Борьба за самоосуществление

Скачать 5.14 Mb.

страница	10/36
Дата	21.05.2016
Размер	5.14 Mb.
	#27348

1 ... 6 7 8 9 10 11 12 13 ... 36

Сотворение фальшивых чувств больше всего поражает в тех людях, чей идеальный образ направлен на доброту, любовь и святость. Им Надо быть внимательными, благодарными, жалостливыми, щедрыми, любящими, а потому в их представлении о себе у них есть все эти качества. Они разговаривают и испытывают порывы чувств, словно они и есть такие добрые и хорошие. А поскольку им удалось ввести в заблуждение себя, им удается на время ввести в заблуждение и других. Но, конечно, у фальшивых чувств нет глубины и силы, которые позволяют истинным чувствам себя доказать. При благоприятных обстоятельствах они могут быть довольно стойкими и тогда, естественно, не вызывают сомнений. Мадам Вю из "Женского павильона" задумывается над искренностью своих чувств только когда в семье начинаются неприятности, и она встречается с человеком, прямым и честным в своих чувствах.
Чаще мелкость фальшивых чувств обнаруживается иначе – они легко исчезают. Любовь с готовностью уступает место равнодушию или обиде и осуждению, когда затрагивается гордость или тщеславие. При этом человек обычно не спрашивает себя: "Как это мои чувства и мое мнение так легко изменились?" Он просто считает, что это другой обманул его веру в человечество или же что он никогда ему и не верил "по-настоящему". У него, может быть, и есть дремлющие способности на сильные и живые чувства, но то, что предъявлено на сознательном уровне, зачастую лишь громадное притворство с очень малой долей искренности. Посмотришь на такого человека подольше и получаешь впечатление чего-то несущественного, ускользающего, к ним очень подходит словечко "дешевка". Внезапная злоба – часто единственное подлинное чувство таких людей.
Другая крайность – преувеличение грубости и бессердечия. Табу, наложенное у некоторых невротиков на нежность, жалость и доверие, может быть столь же сильным, как и табу других на враждебность и мстительность. Такие люди считают, что им Надо уметь жить без всяких близких отношений, а поэтому верят, что и не нуждаются в них. Им Нельзя ничему радоваться, поэтому они верят, что им все безразлично. Их эмоциональная жизнь, следовательно, не столько искажена, сколько обеднена.
Естественно, эмоциональный рисунок, начертанный внутренними приказами, не всегда такой прямолинейный, как в этих двух крайних случаях. Приказы могут быть противоречивыми. Надо быть таким сострадательным, чтобы идти на любые жертвы, но Надо быть еще и таким хладнокровным, чтобы пойти на любую месть. В результате человек временами считает себя свиньей, а временами – ангелом. Другие люди сдерживают так много чувств и желаний, что у них наступает общее эмоциональное омертвление. При этом можно запретить себе желать что-либо для себя, что кладет конец всем живым желаниям и замораживает любые попытки что-либо для себя сделать. Тогда, отчасти из-за данных запретов, разрастается столь же всеобъемлющее требование – человек считает, что все в жизни должно быть преподнесено ему на серебряном блюде. А обиду за невыполнение этого требования можно запереть предписанием "Надо примириться с жизнью".
Мы меньше осознаем вред, который наносят всеобъемлющие Надо нашим чувствам, чем прочий приносимый ими ущерб. Однако это самая тяжелая цена, которую мы платим за попытку превратить себя в совершенство. Чувства – самая живая наша часть, и если они вынуждены подчиняться диктатуре, в глубине нашего существа возникает глубокая неуверенность, которая неизбежно уродует наше отношение ко всему внутри и вне нас.
