Апрель пресс эксмо-nPt d москва 1999

Зашита, мотивированная страхом

детей связаны с исследованием ими тайн пола, а когда этот предмет становится табу, запрет и торможение рас­пространяются на другие области мышления. Не удиви­тельно, что с возобновлением сексуальности в предпу-бертатном периоде, то есть с распадом сексуального вытеснения раннего детства, интеллектуальные способ­ности оживают с, прежней силой.

Это — обычное объяснение, к которому мы можем теперь добавить еще одно. Возможно, в латентном пери­оде дети не только не осмеливаются погружаться в абст­рактное мышление, но и просто не имеют в этом нуж­ды. Детство и пубертатный период — это периоды инстинктивной опасности, и характеризующий их «ин­теллект», по меньшей мере, частично помогает челове­ку преодолевать эту опасность. При этом в латентном периоде и во взрослой жизни эго относительно сильно и может без ущерба для индивида ослабить его усилия по интеллектуализации инстинктивных процессов. В то же время не следует забывать, что эти умственные дости­жения, особенно в пубертатном периоде, при всей их замечательности и блеске остаются бесплодными. В од­ном отношении это верно даже для интеллектуальных достижений раннего детства, которыми мы-так восхи­щаемся и которые так высоко ценим. Не надо лишь за­бывать о том, что детские исследования сексуальности, которые психоанализ считает ярчайшим проявлением интеллектуальной активности ребенка, не приводят к знанию истинных явлений взрослой сексуальной жиз­ни. Как правило, их результатом является создание дет­ских сексуальных теорий, которые отражают не реаль­ность, а инстинктивные процессы, протекающие в психике ребенка.

Интеллектуальная работа, совершаемая эго в ла­тентном периоде и во взрослой жизни, несопоставимо более серьезна, надежна и, прежде всего, намного тес­нее связана с действием.

Любовь к объекту и идентификация в пубертат­ном периоде. Рассмотрим теперь, насколько аскетизм и интеллектуализация, характерные для пубертатного периода, соответствуют нашей схеме классификации

235

защитных процессов в зависимости от тревоги и опас­ности. Сразу видно, что аскетизм и интеллектуализа­ция попадают в третий тип защиты. Опасность, угро­жающая эго, заключается в том, что оно может быть затоплено инстинктами; более всего оно опасается ко­личества инстинктов. Мы полагаем, что эта тревога воз­никает в ходе развития индивида очень рано. Хроноло­гически она принадлежит к тому периоду, в котором эго постепенно отделяется от недифференцированного ид. Защитные меры, к которым его заставляет прибе­гать страх перед силой инстинктов, направлены на под­держание этой дифференциации между эго и ид и на обеспечение стабильности вновь установившейся орга­низации эго — задача, которую ставит перед собой ас­кетизм, заключается в том, чтобы удерживать ид в оп­ределенных границах, попросту налагая запреты; цель интеллектуализации — теснее связать инстинктивные процессы с мыслительным содержанием и тем самым сделать их доступными для сознания и подверженны­ми контролю.

Когда при внезапном возрастании либидо инди­вид отступает на этот примитивный уровень страха перед силой инстинктов, покой инстинктивных процес­сов и процессов эго должен быть потревожен. Ниже я опишу две из наиболее важных особенностей пубертат-ного периода и покажу их связь с этим процессом рег­рессии эго.

Наиболее примечательные явления в жизни под­ростков в конечном счете связаны с их отношениями с объектом. Здесь особенно заметен конфликт между дву­мя противоположными тенденциями. Мы уже видели, что вытеснение, вызванное общей враждебностью по отношению к инстинктам, обычно выбирает для своих первых атак фантазии предпубертатного периода на тему инцеста. Подозрительность и аскетизм эго исходно на­правлены против фиксации субъекта на всех объектах любви его детства. Результатом этого, с одной стороны, является стремление молодого человека к изоляции;

начиная с этого времени он живет с членами своей се­мьи как с чужими людьми. Но врожденная враждеб­ность эго по отношению к инстинктам направлена не

