Апрель пресс эксмо-nPt d москва 1999

Зашита, мотивированная страхом

ными, а не качественными характеристиками. Пробле­ма заключается не в удовлетворении или фрустрации того или иного инстинктивного желания, а в природе психической структуры в детстве и в подростковом воз­расте. Существуют две крайности, которыми может за­кончиться конфликт. Либо ид, ставшее теперь сильным, может одолеть эго, и в этом случае от предшествующего характера индивида не останется и следа, и вхождение во взрослую жизнь будет отмечено разгулом удовлетво­рения инстинктов. Либо может победить эго, и тогда характер индивида, выработавшийся в латентном перио­де, установится раз и навсегда. Когда это происходит, импульсы ид подростка заключаются в тесные границы, предписанные инстинктивной жизни ребенка. Возрас­тающее либидо не может быть использовано, и для того, чтобы держать его под контролем, необходимо постоян­ное действие антикатексиса, защитных механизмов и симптомов. Помимо того, что в результате уродуется ин­стинктивная жизнь, то, что победоносное эго становится жестко фиксированным, постоянно вредит индивиду. Образования эго, которые без уступок сопротивляются натиску пубертата, обычно на всю жизнь остаются не­гибкими, неприступными и неспособными к исправле­нию в соответствии с изменяющимися требованиями ре­альности.

Логично предположить, что перерастание конфлик­та в ту или другую из этих крайностей или его счастли­вое разрешение в достижении равновесия между психи­ческими инстанциями и, далее, различные фазы, которые он проходит, определяются количественным фактором, а именно изменениями абсолютной силы инстинктов. Но этому простому объяснению противоречат аналитические наблюдения над процессами, происходящими у индиви­дов в пубертате. Когда инстинкты становятся сильнее по физиологическим причинам, индивид не обязательно оказывается в их власти; точно так же при ослаблении силы инстинктов эго и суперэго не обязательно начина­ют играть большую роль, чем ид. Из исследования невро­тических симптомов и предменструальных состояний нам известно, что, когда требования инстинктов становятся более настоятельными, эго побуждается к удвоению сво-

Эго и механизмы защиты

ей защитной активности. Когда же требования инстинк­тов не так настоятельны, опасность, связанная с ними, уменьшается, а с ней уменьшаются и объективная трево­га, тревога сознания и инстинктивная тревога эго. За исключением тех случаев, когда эго полностью затопле­но ид, мы обнаруживаем отношение, противоположное описанному. Любое дополнительное давление инстинк­тивных требований ужесточает сопротивление эго соот­ветствующим инстинктам и усиливает симптомы, тор­можения и т. д., основанные на этом сопротивлении, тогда как, если инстинкты становятся менее настоятельными, эго делается более покладистым и более склонным к тому, чтобы допустить удовлетворение. Это означает, что абсо­лютная сила инстинктов в пубертате (которая в любом случае не может быть независимо измерена или оцене­на) не позволяет прогнозировать конечный исход пубер-тата. Он определяется относительными факторами: во-первых, силой импульсов ид, которая обусловлена физиологическими процессами в пубертате; во-вторых, толерантностью или интолерантностью эго по отношению к инстинктам, которые зависят от характера, сформиро­вавшегося в период патентное™; в-третьих — и это каче­ственный фактор, который определяет количественный конфликт,— природой и эффективностью имеющихся в распоряжении эго защитных механизмов, варьирующих в зависимости от конституции индивида (то есть его пред­расположенности к истерии или неврозу навязчивости) и направлений его развития.

инстинктивная ТРЕВОГА В ПУВЕРТАТНОМ ПЕРИОДЕ

Мы уже отмечали, что фазы человеческой жизни, характеризующиеся возрастанием либидо, чрезвычайно важны для аналитического исследования ид. Благодаря повышенному катексису желания, фантазии и инстинк­тивные процессы, которые в другие периоды остаются незамеченными или заключены в бессознательное, всплывают в сознании, преодолевая при необходимости препятствия, поставленные на их пути вытеснением, и становятся доступными для наблюдения, когда они про­кладывают себе путь к выходу.

