Отрочество в психоаналитической литературе. Как

отрочества было заложено публикацией в 1905 году ра­боты «Три очерка по теории сексуальности», содержа­щей соответствующий раздел. Здесь пубертат был опи­сан как время, когда происходят изменения, придающие инфантильной сексуальной жизни окончательную фор­му. Главными событиями этого периода являются: под­чинение эрогенных зон главенству генитальной зоны;

формирование новых сексуальных целей, различных для мальчиков и девочек, и нахождение новых сексуальных объектов вне семьи. Тогда как такое представление объяс­няло многие черты непонятного прежде подросткового поведения, новое положение о существовании детской сексуальной жизни не могло не принизить значение юности в глазах исследователей. До выхода «Трех очер­ков» главное значение подросткового периода вытекало из его роли в начале сексуальной жизни индивида; пос­ле открытия детской сексуальности статус отрочества изменился, его роль была сведена к периоду окончатель­ной трансформации, перехода и моста между диффуз­ной детской и генитальной взрослой сексуальностью.

Семнадцать лет спустя, в 1922 году Эрнст Джонс опубликовал статью «Некоторые проблемы подростко­вого возраста», которая подробно рассматривает «корре­ляцию между отрочеством и ранним детством» как наи­более значительный момент. Следуя за высказанной в «Трех очерках» мыслью, что фаза развития, соответству­ющая периоду с двух до пяти лет, должна рассматри­ваться как необходимый предшественник последующей окончательной организации, Джонс детально описыва­ет то, как «индивид во втором десятилетии жизни соби­рает воедино и развивает тот опыт, который приобрел за первые пять лет...» (с.398). Он приписал различия «...об­стоятельствам, в которых проходит развитие», но пред­ложил к обсуждению «общее правило, гласящее... что отрочество рекапитулирует детство и что точный путь, по которому данная личность будет проходить заданные стадии развития отрочества, в значительной степени зависит от форм его раннего развития» (с.399). Короче, «эти пройденные стадии протекают по-разному в раз­ные периоды — в детстве и в отрочестве, но очень сход­ным образом у одного и того же индивида» (с. 399).

309

Подростковый возраст

В то время как Бернфельд разрабатывал проблему подросткового развития в норме с учетом влияния внут­ренней фрустрации и внешних воздействий. Август Ай-хорн подошел к этой проблеме с точки зрения асоциаль­ного и криминального развития. Его работа связана с теми молодыми людьми, которые не смогли адаптироваться к этому внешнему давлению, не смогли развить суперэго и восстали против общества. Его книга «Своенравная мо­лодость» (1925) является выдающейся новаторской по­пыткой применить психоаналитические знания к суро­вой реальности проблем молодых правонарушителей.

Будучи знакома с позицией Бернфельда и тесно связана с исследованиями Айхорна, в 1936 году я опуб­ликовала две статьи под заголовками «Эго и ид в пубер-татный период» и «Инстинктивная тревога в период по­лового созревания». В моих работах интерес к проблемам подросткового возраста проистекал из моего изучения борьбы эго, пытающегося преодолеть напряжение и дав­ление, идущее от инстинктивных влечений. Эта борьба обычно ведет к формированию невротических симпто­мов. Я описала отношения между эго и ид как переми-

310

рие в сражении, наступающее в начале латентного пе­риода, и позже как обострение при первых признаках наступления половой зрелости, когда равновесие сил внутри индивида нарушено количественными и каче­ственными изменениями в сфере влечений. Сформиро­ванному в детстве эго угрожает тревога, идущая от раз­вития влечений. Эго вступает в борьбу за существование, на которую брошены все доступные средства защиты. Результаты, то есть достигнутые личностные измене­ния, могут быть различны. В норме эго и суперэго пре­терпевают значительные изменения и приобретают новые зрелые формы сексуальности. При менее благоприятных обстоятельствах ригидное, незрелое эго добивается задер­жки или искажения сексуальной зрелости; в некоторых случаях импульсы, идущие от ид во время латентного периода, вызывают беспорядок и хаос в ранее нормаль­но социально-ориентированном эго. Обращаю ваше вни­мание на этот момент: подростковый возраст с его ти­пичными конфликтами в большей степени, чем вся остальная жизнь индивида, обеспечивает аналитика по­учительными примерами взаимодействия и последствий внутренней угрозы, тревоги, защитной деятельности, постоянного или преходящего формирования симптомов и психических нарушений.