Мы едва ли можем переоценить силу воздействия внутренних предписаний. Чем сильнее в человеке влечение воплотить в действительность свое идеальное я, тем более Надо становятся лоя него единственной движущей силой, толкающей, подхлестывающей его к действию. Когда пациент, все еще слишком отдаленный от своего подлинного я, открывает некоторые удушающие его свойства своих Надо, он может оказаться полностью неспособным рассмотреть возможность отказа от них, потому что без Надо (считает он) он не сделает или не сможет сделать ничего. Иногда он выражает свое заблуждение в виде убеждения, что нельзя заставить людей делать "правильные" вещи, иначе как силой. Такое убеждение – не что иное, как вынесение вовне его внутренних переживаний. Надо приобретают для пациента субъективную ценность, с которой он сможет расстаться только когда почувствует, что в нем существуют другие, непосредственные силы.
Поняв великую принуждающую силу Надо, мы должны задать один вопрос, ответ на который я попробую дать в пятой главе: что происходит с человеком, когда он осознает невозможность жить как Надо? Пока я скажу, что он начинает ненавидеть и презирать себя. Мы не можем полностью проследить воздействие Надо, пока не разберем их переплетений с ненавистью к себе. За Надо всегда прячется ненависть к себе, и это ее угрозы превращают Надо в режим террора.

Глава 4

НЕВРОТИЧЕСКАЯ ГОРДОСТЬ
При всех своих бешеных усилиях достичь совершенства и при всей своей вере, что оно достигнуто, невротик не достигает того, в чем отчаянно нуждается самоуважения и уверенности в себе. Богоподобный в своем воображении, он лишен обычной земной уверенности в себе, которой обладает самый простой пастух. Высокое положение, до которого он может подняться, слава, которую он может обрести, делают его самонадеянным, но не приносят ему внутренней безопасности. Он по-прежнему чувствует себя ненужным в глубине души, легко обижается и нуждается в нескончаемых подтверждениях своей ценности. Он может чувствовать себя сильным и значительным, пока у него в руках власть и влияние, пока его поддерживают хвалой и почитанием. Но все эти чувства избранности легко пропадают, когда, среди чужих людей, эта поддержка отсутствует, когда он терпит неудачу, когда он предоставлен сам себе. Царство небесное внутри нас, его не заталкивают в нас снаружи.
Давайте посмотрим, что происходит с уверенностью в себе по ходу невротического развития. Чтобы у ребенка роста уверенность в себе, он явно нуждается в помощи извне. Ему нужны тепло, привет, забота, защита, атмосфера доверия, поощрение его деятельности, конструктивная дисциплина. Когда все это есть, у него развивается, используя удачный термин Мари Райзи,* "базальная уверенность", которая включает уверенность в себе и в других. * Мари Райзи. "Психоанализ и образование" (Marie I. Rasey "Psychoanalytic and Education"). Доклад на заседании Ассоциации развития психоанализа (Association for Advancement of Psychoanalysis, 1946).
Но вместо благотворных влияний ребенок испытывает совсем другие, которые вредят его здоровому росту. Мы уже обсуждали эти факторы и их общее действие в первой главе. Здесь я хотела бы добавить еще некоторые причины, по которым ему особенно трудно достичь правильной самооценки. Слепое восхищение может раздуть его чувство собственной значимости. Он может почувствовать, что нужен родителям, нравится им, и они одобряют его не за то, какой он есть, а за то, что он удовлетворяет их потребность в восхищении, престиже или власти. Жесткие требования удовлетворять нормам совершенства могут возбудить в ребенке чувство неполноценности из-за того, что он не может выполнить таких требований. За проступки или плохие оценки в школе его сурово упрекают, а хорошее поведение и хорошие отметки принимаются как должное. Порывы к независимости и самостоятельности высмеиваются. Все эти факторы, вдобавок к общему недостатку искреннего тепла и интереса к нему, создают у него ощущение своей никчемности и ненужности или, по крайней мере, ощущение, что он ничего не стоит, пока он такой, какой есть, а не стал кем-то другим.