Зашита, мотивированная страхом

Важно сосредоточить внимание на периодах воз­росшего либидо и на исследовании эго. Как мы видели, косвенным следствием усиления инстинктивных импуль­сов является удвоение усилий индивида по овладению инстинктами. Общие тенденции в эго, которые в перио­ды спокойствия инстинктивной жизни едва заметны, становятся яснее очерченными, и выраженные механиз­мы эго латентног-о периода или взрослой жизни могут оказаться настолько преувеличенными, что приводят к патологическим искажениям характера. Из различных установок, которые эго может принять по отношению к инстинктивной жизни, выделяются две. Акцентуируясь в пубертате, они поражают наблюдателя своей силой и объясняют некоторые из характерных особенностей это­го периода. Я имею в виду аскетизм и интеллектуаль­ность в подростковом возрасте.

Аскетизм в подростковом возрасте. Чередуясь с инстинктивными крайностями и вторжениями из ид, а также с другими явно противоречивыми установками, в подростковом возрасте иногда проявляется антагонизм по отношению к инстинктам. По интенсивности этот антагонизм далеко превосходит любое вытеснение, обыч­ное для нормальных условий или для более или менее тяжелых неврозов. По способу своего проявления и широте охвата он меньше сродни симптомам выражен­ного невротического расстройства, чем аскетизму рели­гиозного фанатика. При неврозе всегда существует связь между вытеснением инстинкта и природой или каче­ством вытесненного инстинкта. Так, истерики вытесня­ют генитальные импульсы, связанные с объектными желаниями эдипова комплекса, но более или менее ин­дифферентны или толерантны в своей установке по от­ношению к другим инстинктивным желаниям, напри­мер анальным или агрессивным импульсам. Навязчивые невротики вытесняют анально-садистские желания, ко­торые вследствие вытеснения становятся носителями их сексуальности, но терпимо относятся к оральному удов­летворению и к эксгибиционистским импульсам, кото­рые у них могут возникнуть до тех пор, пока они не связаны непосредственно с ядром их невроза. При ме-

225

Эго и механизмы зашиты

ланхолии вытесняются в основном оральные тенденции, а пациенты с фобией вытесняют импульсы, связанные с комплексом кастрации.

Ни в одном из этих случаев нет неразличающего отвержения инстинктов, и, анализируя их, мы всегда обнаруживаем определенную связь между содержанием вытесненного инстинкта и причинами, по которым че­ловек изгоняет его из сознания.

Другая картина предстает перед нами, когда, ана­лизируя подростков, мы исследуем отвержение ими ин­стинкта. Верно, что и здесь также исходная точка про­цесса отвержения может быть найдена в инстинктивных образованиях, подверженных особому торможению, на­пример в фантазиях об инцесте предпубертатного пери­ода или возросшей тенденции к онанизму, в которых эти желания находят свою разрядку. Но из этой точки процесс распространяется на всю жизнь.

Как я уже отмечала, подростки озабочены не столько удовлетворением или фрустрацией конкретных инстинктивных желаний, сколько удовлетворением ин­стинктов или фрустрацией как таковой. Молодые люди, проходящие через ту аскетическую фазу, которую я имею в виду, бегут словно бы от количества, а не от качества своих инстинктов. Они остерегаются наслаждения вооб­ще, и поэтому самой безопасной стратегией для них является встреча наиболее настоятельных желаний мак­симальным торможением. Каждый раз, когда инстинкт говорит <<эго хочу», эго отвечает: «Ты не должен», во многом на манер строгих родителей при раннем обуче­нии ребенка. Это подростковое недоверие к инстинктам имеет опасную тенденцию к распространению; оно мо­жет начаться с собственно инстинктивных желаний и распространиться на самые обычные физические потреб­ности. Все мы встречали молодых людей, сурово отвер­гающих любые импульсы с привкусом сексуальности, избегающих общества сверстников, отказывающихся принимать участие в увеселениях и, как истинные пу­ритане, не желающих иметь ничего общего с театром, музыкой и танцами. Мы можем понять, что есть связь между отказом от красивой и привлекательной одежды и торможением сексуальности. Но мы начинаем трево-