Возникший в послевоенное время интерес повлек за собой появление множества работ, особенно в США. К счастью для тех, кто изучает данный вопрос, Лео А. Шпигель в 1951 году опубликовал большой «Обзор ра­бот по психоаналитической теории подросткового возра­ста». Хотя его попытка создать целостную картину из разрозненных и далеких друг от друга частей едва ли могла быть успешной, статья послужила как резюме, обзор и классификация материала. Он сгруппировал публикации по следующим рубрикам:

«Классификация феноменов» (Бернфельд, Харт-манн, Крис и Лоуэштейн, Уиттлз)

«Объектные отношения» (Бернфельд, Буксбаум, X. Дойч, Фенихель, Эриксон, А. Фрейд, В. Хоффер, Джонс, А. Катан, Ландауэр)

«Защитные механизмы» (Бернфельд, X. Дойч, Фе­нихель, А. Фрейд, Гринэр, А. Крис)

Подростковый возраст

«Креативность» (Бернфельд, А. Фрейд)

«Сексуальная активность» (Балин, Бернфельд, Бук-сбаум, X. Дойч, Федерн, Ференци, 3. Фрейд, Лемпл-де-Грут)

«Особенности эго-функционирования» (Фенихель, А. Фрейд, Гарник, Хоффер, Ландауэр)

«Лечение» (Айхорн, К. Р. Эйсслер, А. Фрейд, Гай-тльсон, А. Катан, М. Кляйн, Ландауэр, А. Райх).

Подробная библиография, сопровождающая обзор, включает 41 статью 34 авторов, освещающих теорети­ческие, клинические и технические аспекты пробле­мы.

Но, несмотря на этот внушительный список авто­ров и работ, неудовлетворенность нашими знаниями в этой области остается прежней как у специалистов, так и у родителей. Уверенность в наших аналитических приемах по отношению к пациентам-подросткам не воз­растает. Было опубликовано много свидетельств обрат­ного, однако подростковый возраст, как и прежде, оста­ется пасынком психоаналитической теории.

Когда мы изучаем некое психическое состояние, мы в основном полагаемся на два метода: либо на ана­лиз конкретного индивида, у которого в данный момент наблюдается искомое психическое состояние, либо на реконструкцию этого состояния в процессе психоанали­тического лечения, проводимого в более позднее время. Результаты этих двух процедур, применяемых изолиро­ванно или в комбинации друг с другом, послужили ис­точником всего того, что мы как аналитики знаем о ста­диях развития человеческого мышления¹.

' В этой связи стоит напомнить читателям — все что мы знаем о психических процессах в младенчестве, было получено путем реконструкции в ходе анализа взрослых и позже подтверж­дено в детском анализе или наблюдениях за детьми.

312

Так сложилось, что эти две процедуры, которые были весьма продуктивны для работы с самыми разны­ми периодами жизни, оказались менее удовлетворитель­ны и менее продуктивны при использовании их в работе с подростками.

В отношении реконструкции я поражена, как ред­ко в лечении взрослых пациентов мне удавалось ожи­вить их подростковые переживания в полной мере. Я не имею в виду, что у взрослых пациентов наступает амне­зия подросткового возраста той же степени или той же глубины, что и амнезия раннего детства. Наоборот, па­мять на события подросткового периода обычно остает­ся в сознании и поступает к аналитику без особых зат­руднений. Мастурбация в младшем подростковом и подростковом периодах впервые нацелена на половой акт, она даже может играть доминирующую роль в осознан­ных воспоминаниях пациента и, как хорошо известно, скрыть подавленный мастурбационный конфликт и скрытую сексуальную активность раннего детства. В дальнейшем в анализе сексуально заторможенных муж­чин, которые жалуются на потерю эрекции, достаточно легко восстановить воспоминания о телесных действи­ях, совершаемых в отрочестве — часто очень жестокие и опасные, которые служили в то время для предотвра­щения эрекции или ее подавления, как только она воз­никала.

С другой стороны, эти воспоминания не содержат ничего, кроме голых фактов, событий и действий, отде­ленных от сопровождавших их в то время эмоций. Как правило, мы не можем восстановить ту атмосферу, в которой живет подросток, его тревоги, вершину вооду­шевления или глубину отчаяния, вспышки энтузиазма, полную безнадежность, яркие, а в другое время выхоло­щенные, интеллектуальные и философские увлечения, стремление к свободе, чувство родительского подавле­ния, бессильную ярость или острую ненависть по отно­шению к миру взрослых, сексуальные неудачи, гомо-либо гетеросексуально направленные иди суицидальные

313

фантазии и т. д. Эти ускользающие, тяжело переживае­мые колебания настроения, в отличие от других аффек­тивных состояний в младенчестве и раннем детстве, не стремятся к восстановлению и ослабляются в связи с личностью аналитика.