236

Зашита, мотивированная страхом

только на его отношение к внешним объектам любви;

она направлена также и на его отношения с суперэго. В той мере, в какой суперэго в этом периоде все еще насы­щено исходящим от отношений с родителями либидо, оно само рассматривается как подозрительный инцест-ный объект и становится жертвой последствий аскетиз­ма. Это отчуждается также и от суперэго. Для молодых людей это частичное вытеснение суперэго, отчужденность от части его содержания является одной из величайших неприятностей подросткового периода. Основным следстви­ем разрыва отношений между эго и суперэго становится возрастание опасности, грозящей со стороны инстинктов. Индивид становится асоциальным. До возникновения этого нарушения тревога сознания и чувство вины, возникаю­щие вследствие отношения эго к суперэго, были наиболее сильными союзниками эго в его борьбе против инстинк­тов. В начале пубертатного периода часто заметны прехо­дящие попытки осуществить сверхнасыщенность всех содержаний суперэго. Возможно, этим объясняется так называемый «идеализм» подростков. Возникает следу­ющая ситуация: аскетизм, сам являющийся следствием возрастания опасности со стороны инстинктов, ведет к разрыву связи с суперэго и тем самым делает неэффек­тивными защитные меры, осуществляемые тревогой суперэго. В результате этого эго еще сильнее отбрасы­вается на уровень чистой инстинктивной тревоги и ха­рактерных для этого уровня примитивных защитных механизмов.

Самоизоляция и разрыв с объектами любви, одна­ко, не являются единственными тенденциями, возника­ющими в отношении подростков к объектам. Разнообраз­ные новые привязанности занимают место вытесненных фиксаций на детских объектах любви. Иногда индивиды привязываются к молодым людям своего возраста, и в этом случае связь приобретает форму страстной дружбы или влюбленности; иногда они привязываются к стар­шим, которых признают лидерами и которые явно явля­ются замещением покинутых родительских объектов. Эти отношения любви страстны и исключительны, но крат-ковременны. Людей выбирают как объекты и покидают безотносительно к их чувствам, а на их место выбирают

237

Эго и механизмы защиты

новых. Покинутые объекты быстро и прочно забывают­ся, но форма привязанности к ним сохраняется в мель­чайших деталях и обычно воспроизводится в отношении к новому объекту с точностью, похожей на навязчивость.

Помимо этой поразительной верности объекту люб­ви имеется еще одна особенность отношений с объектом в подростковом возрасте. Подросток стремится не столько обладать объектом в обычном физическом смысле сло­ва, сколько максимально уподобиться человеку, кото­рый в данный момент занимает в его привязанностях центральное место.

Непостоянство молодежи общеизвестно. Почерк, речь, прическу, одежду и самые разные привычки она меняет намного легче, чем в любой другой период жиз­ни. Часто одного взгляда на подростка достаточно, что­бы сказать, кто его старший друг, которым он восхища­ется. Но способность к изменению идет еще дальше. Со сменой одного образца на другой меняются жизненная философия, религиозные и политические взгляды, и, сколь бы часто они ни менялись, подростки всегда в равной мере твердо и страстно убеждены в правоте столь легко принятых ими взглядов. В этом отношении они напоминают тип пациентов, описанный Хелен Дойч в клинической работе по психологии взрослых как по­граничный между неврозом и психозом. Она называет их людьми типа «как если бы» («als ob» Typus), потому что в каждом новом отношении с объектом они живут так, как если бы они действительно проживали свою собственную жизнь и выражали свои собственные чув­ства, мнения и взгляды.