226

Зашита, мотивированная страхом

житься, если отказ начинает распространяться на без­вредные и необходимые вещи, как в случае, когда моло­дой человек отказывает себе в самой обычной защите от холода, умерщвляет свою плоть всеми возможными спо­собами и подвергает свое здоровье ненужному риску, не только отвергая конкретные виды орального наслажде­ния, но «из принципа» сокращая свой дневной рацион до минимума. Мы беспокоимся, когда вместо того, что­бы насладиться долгим ночным сном, этот юноша при­нуждает себя рано вставать, когда он неохотно смеется или улыбается или когда в крайних случаях он сдержи­вает дефекацию и мочеиспускание до последней возмож­ности на том лишь основании, что нельзя немедленно уступать всем своим физическим потребностям.

Этот тип отвержения инстинктов отличается от обычного вытеснения еще в одном отношении. При не­врозе мы привыкли видеть, что, когда удовлетворение конкретного инстинкта вытесняется, для него находит­ся некоторое замещение. При истерии это достигается обращением, то есть разрядкой сексуального возбужде­ния в других телесных зонах или процессах, которые становятся сексуализированными. При неврозах навяз­чивости имеется замещающее удовольствие на том уров­не, на котором осуществилось вытеснение, а при фоби­ях есть, по крайней мере, некоторый эпиносический¹ выигрыш. Или же заторможенные формы удовлетворе­ния заменяются на другие способы наслаждения при помощи процесса смещения и формирования реакции, поскольку мы знаем, что истинные невротические сим­птомы, такие, как истерические приступы, тики, на­вязчивые действия, привычка к мрачным размышлени­ям и т. д., представляют собой компромиссы, в которых инстинктивные требования ид удовлетворяются не ме­нее эффективно, чем требования эго и суперэго. Но в отвержении инстинкта, характерного для подростково­го возраста, не остается лазейки для такого замещаю­щего удовлетворения: механизм в этом случае, по всей

' Epinosic (синоним — advantage by illness) — использова­ние болезни как средства достижения тех или иных собственных целей.

227

Эго и механизмы зашиты

видимости, иной. Вместо образования компромисса (со­ответствующего невротическим симптомам) и обычных процессов смещения, регрессии и обращения против себя мы почти неизменно обнаруживаем поворот от аскетиз­ма к излишествам; невзирая на любые внешние ограни­чения, подросток внезапно погружается во все то, что он ранее тормозил. По причине своего антисоциального характера такие подростковые эксцессы сами по себе являются нежелательными; тем не менее с аналитичес­кой точки зрения они представляют собой временное выздоровление от аскетизма. Когда такого выздоровле­ния не происходит и эго каким-то необъяснимым обра­зом оказывается достаточно сильным для того, чтобы без всяких отклонений удержаться в своем отвержении инстинктов, в результате парализуется витальная ак­тивность человека — возникают своеобразные условия, которые следует рассматривать уже не как нормальное явление пубертата, а как психотическое расстройство.

Возникает вопрос: действительно ли оправдано различение между отверженном инстинктов в пуберта-те и обычными процессами вытеснения? Основой такого теоретического различения является то, что у подрост­ков процесс вытеснения начинается со страха перед ко­личеством инстинктов, а не перед качеством какого-то конкретного импульса и заканчивается не замещающим удовлетворением и образованием компромиссов, а рез­ким наложением или последовательной сменой отказа в удовлетворении инстинктов и инстинктивных эксцессов или, точнее говоря, их чередованием. При этом мы зна­ем, что при обычном невротическом вытеснении каче­ственный катексис вытесняемого инстинкта является важным фактором и что при неврозе навязчивости обыч­но возникает чередование торможения и послабления. Тем не менее у нас все еще сохраняется впечатление, что в случае подросткового аскетизма действует более примитивный и менее сложный механизм, чем при соб­ственно вытеснении; возможно, что первый из них пред­ставляет собой особый случай или, скорее, предваритель­ную фазу вытеснения.