Если впечатление, которое я вынесла из своей прак­тики, подтвердилось бы другими аналитиками, работа­ющими со взрослыми, эту неудачу — или частичную неудачу — в реконструкции подросткового периода мож­но было бы отнести за счет некоторого разрыва в нашей оценке психических процессов в этот период.

анализ В ПОДРОСТКОВОМ ВОЗРАСТЕ

Обсуждая работы, посвященные аналитической терапии отрочества, Шпигель (1951) выступил против того, что ему кажется необоснованным пессимизмом со стороны некоторых авторов. Он выступает за необходи­мость адаптации аналитической техники к частным си­туациям молодых пациентов и выражает удивление от­сутствием широкой дискуссии по вводной части, «аналогичной той, которая применяется к детям и пра­вонарушителям».

Действительно, с 1951 года в печати появилось несколько новых статей, посвященных техническим проблемам. Две из них были посвящены начальной фазе психоанализа (Фрейберг, 1955; Ношпитц, 1957), тре­тья — заключительной фазе (Адатто, 1958). (См. так­же Эйсслер,1958; Гилирд, 1958.)

В то время как данные авторы освещали специфи­ческие технические трудности, встречающиеся в начале и конце терапии, работа с подростками, проводимая в нашей Хемпстедской клинике, фокусировалась на про­блемах среднего этапа терапии, то есть критическом моменте, когда работа над младшим подростковым воз­растом сменяется реконструкцией подросткового перио­да, со свойственным ему созреванием бунта против ро­дителей и в связи с этим возникает вероятность разрыва с аналитиком или внезапного прекращения лечения.

Итак, опыт показывает, что на каждом этапе лече­ния — вначале, середине и в конце есть свои специфи­ческие трудности. Иначе говоря, это может означать

314

лишь то, что аналитическое лечение подростков осуще­ствляется вслепую от начала до конца; это авантюра, в которой аналитику приходится встречаться с сопротив­лениями необычайной силы и разнообразия. Это прояв­ляется при сравнении подростковых и взрослых случаев. В анализе взрослых пациентов мы обычно управлялись с технически сложными ситуациями у истерических па­циентов, которые не выносят фрустрацию при переносе, пытаются вынудить аналитика стать персонажем их вос­крешенной любви и не допускают проявлений чувств в реальных межличностных отношениях. Мы постоянно боремся с навязчивым стремлением пациентов изолиро­вать слова от аффектов и соблазном интерпретировать бессознательное содержание, пока оно отделено от эмо­ционального катексиса. Мы пытаемся работать с нарцис-сическим уходом пограничных шизофреников в себя, с проекциями параноидальных пациентов, которые обра­щают своего аналитика в преследуемого врага; с деструк­тивной безнадежностью депрессивных пациентов, кото­рые выражают неверие в любой положительный результат усилий аналитика; с действиями и недостатком просвет­лений асоциальных и психопатических личностей. Но в указанных выше расстройствах мы встречаемся с теми или иными из этих технических трудностей и можем моди4")ицировать аналитическую технику к специфичес­кой устойчивости, характерной для каждого психичес­кого расстройства. Совсем иначе обстоит дело в подрос­тковом периоде, когда пациент может внезапно перейти от одной из этих эмоциональных позиций к другой, де­монстрировать их все одновременно или быстро сменя­ющими друг друга, не оставляя аналитику времени для маневра, который позволил бы изменить тактику в со­ответствии с изменившимися потребностями.

Опыт научил нас серьезно относиться к таким значительным и повторяющимся сбоям аналитической техники. Они не могут быть объяснены индивидуаль­ными особенностями пациентов, а также случайными или ситуативными факторами, которые вмешиваются

315

Подростковый возраст

Что касается меня, то я поражена сходством меж­ду состоянием этих молодых пациентов и таких хорошо известных психических состояний, как реакции на ле­чение переживших несчастную любовь или скорбящих по умершему. В обоих этих состояниях присутствует сильное душевное страдание и, как правило, сильное стремление получить помощь. Несмотря на это, ни одно из этих состояний не поддается аналитическому лече­нию удовлетворительно. Наши теоретические объясне­ния этой неподатливости следующие: любовь, как и скорбь, являются эмоциональным состоянием, в кото­ром либидо индивида полностью вовлечено в отношение с реальным объектом любви в настоящем или в ближай­шем прошлом; душевная боль идет от сложной задачи разорвать любовные узы и оставить позицию, которая не оставляет более надежды на возвращение любви, то есть на удовлетворение. Пока индивид вовлечен в эту борьбу, невостребованное либидо свободно либо для пе­реключения на личность аналитика, либо направлено