У девочки, которую я анализировала, механизм, лежащий в основе этих процессов трансформации, был особенно ясен. Несколько раз за один лишь год она пере­ходила от одной дружбы к другой, от девочек к мальчи­кам и от мальчиков к пожилой женщине. В каждом слу­чае она не просто становилась безразличной к покинутому объекту любви, но испытывала к нему выраженную и сильную неприязнь, граничащую с презрением, и чув­ствовала, что любая случайная или неизбежная встреча с ним почти невыносима. После большой аналитической работы мы обнаружили, что эти чувства по отношению к

238

Зашита, мотивированная страхом

бывшим друзьям вовсе не были ее собственными. Каж­дый раз, когда девочка меняла объект любви, она счита­ла себя обязанной подстраивать свое поведение и взгля­ды под поведение и взгляды своего нового друга во всем, связанном с ее внутренней и внешней жизнью. Она на­чинала переживать не свои собственные эмоции, а эмо­ции своего нынешнего друга. Неприязнь к людям, кото­рых она раньше любила, в действительности не была ее собственной. При помощи процесса эмпатии она разде­ляла чувства своего нового друга. Таким образом, она выражала ревность, которую, как она воображала, он чувствовал ко всем,, кого она раньше любила, или его (а не ее собственное) презрение к возможным соперникам.

Психологическая ситуация в подобных фазах пу-бертата может быть описана очень просто. Эта страст­ная и мимолетная фиксация любви вообще не является отношением к объекту в том смысле, в котором мы ис­пользуем этот термин, говоря о взрослых. Это иденти­фикация самого примитивного типа, такая, с какой мы встречаемся при исследовании развития в раннем дет­стве, еще до существования всякой объектной любви. Таким образом, непостоянство в пубертатном периоде означает не внутренние изменения в любви или убежде­ниях индивида, а, скорее, утрату личности вследствие изменений в идентификации.

Процесс, выявленный при анализе поведения пят­надцатилетней девочки, возможно, прольет некоторый свет на ту роль, которую играет эта склонность к иден­тификации. Моя пациентка была очень красивой, оча­ровательной девочкой и всегда играла заметную роль в своем окружении, но, несмотря на это, ее терзала неис­товая ревность к сестре, которая была еще ребенком. В пубертатном периоде пациентка утратила все свои пре­жние интересы и была охвачена единственным желани­ем — вызывать любовь и восхищение мальчиков и муж­чин, бывших ее друзьями. Она безумно влюбилась — на расстоянии — в мальчика, который был намного стар­ше ее и которого она иногда встречала на вечеринках и на танцах. В это время она написала мне письмо, в ко­тором выражала сомнения и тревоги в связи со своей влюбленностью.

239

«Пожалуйста, скажите мне, — писала она, — как мне вести себя, когда я встречаю его. Быть ли мне серь­езной или веселой? Как я ему больше понравлюсь — если покажу, что умна, или если прикинусь глупой? Что Вы мне посоветуете — говорить все время о нем или говорить и о себе тоже?..» Когда пациентка в следую­щий раз встретилась со мной, я устно ответила н"а ее вопросы. Я сказала, что, по-видимому, нет необходимо­сти планировать свое поведение заранее. Разве она не сможет в нужный момент быть самой собой и вести себя в соответствии с тем, что она чувствует? Она ответила, что такой способ никогда не сработает, и произнесла длинную речь на тему о необходимости приспосабливать­ся к предпочтениям и желаниям других людей. Она ска­зала, что только так можно быть уверенной в том, что тебя полюбят, и, несмотря на то, что этот мальчик лю­бил ее, она просто не могла вести себя естественно.

Вскоре после этого пациентка описала фантазию, в которой нарисовала что-то вроде конца света. «Что будет, — спросила она, — если все умрут?» Она про­шлась по всем своим друзьям и отношениям и наконец вообразила, что осталась одна на всей Земле. Ее голос, выразительность интонаций и детали описания говори­ли о том, что эта фантазия была выполнением ее жела­ния. Она рассказывала с наслаждением, и фантазия не вызывала у нее никакого беспокойства.

Однако я напомнила девочке о ее страстном жела­нии быть любимой. Днем раньше одной лишь мысли о том, что один из друзей не любит ее, что она теряет его любовь, было достаточно, чтобы погрузить ее в отчая­ние. Но кто же будет любить ее, если она будет един­ственной уцелевшей из всего рода человеческого? Она спокойно отбросила мое напоминание о ее давешних печалях. «В этом случае я буду любить себя сама», — сказала она, словно освободившись наконец от всех сво­их тревог, и испустила глубокий вздох облегчения.