В аналитических исследованиях неврозов уже давно показано, что человеческой природе свойственно от-

Зашита, мотивированная страхом

вержение некоторых инстинктов, в частности сексуаль­ных, независимо от индивидуального опыта. Эта пред­расположенность, по-видимому, обусловлена филогенети­ческой наследственностью, своеобразным накоплением, аккумулированным в результате актов вытеснения, прак­тиковавшихся многими поколениями и лишь продолжа­емых, а не заново инициируемых индивидами. Для опи­сания этого двойственного отношения человечества к сексуальной жизни — конституционного отвращения вкупе со страстным желанием — Блейлер ввел термин «амбивалентность».

Во время спокойных жизненных периодов исход­ная враждебность это по отношению к инстинкту — его страх перед силой инстинктов, как мы его назвали,— есть не более чем теоретическое понятие. Мы предпола­гаем, что основой неизменно остается инстинктивная тревога, но для наблюдателя она маскируется гораздо более заметными и выступающими явлениями, возни­кающими из объективной тревоги и тревоги сознания и являющимися результатом ударов, которым подвергал­ся индивид.

По-видимому, внезапное возрастание инстинктив­ной энергии в пубертате и в других жизненных перио­дах усиливает исходный антагонизм между эго и ин­стинктами до такой степени, что он становится активным защитным механизмом. Если это так, то аскетизм пу-бертатного периода можно рассматривать не как ряд качественно обусловленных деятельностей вытеснения, а просто как проявление врожденной враждебности меж­ду эго и инстинктами, которая неразборчива, первична и примитивна.

Интеллектуализация в пубертате. Мы пришли к выводу о том, что в периоды, характеризуемые возрас­танием либидо, общие установки эго могут развиваться в определенные способы защиты. Если это так, то этим можно объяснить и другие изменения, происходящие в эго в пубертате.

Мы знаем, что большинство изменений этого пе­риода происходит в инстинктивной и аффективной жиз­ни и что эго претерпевает вторичные изменения, когда

оно непосредственно участвует в попытке овладеть ин­стинктами и аффектами. Но это ни в коем случае не исчерпывает возможностей изменения подростка. С воз­растанием инстинктивной энергии он в большей мере оказывается в их власти; это естественно и не требует дальнейшего объяснения. Подросток также становится более моральным и аскетичным, что объясняется конф­ликтом между эго и ид. Но кроме того, он становится более интеллектуальным, и его интеллектуальные инте­ресы углубляются. Вначале мы не видим, каким обра­зом это продвижение в интеллектуальном развитии связа­но с продвижением в развитии инстинктов и с усилением образований эго в их сопротивлении неистовым атакам, направленным против него.

В целом можно было бы ожидать, что натиск ин­стинкта или аффекта будет снижать интеллектуальную активность человека. Даже при нормальном состоянии влюбленности интеллектуальные возможности челове­ка снижаются и его рассудок становится менее надеж­ным, чем обычно. Чем более страстно его желание удов­летворить свои инстинктивные импульсы, тем меньше, как правило, он склонен использовать интеллект для их рассудочного исследования и подавления.

На первый взгляд кажется, что в подростковом возрасте все происходит наоборот. Резкий скачок в ин­теллектуальном развитии молодого человека не менее заметен и неожидан, чем его быстрое развитие в других направлениях. Мы знаем, как часто все интересы маль­чиков в латентном периоде сосредоточены на реальных вещах. Некоторые мальчики любят читать об открыти­ях и приключениях, изучать числа и пропорции или «проглатывать» описания странных животных и пред­метов, тогда как другие посвящают время механике, от ее простейших до наиболее сложных форм. Общим у этих двух типов является то, что объект, которым они инте­ресуются, должен быть не продуктом фантазии наподо­бие сказок и басен, доставлявших удовольствие в ран­нем детстве, а чем-то конкретным, что имеет реальное физическое существование. Когда начинается предпу-бертатный период, тенденция смены конкретных инте­ресов латентного периода абстрактными становится все

