радость, изначально предназначенная для всех. В Евангелии от Иоанна (Ин. 13,8) Иисус призывает своих учеников радоваться этой огромной радостью, причины которой находятся вне человека, в единственном объективном существовании Бога. Именно от этой светлой и чистой радости исходящей через Церковь, как общение в Боге, может явиться спасение миру.

История Церкви со дня Пятидесятницы уже является последней эпохой, уже учрежденной эсхатологией, и можно даже говорить об особенном действии Святого Духа в течение этой эпохи (Деян. 1,17–21). Призыв Veni Creator Spiritus (Прииди, Душе Зиждитель) становится эсхатологической эпиклезой на протяжении истории. Святой Дух действует и подготавливает пришествие Царствия Божия. Конечно, смертный грех состоит в сопротивлении Царствию Божию. Но здесь требуется величайшая осторожность, чтобы избежать всякого упрощения. Мы живем во времена ужасной смуты. Это вовсе не кристально чистая, прозрачная атмосфера Евангелия; это предсказанное время лжепророков, ложных слов, фальсифицированных ценностей, перевернутых и извращенных состояний.

Скептицизм крайнего аскетического течения вдохновляется словами “не любите мира, ни того, что в мире” (1 Ин. 1,15) и утверждает, что рано или поздно все то, что является культурой и человеческим творчеством, должно погибнуть в пламени.

В историческом плане греческая культура была использована для проповеди христианства. Может быть, ее роль уже окончена? Так, с приходом Мессии воспроизведение потомства уступает место девственности. Тревожный факт состоит в том, что культура никогда не принимается безоговорочно, она не входит в христианскую духовность как органический элемент. Она является лишь пришельцем, к которому относятся, самое большее, с почтением, и всегда с подозрением. Легко можно констатировать некий теократический утилитаризм: культурой широко пользуются лишь для целей апологетики, для привлечения душ. Однако когда культура начинает чувствовать, что она лишь терпима, что она является чужеродным телом, которое используют лишь по мере надобности, она уходит и становится независимой, секуляризированной, атеистической. Но одновременно на свет является проблема, присущая ее собственной диалектике.

Истоки культуры находятся в греко-римском мире. Ее принцип – это совершенная форма в конечном. Если христианство при своем зарождении победило культуру, то культура, в свою очередь, глубоко пропитала христианство, но остаются непреодолимые элементы. Ибо культура, как в своем классическом, так и в романтическом выражении, противостоит эсхатологии, апокалипсису. Своим отрицанием и неприятием смерти культура противостоит концу, ее принципом является пребывание в истории.

Однако оправдать какую-либо историческую активность человека можно, только ссылаясь на нечто иное, чем чистая непрерывность, только открывая ее значение по отношению к концу. “Проходит образ мира сего” (1 Кор. 1,31); необходимо услышать в этих словах предупреждение не творить кумиров, не впадать в великую иллюзию земного рая и даже в утопию Церкви, отождествляемой с Царством Божьим (“Ecclesia et nunc et regnum Christi, regnumque cœlorum” – Нынешняя Церковь есть Царство Христово и Царство Небесное”) [10]. Образ Церкви воинствующей проходит так же, как образ мира (“Иисус возвещал Царство Божие, а пришла Церковь”? – cлова французского экзегета и теолога начала века Альфреда Луази необычайно точно сформулировали то неразрешимое внутреннее противоречие, напряжением которого объясняется не только история первохристианства, но и многие последующие события) [11]. Конец истории является моральным постулатом самой истории.

Рано или поздно современный мир, выраженный через искусство, науку (научную мысль), нравственное, общественное сознание останавливаются перед своими собственными границами, и оказываются перед выбором: утвердить себя в дурной бесконечности своей собственной имманентности, опьяниться своей пустотой или преодолеть свои удушающие ограничения и в прозрачности своих чистых вод отразить трансцендентное. Бог пожелал так, чтобы Царство Божие было достижимо лишь через хаос мира сего; оно есть не пересадка чужеродной ткани, а явление тайной ноуменальной глубины самого этого мира.

Противостоя этому хаосу, земной суете, неприкрытому биологизму борьбы за существование, истреблению жизни ненавистью – царству зла, Церковь во всей своей полноте являет совершенно противоположные принципы, основанные на милосердии и любви, свидетельствует о них своим существованием и призывает к радикальному изменению, к метанойе человеческих отношений, к “таинству брата” и “сердцу милующему” ко всякой твари. С другой стороны, своей любовью человек воссоединяет разобщенный космос и вводит его в Церковь, открывает доступ к нему целительной силе благодати.

Сегодня всадники Апокалипсиса шествуют по земле. Всадник белый, победитель, Христос, окружен странными спутниками – всадниками, изображающими войну, голод, смерть. Не объято ли христианство тяжелым, трагическим сном в тот самый момент, когда мир терпит крах, распадается? Мир живет в христианских ересях из-за христиан, которые не способны явить торжествующее присутствие Жизни. Христианский мир потерял тот столь ярко выраженный смысл, который был свойственен Израилю – “народу-пророку” – быть богоявляющим народом. Апокалиптический Христос, отличающийся от исторического Христа, приводит все мировое пространство к последнему кризису, суду, освещаемому парадоксальным светом, неожиданным и подобным суду над Иовом и его друзьями.