Это маленькое, сделанное на одной пациентке ана­литическое наблюдение указывает, как мне кажется, на нечто, весьма характерное для некоторых связей с объек­том в пубертатном периоде. Разрыв старых отношений, враждебность к инстинктам и аскетизм —все это отвле-

240

Зашита, мотивированная страхом

кает либидо от внешнего мира. Подростку грозит опас­ность сместить свое объектное либидо с окружающих людей на себя. Так же, как он регрессировал в своем эго, он может регрессировать и в своей либидозной жиз­ни от объектной любви к нарциссизму. Он избегает этой опасности судорожными усилиями, направленными на установление нового контакта с внешними объектами, даже если это может быть сделано только через его нар­циссизм, то есть при помощи ряда идентификаций. В соответствии с таким представлением эмоциональные связи с объектом в подростковом возрасте представляют собой стремление к выздоровлению — ив этом отноше­нии подростки также напоминают психотических боль­ных в тот момент, когда их состояние в очередной раз начинает меняться к худшему.

При описании пубертатного периода эго я столько раз сравнивала его характеристики с серьезным заболе­ванием, что (хотя это исследование и не претендует на полноту) мне, видимо, следует сказать несколько слов о нормальности и анормальности происходящих в этот период процессов.

Мы видели, что основой сравнения пубертатного периода с началом обострения психического заболева­ния является феномен, приписываемый нами количе­ственным изменениям катексиса. В обоих случаях по­вышенный либидозный катексис ид прибавляется к инстинктивной опасности, заставляя эго удваивать свои усилия для защиты любым возможным способом. В пси­хоанализе всегда понимали, что в человеческой жизни из-за этих количественных процессов каждый период возрастания либидо может стать началом невротическо­го или психотического заболевания.

Кроме того, пубертат и обострение психоза напо­минают друг друга возникновением примитивных защит­ных установок, которые мы связываем со страхом эго перед силой инстинктов — тревогой, которая отбрасы­вает назад больше, чем любая объективная тревога или тревога сознания.

Впечатление о нормальности или анормальности процессов, происходящих в пубертате у каждого отдель­ного индивида, будет, по-видимому, зависеть от доми-

241

Эго и механизмы зашиты

нирования какой-нибудь из перечисленных мною тен­денций или нескольких из них. Аскетический подрос­ток выглядит для нас нормальным до тех пор, пока его интеллектуальные функции свободны и у него есть ряд здоровых связей с объектами. Это же относится и к под­росткам, интеллектуализирующим инстинктивные про­цессы, к подросткам идеалистического типа и к тем, кто безудержно мчится от одной пламенной дружбы к другой. Но если аскетическая установка упорно поддер­живается, если процесс интеллектуализации преоблада­ет во всей психической жизни и если отношения к дру­гим людям основаны исключительно на сменяющихся идентификациях, учителю или аналитику будет трудно определить из наблюдения, в какой мере это следует рассматривать как переходную фазу нормального раз­вития, а в какой — уже как патологическую.

В этой книге я попыталась классифицировать раз­личные защитные механизмы в соответствии с конкрет­ными провоцирующими тревожность ситуациями, вызы­вающими их к действию, и проиллюстрировала это рядом клинических случаев. С ростом нашего знания о бессоз­нательной активности эго, по-видимому, станет возмож­ной более точная классификация. Еще остается много неясного относительно исторической связи между типич­ными переживаниями в индивидуальном развитии и вы­работкой конкретных типов защиты. Мои примеры ука­зывают на то, что типичные ситуации, в которых эго прибегает к механизму отрицания, связаны с мыслями о кастрации и с утратой объекта любви. Однако альтруис­тический отказ от инстинктивных импульсов, по-види­мому, при определенных условиях является специфичес­ким способом преодоления нарциссического унижения.