Зашита, мотивированная страхом

более выраженной. В частности, подростки того типа, который Бернфельд описывает как «затянувшийся пу-бертат», обладают ненасытным желанием думать об аб­страктных предметах, размышлять и говорить о них. Часто дружба в этом возрасте основана на желании вме­сте размышлять и обсуждать эти предметы. Диапазон таких абстрактных интересов и проблем, которые эти молодые люди пытаются разрешить, очень широк. Они обсуждают свободную любовь или замужество и семей­ную жизнь, свободное существование или приобретение профессии, скитания или оседлую жизнь, анализируют философские проблемы, такие, как религия или свобо­домыслие, различные политические теории, такие, как революция или подчинение власти, или саму дружбу во всех ее формах. Если, как это иногда бывает при анали­зе, мы получаем достоверное сообщение о беседах моло­дых людей или если — что делалось многими исследо­вателями пубертатного периода — мы изучаем дневники и наброски подростков, нас поражают не только широта и свободный размах их мысли, но также степень эмпа-тии и понимания, их явное превосходство над многими зрелыми мыслителями, а иногда даже мудрость, кото­рую они обнаруживают при рассмотрении самых слож­ных проблем.

Мы пересматриваем наше отношение, когда обра­щаемся от рассмотрения самих по себе интеллектуальных процессов подростка к рассмотрению того, как они впи­сываются в общую картину его жизни. Мы с удивлением обнаруживаем, что эти утонченные интеллектуальные до­стижения оказывают очень малое — или никакое — вли­яние на его реальное поведение. Эмпатия подростка, при­водящая к пониманию мыслительных процессов других людей, не мешает ему проявлять самое возмутительное безразличие к близким. Его возвышенный взгляд на лю­бовь и обязательства любящего соседствуют с неверностью и черствостью в многочисленных любовных историях. Тот факт, что его понимание и интерес к структуре обще­ства в подростковом возрасте далеко превосходят его же понимание и интерес в последующие годы, не помогает ему найти свое истинное место в социальной жизни, а многосторонность интересов не предохраняет его от со-

средоточенности на одном-единственном предмете — собственной персоне.

Мы понимаем, особенно когда исследуем эти ин­теллектуальные интересы с помощью анализа, что в дан­ном случае мы имеем дело с чем-то весьма отличным от интеллектуальности в обычном смысле слова. Неверно было бы предполагать, что подросток размышляет о раз­личных ситуациях в любви или о выборе профессии для того, чтобы выработать правильную линию поведения, как это мог бы сделать взрослый или как мальчик в латентном периоде исследует устройство аппарата для того, чтобы суметь разобрать и снова собрать его. Под­ростковая интеллектуальность больше способствует меч­там. Даже честолюбивые фантазии предпубертатного периода не предназначены для перевода в реальность. Когда мальчик фантазирует о том, что он великий заво­еватель, он не чувствует никакой необходимости дока­зывать свою храбрость и выносливость в реальной жиз­ни. Точно так же он явно получает удовлетворение от самого процесса мышления в ходе рассуждений или об­суждений. Его поведение определяется другими факто­рами, и на него необязательно оказывают влияние ре­зультаты подобной интеллектуальной гимнастики.

Есть и еще один момент, поражающий нас, когда мы исследуем интеллектуальные процессы у подрост­ков. Более пристальное рассмотрение показывает, что интересующие их предметы усиливают конфликты меж­ду разными психическими образованиями. И опять про­блема заключается в том, как связать инстинктивную сторону человеческой природы с остальной жизнью, как выбрать между практической реализацией сексуальных импульсов и их отверженнием, между свободой и огра­ничением, между восстанием и подчинением власти. Как мы видели, аскетизм, с его запретом инстинктов, в целом не оправдывает надежд подростка. Поскольку опасность вездесуща, он должен выработать много спо­собов для того, чтобы преодолеть ее. Обдумывание ин­стинктивного конфликта — его интеллектуализация — кажется подходящим способом. При этом аскетическое бегство от инстинкта сменяется поворотом к нему. Но это осуществляется в.основном в мышлении и является