Хуже того, невротическое развитие, инициированное ранними неблагоприятными обстоятельствами, ослабляет самую сердцевину его существа. Он отчуждается от себя и раздваивается. Его самоидеализация – попытка возместить причиненный ущерб, подняв себя в воображении над другими и над грубой реальностью самого себя. И, как в сказках о сделке с Сатаной, он получает воображаемую, а иногда и реальную славу. Но вместо твердой уверенности в себе он получает позлащенный дар весьма сомнительной ценности – невротическую гордость. Эти две вещи очень похожи, и вполне понятно, что их путают. В старом издании Вебстера, например, сказано, что гордость – это самоуважение, основанное на реальных или воображаемых заслугах. Различие между реальными и воображаемыми заслугами проведено, но в обоих случаях говорится о "самоуважении", словно это различие невелико.
Путаница существует еще и потому, что большинство пациентов относятся к уверенности в себе как к загадочному качеству, возникающему из ничего, но очень желанному. Поэтому только логично, что они ждут от аналитика, чтобы он каким-то образом вселил ее в них. Это всегда напоминает мне один мультфильм: зайцу и мыши впрыснули шприцем храбрости, они увеличились в пять раз, обнаглели и преисполнились неудержимой воинственности. Пациенты не понимают (и на самом деле страстно не желают понять) прямой причинно-следственной связи между существующими качествами личности и чувством уверенности в себе. Эта связь ничуть нее менее четкая, чем зависимость финансового статуса человека от его имущества, сбережений и умения зарабатывать деньги. Если с этим все в порядке, у него будет чувство экономической безопасности. Возьмем другой пример – уверенность рыбака покоится на таких конкретных вещах, как прочная лодка, крепкие сети, его знания о погоде и море, сила его мышц.
Что касается требуемых качеств личности, то до некоторой степени они зависят от культуры, в которой мы живем. Для западных цивилизаций – это независимые убеждения и умение действовать в соответствии с ними, способность полагаться на себя, основанная на оценке собственных ресурсов, умение брать на себя ответственность, реалистичный подход к собственным качествам, возможностям и ограничениям, сила и прямота чувств, способность устанавливать и поддерживать хорошие отношения с людьми. Хороший уровень этих параметров субъективно ощущается как уверенность в себе. Чем ниже их уровень, тем более шаткой будет уверенность в себе.
Точно так же, здоровая гордость основана на реальных вещах. Это может быть заслуженная высокая оценка своих особых достижений, например, гордость за смелый поступок или отличную работу. Или же это может быть более всеобъемлющее чувство собственной ценности, спокойное чувство собственного достоинства.
Задумываясь о чрезвычайной чувствительности невротика к обидам, мы склонны рассматривать ее как отросток здоровой гордости. Однако существенная разница между ними не количественная, а качественная, как мы уже не раз обнаруживали. Сравнивая их, мы увидим, что наша невротическая гордость основана на совсем других, нереальных вещах, и все они принадлежат "прославленному портрету" нас самих или предназначены поддерживать эту нашу славу. Эти качества могут быть навязанными извне (престижными ценностями), или же они могут быть самонадеянно приписанными себе свойствами или способностями.
Из различных видов невротической гордости наиболее нормальной кажется гордость престижными ценностями. В представителя нашей цивилизации обычно гордиться тем, что у тебя красивая девушка, или тем, что ты из хорошей семьи, или местный уроженец-южанин или, наоборот, из Новой Англии, или своей политической или профессиональной принадлежностью, почитаемой престижной, или тем, что ты встречаешься с важными людьми, популярен, имеешь хорошую машину или живешь в престижном районе.
Этот род гордости менее всего типичен для невроза. Для многих людей, со значительными невротическими нарушениями, эти вещи значат не больше, чем для сравнительно здорового человека; для многих других они значат куда меньше, если вообще хоть что-нибудь значат. Но встречаются и люди, которые вложили в эти престижные ценности столько невротической гордости, для которых они так важны, что вся их жизнь вращается вокруг них, и на потребу им отдаются лучшие силы. Для таких людей только абсолют должно ассоциировать с престижными группами, только абсолют должно связывать с выдающимися институтами. Конечно, вся их лихорадочная деятельность подвергается рационализации – это "искренний интерес", "законное желание продвинуться". Все, что увеличивает престиж, может поднять настроение; любая неудача группы в увеличении престижа такой личности или любое уменьшение престижа самой группы провоцирует все реакции оскорбленной гордости. Например, то, что кто-то из семьи не "кует семейное благополучие" или психически болен, может стать тяжелым ударом для невротической гордости человека, скрытым, в основном, за особой заботой об этом родственнике. Есть множество женщин, которые предпочтут совсем не идти в ресторан или в театр, чем идти туда без мужского сопровождения.