При нынешнем состоянии нашего знания мы уже можем с уверенностью говорить о параллелях между за­щитными мерами эго против внешней и против внутрен­ней опасности. Вытеснение избавляет от производных инстинктов, так же как отрицание разрушает внешние

242

Заключение

стимулы. Формирование реакции предохраняет эго от возвращения изнутри вытесненных импульсов, тогда как при помощи фантазий, в которые обращена реальная си­туация, поддерживается отказ от поражения извне. Тор­можение инстинктивных импульсов соответствует огра­ничению, накладываемому на эго, чтобы избежать неудовольствия,, исходящего от внешних источников. Интеллектуализация инстинктивных процессов как мера против опасности, угрожающей изнутри, аналогична по­стоянной бдительности эго по отношению к опасности, грозящей извне. Все остальные защитные меры, кото­рые, подобно обращению и обороту против человека, про­изводят изменения в самих инстинктивных процессах, имеют свой аналог в попытках эго воздействовать на вне­шнюю опасность посредством активного изменения усло­вий во внешнем мире. На этой последней стороне актив­ности эго не будем здесь останавливаться подробнее.

Это сравнение параллельных процессов заставляет задать вопрос: каким образом эго разворачивает формы своих защитных механизмов? Строится ли борьба про­тив внешних сил по образцу борьбы с инстинктами? Или же дело обстоит наоборот — меры, используемые во внеш­ней борьбе, являются прототипом различных защитных механизмов? Выбор между этими двумя альтернатива­ми нелегок. Детское эго переживает натиск инстинк­тивных и внешних стимулов в одно и то же время; если оно хочет сохранить свое существование, то должно за­щищаться одновременно с двух сторон. В борьбе с раз­личными видами стимулов, которыми эго должно овла­деть, оно приспосабливает свои орудия к конкретным нуждам, вооружаясь то против опасности, грозящей из­нутри, то против опасности, грозящей снаружи, В ка­кой мере в своей защите от инстинктов эго следует соб­ственным законам, а в какой — подвержено влиянию характера самих инстинктов? Некоторый свет на эту проблему может быть пролит сравнением с аналогич­ным процессом — процессом искажения сна. Перевод латентных намерений сна в явное его содержание осу­ществляется под присмотром цензора, то есть предста­вителя эго во сне. Но сама работа сна не осуществляется эго. Конденсация, замещение и многие странные спосо-

243

Эго и механизмы зашиты

бы представления, происходящие в снах,— это процес­сы, характерные для ид, и используются они в основ­ном в целях искажения. Таким же образом различные защитные меры не являются исключительно делом эго. В той мере, в какой модифицируются сами инстинктив­ные процессы, используются характерные особенности инстинкта. Например, готовность, с которой эти про­цессы могут быть замещены, способствует механизму сублимации. При помощи этого механизма эго достига­ет своей цели — отклонения инстинктивных импульсов от их-чисто сексуальной цели на те, которые общество считает более высокими. Кроме того, обеспечивая вы­теснение при помощи реактивного образования, эго из­влекает выгоду из способности инстинкта к обращению. Мы можем заключить, что защита выдерживает атаку лишь в том случае, если она построена на этой двойной основе, — с одной стороны, на эго, а с другой — на сущностной природе инстинктивных процессов.

ОБЕСПЕЧЕНИЕ НЕОБХОДИМЫХ УС/ЮВИИ в РАННЕМ возрасте и воспитание

Джон Орр (1944) в своем вдохновляющем докладе о всемирном продовольственном плане обрисовал кар­тину послевоенного мира, где люди разных националь­ностей больше не воюют друг с другом, а используют свою силу для борьбы с врагами, угрожающими физи­ческому и умственному здоровью человечества. Он вы­деляет три угрозы здоровью человека: неполноценное питание, жилищные проблемы и факторы, которые при­водят к ухудшению психологической адаптации инди­вида. Он настаивает на том, что нормальное физиологи­ческое и психологическое состояние может быть достигнуто только в случае обеспечения продуктами первой необхо­димости, и призывает к объединению усилий физиоло­гов и психологов для точной оценки основных нужд че­ловечества.