Отрочество в психоаналитической теории

назад, на прежние объекты и позиции. Следовательно, ни перенесенные (трансферентные) события, ни прошлое не являются достаточными для сбора материала для интерпретации. Чтобы аналитическая терапия была эф­фективной, непосредственный объект (любви или скор­би) должен быть отброшен до начала анализа.

Мне кажется, что позиция либидо в подростковом возрасте имеет много общего с этими двумя состояния­ми. Подросток слишком вовлечен в эмоциональную борь­бу, более того, эта борьба требует быстрых и решитель­ных действий. Его либидо находится в положении отрыва от родителей и поиске новых объектов. Некоторая скорбь об объектах прошлого очевидна; имеют Место «круше­ния», счастливая или несчастная любовь со взрослыми вне семьи или со сверстниками одного или противопо­ложного пола. Далее, существуют такие нарциссичес-кие уходы, которые заполняют пустоту в периоды от­сутствия внешних объектов. Каким бы ни было решение либидо в данный момент, это всегда будет озабоченность настоящим. И, как показано выше, либидо, свободного для прошлого или для аналитика, остается очень мало либо не остается вовсе.

Если это предположение о распределении либидо может быть принято как верное утверждение, оно мо­жет послужить объяснением поведения наших молодых пациентов во время лечения, а именно: их нежелание сотрудничать, слабая вовлеченность в процесс терапии или в отношения с аналитиком; их стремление сокра­тить количество сеансов в неделю, их непунктуальность, пропуски сеансов ради других дел, внезапное прекра­щение лечения. Здесь мы обнаруживаем, сравнивая, насколько в среднем продолжительность анализа взрос­лых обязана тому факту, что аналитик является очень притягательным объектом, в отличие от основной роли, которую играет перенос в продуцировании материала.

Конечно, бывают такие случаи, когда сам анали­тик становится новым объектом любви для подростка, то есть объектом «крушения», — сочетание, поддержи­вающее заинтересованность такого пациента в «полу­чении лечения». Но независимо от улучшения посе­щаемости и пунктуальности это может означать, что

317

Подростковый возраст

При таких условиях не удивительно, что помимо аналитической терапии используются многие другие формы лечения, такие, как работа с родственниками, госпитализация, создание терапевтических сообществ (поселений) и т.п. Мы не можем ожидать, что эти, цен­ные с практической точки зрения экспериментальные подходы могут внести непосредственный вклад в наши теоретические построения о бессознательном содержа­нии подростковой психики, структуре его типичных нарушений или психических механизмов, обеспечива­ющих эти нарушения.

Далее следует попытка применения по крайней мере некоторых из наших выводов, полученных с та­ким трудом, к трем наиболее актуальным проблемам подросткового возраста.

Естественны ли подростковые расстройства? Во-первых, существует вечный вопрос, является ли под­ростковый сдвиг желанным и продуктивным сам по себе, насколько это необходимо и, более того, естествен­но? Психоаналитическая позиция здесь решительна и единодушна. Члены семьи ребенка и школа, которые оценивают его состояние на основе поведения, могут жалеть подростка; для них его состояние означает ут­рату ценных качеств, постоянства характера и соци­альной адаптации. Как аналитики, оценивающие лич­ность со структурных позиций, мы думаем иначе. Мы знаем, что структура характера ребенка к концу ла­тентного периода представляет собой результат долго­временного конфликта между силами эго и ид. Внут­ренний баланс достигнут, хотя характеристики каждого

318

индивидуальны и дороги ему, они предварительны. Это не позволяет влечениям усиливаться количественно или изменяться качественно, что неразрывно связано с поло­вым созреванием. Следовательно, позволение взрослой сексуальности интегрироваться в личность индивида дол­жно быть отвергнуто. Так называемая подростковая неудовлетворенность является не более чем внешним при­знаком того, что происходит такая внутренняя перестрой­ка.