Все это похоже на то, что антропологи поведали нам о жизни так называемых первобытных людей, у которых индивид считает себя и является в первую очередь – частью группы. При этом гордость простирается не на нечто личное, а на институты и деятельность групп. Но, несмотря на внешнее сходство, это существенно различные процессы. Основное различие состоит в том, что невротик в глубине души не чувствует себя заодно с группой. Он не считает себя ее частью, у него нет чувства принадлежности к ней – он использует ее для повышения личного престижа.
Хотя человека могут снедать мысли и погоня за престижем, и мысленно он возносится и падает вместе с ним, это часто не рассматривают как невротическую проблему, подлежащую анализу, – то ли потому, что так часто случается, то ли потому, что это выглядит культурным стереотипом, то ли потому, что сам аналитик не свободен от этого недуга. А это недуг, причем разрушительный, потому что заставляет человека все время изыскивать "удобные случаи" – то есть, делает оппортунистичным, нарушая тем самым его цельность. Это далеко не норма, напротив, это указание на серьезные нарушения. На самом деле, это происходит с тем, кто так глубоко отчужден от себя, что даже его гордость во многом лежит вне его самого.
Хуже того, невротическая гордость покоится на качествах, которые человек приписывает себе безосновательно, – на тех, которые принадлежат его особому идеальному образу. В этом четко проступает природа невротической гордости. Невротик гордится не собой, не тем, кто он есть. Зная о его неверном взгляде на себя, мы не удивимся, что его гордость вычеркивает трудности и ограничения. Но она идет дальше. По большей части он вовсе не гордится своими подлинными качествами. Он может сознавать их, но смутно; он может даже отрицать их. Но и осознавая их, он не считает их весомыми. Например, аналитик привлекает его внимание к его большой работоспособности или стойкости, с которой он прокладывает свой путь в жизни, или напоминает, что, несмотря на свои проблемы, он написал хорошую книгу, – пациент фигурально или буквально пожимает плечами и пропускает похвалу мимо ушей, с заметным равнодушием. Особенно он не ценит того, что, по его мнению, "только" стремление, а не достижение. Например, он сбрасывает со счета свое честное стремление добраться до корней своих нарушений, которое он проявляет, предпринимая серьезные попытки продолжать анализ и самоанализ.
Пер Гюнт может служить блестящим литературным примером. Он ни к чему особенному не приложил свои настоящие качества – большой ум, дух искателя приключений, жизнелюбие. Но он гордится тем, что ему как раз и не удалось – "быть самим собой". На самом деле он был (в своем представлении о себе) не собой, а своим идеалом, с неограниченной "свободой" и неограниченными силами. (Он возвысил свой безграничный эгоцентризм до жизненной философии своим афоризмом: "Будь самим собой", что, как показывает Ибсен, является в его случае возвышенным переложением закона троллей: "Упивайся самим собой".)
Между нашими пациентами Пер Гюнт нередок и страстно желает сохранить иллюзии своей святости, выдающегося ума, абсолютного самообладания и т.д.; он словно потерял бы свою "индивидуальность", если сдвинулся бы хоть на дюйм в сторону от таких оценок, которые он дает своим качествам. Воображение само по себе способно стать высшей ценностью невзирая на то, для чего оно используется, потому что оно позволяет своему хозяину глядеть сверху вниз на серых бескрылых людишек, озабоченных правдой. Пациент, конечно, не произнесет этого слова, "правда" а будет туманно говорить о "быте". Например, один пациент, чье требование было просто грандиозным, – он ожидал, что весь мир должен быть к его услугам, – сперва занял ясную позицию по отношению к своему требованию, называя его абсурдным и даже "унизительным". Но на следующий день он вернулся к своей гордости: требование стало теперь "величественным созданием духа". Истинное значение иррационального требования было утоплено, и гордость торжествовала в воображении.