Подобное требование неоднократно выдвигалось людьми, имеющими дело с воспитанием маленьких де­тей. Незрелый организм маленького ребенка гораздо тяжелее переносит лишения, чем сформировавшийся организм взрослого человека. Недостаток пищи в мла­денческом возрасте вызывает не только заболевания на данном этапе, но и влечет дальнейшее неправильное развитие организма. Психоаналитические исследования последних пятидесяти лет показали, что существует тес­ная связь между физическими и психическими процесса-

ми, если рассматривать таковые в данном контексте. Независимо от того, в каком возрасте ребенок подвергся серьезной депривации, в дальнейшем это скажется на его умственном развитии. Любой процесс, происходя­щий в развивающемся сознании, является решающим для психического здоровья взрослого человека, точно так же, как и все происходящее с телом ребенка, отражает­ся на его дальнейшем физическом развитии. Как ранее было отмечено Гловером (1946), глубинное культурное развитие человеческого сознания может начинаться в первую очередь с этапа передачи духовного наследия, то есть в процессе раннего воспитания.

Таким образом, удовлетворение первичных потреб­ностей взрослых людей будет эффективным только в том случае, если в раннем детстве была подготовлена почва для умственного и физического здоровья.

Физические потребности ребенка

Пища. Из всех необходимых условий для правиль­ного развития в первую очередь необходимо сказать о потребности в тщательно сбалансированном питании ребенка. Во многих цивилизованных странах обществен­ные организации контролируют питание детей: в детс­ких благотворительных клиниках дают матерям сове­ты, своевременно снабжают жизненно необходимыми продуктами, которые сложно достать либо из-за их де­фицитности, либо из-за бедности родителей. Рацион ре­бенка составляется с учетом результатов психологичес­ких исследований и исследований в области диетологии, и это коренным образом меняет рацион ребенка по срав­нению с предыдущим поколением. Что прежде счита­лось роскошью или деликатесами (фруктовые соки, сла­дости, рыбий жир и так далее), теперь признается жизненно необходимым, и нынешние дети обеспечива­ются этими продуктами. Существует определенная тен­денция распространить эту политику и на более поздние стадии детства, что подтверждается введением школь­ных завтраков и обедов. Также имеет место возрастаю­щая тенденция переложить обязанности по обеспечению питания детей с родителей на общественные институты.

246

Физические потребности ребенка

Еще одна физическая потребность маленьких де­тей все еще недостаточно освещена, хотя и занимает высокое положение среди основных требований для вос­питания здорового поколения. Маленькие дети нужда­ются в активной помощи со стороны взрослых в разви­тии их мышечного контроля и физических навыков. Не то чтобы их надо чему-то учить в этом отношении. Уме­ние ползать, ходить, бегать, прыгать и лазать развива­ются естественным путем. Но для того, чтобы повысить уровень, которого способен достигнуть каждый ребенок индивидуально, эти умения должны совершенствовать­ся, и взрослые должны способствовать этому совершен­ствованию. Детям необходимо обеспечить полноценное пространство и достаточно безопасные условия для дос­тижения полного контроля над своим телом. При стес­ненных условиях, в которых многие дети проводят свои первые два — три года, они неизбежно сталкиваются с некоторыми ограничениями физической свободы. Их движения сдерживаются, чтобы они не нанесли вреда себе или имуществу взрослых. Последствия подобных ограничений в раннем детстве не проявляются так явно или быстро, как последствия неполноценного питания. Но есть много детей, которые всю жизнь остаются на­много ниже своего потенциально заложенного уровня в достижении физического контроля над телом. Они оста­ются неуклюжими и неразвитыми в своих движениях, хотя могли бы стать свободными, ловкими и грациоз­ными, если бы им предоставляли достаточно простран­ства и возможность пользоваться игрушками, предназ­наченными для развития моторики в раннем детстве. ; Так же мало внимания уделяется и развитию раз­личных навыков в раннем возрасте. Навыки хватать, [держать, тянуть, толкать, трогать и другие совершен­ствуются последовательно, если ребенок развивается