С другой стороны, мы все знаем детей, которые в возрасте 14-15 или 16 лет не демонстрируют никаких внешних признаков внутреннего беспокойства. Они про­должают оставаться, как и на протяжении латентного периода, «хорошими» детьми, 'погруженными в семей­ные отношения, сыновьями, любящими своих матерей, послушными своим отцам, в соответствии с атмосфе­рой, идеями и идеалами их детского воспитания. Это свидетельствует об отставании нормального развития и тре­бует должного внимания. Первое впечатление от подобных случаев, что это может иметь место из-за количественного недостатка влечений, потребностей, — подозрение, кото­рое останется необоснованным. Аналитические исследова­ния показывают, что подобное нежелание «взрослеть» про­исходит не из ид, а из эго и суперэго. Эти дети построили массивные защиты от действия своих влечений и теперь искалечены результатами, которые действуют как барьер против нормального процесса созревания в ходе разви­тия. Они, возможно, более, чем все остальные, нуждают­ся в терапевтической помощи для устранения внутрен­них ограничителей и освобождения пути для нормального, хотя и «огорчающего» развития.

Предсказуемы ли подростковые расстройства? Вто­рой вопрос, который нам часто задают, касается следу­ющей проблемы: может ли быть предсказан тип реак­ции данного ребенка в подростковый период, исходя из характеристик его поведения в раннем детстве или ла­тентный период? Независимо от утвердительного в це­лом ответа, данного Эрнстом Джонсом (1922), лишь один из вышеназванных авторов дал ясное и положительное решение этого вопроса. Зигфрид Бернфельд (1923), об­суждавший затяжной тип мужского отрочества и его

319

Подростковый возраст

В литературе встречаются и другие, менее точные ответы на этот вопрос. Мы встречаем мнение, что в боль­шинстве случаев начало подросткового процесса непред­сказуемо, поскольку почти целиком зависит от количе­ственных отношений, таких, как сила и внезапность усиления влечений, соответствующего усиления трево­ги, вызывающей весь остальной переворот.

В 1936 году я говорила, что в своей природе отроче­ство имеет что-то от самоисцеления. Это случается с деть­ми, чья прегенитальная активность доминирует на про­тяжении латентного периода до тех пор, пока увеличение генитального либидо не создает условия для снижения прегенитальных действий. Это последнее, с другой сторо­ны, может столкнуться с такой же силой, производящей обратный эффект: когда фаллические характеристики доминируют на протяжении латентного периода, усиле­ние генитального либидо производит эффект преувели­ченной и угрожающе агрессивной маскулинности.

Общепринято, пожалуй, что сильная фиксация на матери, вызванная не только эдиповой, но и доэдиповой привязанностью к ней, делает подростковый период осо­бенно сложным. Это последнее утверждение должно быть связано с двумя недавними открытиями другого рода, которыми мы обязаны работе, выполненной в нашей Хемпстедской детской клинике. Одно из этих открытий сделано в исследовании детей-сирот, которые в первые годы жизни лишены отношений со стабильной фигурой матери. Это отсутствие материнской фиксации вовсе не делает подростковый возраст более легким, оно создает угрозу для всей внутренней согласованности личности в этот период. В таких случаях отрочеству предшествуют бурные поиски образа матери; внутреннее обладание и катексис такого образа кажется необходимым для нор-

320

Клиническое применение

Второе открытие из вышеупомянутых было сдела­но в анализе близнецов-подростков. Их взаимоотноше­ния в младенчестве наблюдались и регистрировались по­минутно (Берлингем, 1951). В процессе лечения выяснилось, что «подростковый бунт» против детских объектов любви требует разрыва уз с близнецом в не меньшей степени, чем разрыв уз с матерью. Поскольку этот либидозный (нарциссический, как и направленный на объект) катек­сис близнецов коренится в тех же глубинных пластах личности, что и ранняя привязанность к матери, их раз­рыв сопровождается таким же структурным переворотом, эмоциональным упадком и формированием симптомов. В том случае, если привязанность сохранялась на протя­жении подросткового этапа и далее, мы вправе ожидать задержки созревания или ограничивающего «цементи­рования» характера, типичного для латентного периода, что в целом сходно с упоминавшимися выше случаями, в которых детская любовь к родителям выдерживает на­тиск подростковой фазы.

Возвращаясь к исходному вопросу, кажется, что мы можем предсказать подростковые реакции в некото­рых наиболее типичных сочетаниях, но, конечно, не все индивидуальные вариации детской структуры личнос­ти. Наше понимание типичного развития будет расти с увеличением числа подростков, прошедших анализ.