Зашита, мотивированная страхом

интеллектуальным процессом. Абстрактные интеллек­туальные обсуждения и размышления, которым преда­ются подростки,— это вовсе не попытки разрешить за­дачи, поставленные реальностью. Их мыслительная активность есть, скорее, показатель напряженной на­стороженности по отношению к инстинктивным процес­сам и перевод'того, что они воспринимают, в абстракт­ное мышление. Философия жизни, которую подростки создают, :— а она может заключаться в их требовании произвести революцию во внешнем мире — является на самом деле их реакцией на восприятие новых инстинк­тивных требований их собственного ид, грозящих ре­волюционизировать всю их жизнь. Идеалы дружбы и вечной преданности — это всего лишь отражение беспо­койства эго, обнаружившего исчезновение всех своих новых эмоциональных связей с объектами¹. Стремление к руководству и поддержке в часто безнадежной борьбе против своих собственных инстинктов может быть транс­формировано в бесхитростную аргументацию относитель­но неспособности человека к принятию независимых политических решений. Мы видим, таким образом, что инстинктивные процессы переводятся на язык интел­лекта. Но причина столь сильной сосредоточенности внимания на инстинктах заключается в том, что осуще­ствляется попытка овладеть ими на ином психическом уровне.

Вспомним, что в аналитической метапсихологии связь аффектов и инстинктивных процессов с вербаль­ными представлениями считается первым и наиболее важным шагом по направлению к овладению инстинк­тами, который должен быть осуществлен в развитии индивида. Мышление описывается в этих работах как «практическое действие, сопровождающееся перемеще­нием относительно небольших количеств катексиса при меньшей их разрядке» (S. Freud, 1911). Эта интеллек­туализация инстинктивной жизни, попытка овладеть ин-

' Я благодарна Маргит Дубовиц из Будапешта за указание на то, что тенденция подростков размышлять о смысле жизни и смерти отражает деструктивную активность в их собственных ду­шах.

233

Эго и механизмы зашиты

стинктивными процессами, связывая их с мыслями в сознании, представляет собой одно из наиболее общих, ранних и наиболее необходимых приобретений челове­ческого эго. Мы рассматриваем ее не как деятельность эго, а как его составную часть.

Может возникнуть впечатление, что явления, включенные нами в понятие «интеллектуализация в пу-бертате», попросту представляют собой преувеличение общей установки эго в особых условиях внезапного подъема либидо. Лишь возрастание количества либидо привлекает внимание к функции эго, которая в другое время выполняется незаметно и как бы походя. Если это так, то это означает, что усиление интеллектуальности в подростковом возрасте — а возможно, также и резкое возрастание интеллектуального понимания психических процессов, которое обычно характерно для приступов психического расстройства, — является просто частью привычного стремления эго к овладению инстинктами при помощи мышления.

Я полагаю, что теперь мы можем сделать вторич­ное открытие, к которому нас привели рассуждения в этом направлении. Если верно, что неизменным след­ствием возрастания либидозной заряженности является удвоение усилий эго по интеллектуальной проработке инстинктивных процессов, то это объясняет тот факт, что инстинктивная опасность делает человека умнее. В периоды спокойствия в инстинктивной жизни, когда опасности нет, индивид может позволить себе опреде­ленную степень глупости. В этом отношении инстинк­тивная тревога оказывает знакомое влияние объектив­ной тревоги. Объективная опасность и депривация побуждают человека к интеллектуальным подвигам и изобретательным попыткам разрешить свои трудности, тогда как объективная безопасность и изобилие делают его довольно глупым. Сосредоточение интеллекта на ин­стинктивных процессах представляет собой аналог бди­тельности человеческого эго перед лицом окружающих его объективных опасностей.

До сих пор спад интеллекта у маленького ребенка в начале латентного периода объяснялся иначе. В ран­нем детстве блестящие интеллектуальные достижения