Мосты рушатся, связи рвутся. Факт, более тревожный, чем первая Вавилонская башня: сегодня мы видим уже не смешение языков, а невозможность условиться говорить на одном языке, смешение умов. Мир замыкается в самом себе и, возможно, больше никогда не услышит голоса Христа: христианство замыкается в самом себе и не имеет более никакого влияния на историю. Оно слишком обосновалось во времени и в ничтожнейших проблемах повседневной жизни и стало настолько близоруко, что теперь другие занимаются перестройкой мира и ищут, уже с новой целью, великого синтеза. Такова беспощадная действительность. “Совсем иное” есть предопределенность, содержащаяся в веяниях Святого Духа. Весть о воскресении погружает исторические тела и, следовательно, культуру в это ожидание последней весны.

В своих отношениях с миром Церковь пытается дать человеку ответ на принципиально важный вопрос: “Откуда приходит человек и куда он уходит?”. Этот вопрос Паскаля ясно очерчивает зависимость от источника. Кажется, что Господь услышал этот вопрос и дал на него удивительно точный ответ: “Я исшел от Отца... и иду к Отцу” (Ин. 13,28). Свыше всякого бытия и всякой мысли находится абсолютная очевидность истока, довод, приводящий к бездне Отца: я могу исходить только от Него и могу возвращаться лишь к Нему. Через предчувствие Отца, данное каждому человеку, Святой Дух пророчествует: “Авва, Отче”. И это для того, чтобы дать понять, что тот, кто вышел Ему навстречу , не чужд Его тайне, что Он есть Любовь, и чтобы жить в ней, Бог “замыслил” воплощение и предложил человеку, сверх Своего присутствия, благодать Своей смерти, историческую веру и Царство Божие, человек должен принять это предложение, приглашение и последовать ему. Господь сказал, что “Вы – боги”, при одном предварительном условии – признать себя “сынами Всевышнего”. Между обоими определениями лежит непреодолимая пропасть, предел апофазы [12]. Последняя редукция открывает ее. Предел сохраняет и очерчивает божественную свободу, т. к. нет никакой внутренней необходимости, которая вынудила бы Бога выйти из Себя. Лишь Его Любовь переходит эту пропасть, Любовь, никогда не постижимая и единственно желанная человеческому сердцу, является принципом существования Церкви в этом мире.

1. 
   Преп. Анастасий Синаит. Избранные творения [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://krotov.info/acts/07/3/anastas_0.htm.
   
2. 
   Климент Римский. Второе послание к Коринфянам [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://azbyka. ru/otechnik/? Kliment_Rimskij/corinf=2
   
3. 
   Аквилонов Е. Научное определение Церкви и апостольское учение о ней как о Теле Христовом / Е. Аквилонов. – Санкт-Петербург, 1894.
   
4. 
   Блаж. Феофилакт Болгарский. Толкование на первое послание Святого Апостола Иоанна [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.pagez.ru/lsn/0125.php.
   
5. 
   Иоанн Мейендорф, протопресвтер. Кафоличность церкви [Электронный ре­сурс]. – Режим доступа: (http://portal-slovo.ru/theology/37560.php?ELEMENT_ID=37560
   
6. 
   Преподобный Иоанн Дамаскин. Точное изложение Православной Веры: Гл. 29 О промышлении [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://azbyka.ru/otechnik/ ?Ioann_Damaskin/tochnoe-izlozhenie-pravoslavnoj-very.
   
7. 
   Св. Григорий Нисский. Что значит имя и название христианина [Элект­ронный ресурс]. – Режим доступа: http://azbyka.ru/otechnik/?Grigorij_Nisskij/imya_hristianin.
   
8. 
   Блаженный Аврелий Августин. О граде Божьем [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://azbyka. ru/otechnik/? Avrelij_Avgustin/o-grade-bozhem.
   
9. 
   Слова преподобного Симеона Нового Богослова и святого Иоанна Лествичника: Добротолюбие [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://azbyka.ru/otechnik/? Dobrotoljubie/dobrotoljubie_soderzhanie.
   
10. 
    Блаженный Аврелий Августин. О граде Божьем, I, 29, гл. 9 [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://azbyka.ru/otechnik/?Avrelij_Avgustin/o-grade-bozhem.
    
11. 
    Барабанов Е. Новая политическая теология И. Б. Меца и Ю. Мольтманна [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.gumer.info/bogoslov_Buks/bogoslov/ Article/Bar_NovPol.php.
    
12. 
    Лосский В. Н. Апофаза и Троическое богословие [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://azbyka.ru/dictionary/25/losskij_po_obrazu_i_podobiju_01-all.shtml.