Но чаще гордость привязана не к воображению, а ко всем сознательным процессам – интеллекту, рассудку, силе воли. Бесконечное могущество, которое невротик приписывает себе – это, в конечном счете, могущество его разума. Не удивительно, поэтому, что он очарован и горд им. А идеальный образ – продукт его воображения. Но это не то, что создается в мечтах перед сном и во сне. Непрерывная работа интеллекта и воображения, в основном бессознательная, идет ради поддержания личною вымышленного мира, осуществляясь через рационализации, оправдания вынесения вовне, совмещение несовместимого – короче говоря, теми путями, которыми можно заставить вещи казаться не такими, какие они есть. Чем более человек отчуждается от себя, тем более его рассудок становится высшей реальностью ("Люди не существуют вне моих мыслей. Я сама вне их не существую".). Как и Леди из Шалотта, невротик не умеет видеть реальность непосредственно, он видит ее только в зеркале. Скажем точнее: он глядит в зеркало только своих мыслей о мире и себе. Поэтому гордость интеллектом или, скорее, верховенством рассудка не ограничена теми, кто занят интеллектуальным трудом, а распространяется на всех невротиков.
Гордость связывается также с возможностями и привилегиями, на которые невротик, по его мнению, имеет право. Таким образом, он может гордиться иллюзорной неуязвимостью, которая, в физическом плане означает претензию никогда не болеть и всегда оставаться невредимым, а в психическом – никогда не чувствовать себя задетым. Бывает, гордость удачливостью для "любимца богов" становится вопросом чести: не подхватить заразу в охваченном малярией районе, выиграть в азартной игре или не попасть под дождь во время экскурсии.
Предмет особой гордости невротика – умение провести свои требования в жизнь. Те, кто претендует получить нечто ни за что, гордятся, если им удалось вынудить других дать им денег, быть у них на побегушках, бесплатно лечить их. Другие, "имеющие право" распоряжаться чужой жизнью переживают как удар по своей гордости, если подопечный не следует немедленно их совету или делает что-то по собственному усмотрению, не спросив сперва их мнения. Иные претендуют на полное оправдание ссылаясь, что они были чем-то расстроены. Эти люди гордятся тем, что добились сочувствия и прощения, и чувствуют себя оскорбленными, если другой человек остался недовольным.
Невротическая гордость, основанная на внутренних предписаниях, может показаться на первый взгляд более устойчивой, но, на самом деле она столь же шаткая, как и другие виды гордости, поскольку неизбежно переплетена с претензиями на что-то. Мать, которая гордится тем, что она идеальная мать, обычно идеальна лишь в своем воображении. Человек, гордящийся своей уникальной честностью, не говорит, может быть, очевидной лжи, но пропитан бессознательной и полусознательной нечестностью. Те, кто гордится отсутствием эгоизма, могут не предъявлять открытых требований, но мучить других своей беспомощностью и страданиями, принимая свои Нельзя на здоровое самоутверждение за добродетель смирения. Кроме того, Надо сами по себе не имеют объективной ценности, а могут иметь только субъективную, служа невротическим целям. Таким образом, например, невротик может гордиться тем, что не просит и не принимает никакой помощи, даже если разумнее было бы поступать иначе – хорошо известная социальным работникам проблема. Одни гордятся тем, что провели трудную сделку, другие – тем, что никогда не торгуются, все зависит от того, Надо ли им всегда выигрывать или Надо никогда не стремиться к собственной выгоде.
И наконец, может быть гордость самой высотой и суровостью компульсивных норм. Тот факт, что ему известно "добро" и "зло" уже делает человека богоподобным, как Змий обещал Адаму и Еве. Очень высокие нормы невротической личности позволяют человеку чувствовать себя чудом нравственности, которой стоит гордиться, неважно, каков он на самом деле и как себя ведет. Находясь в анализе, он может признать у себя яростную тоску по престижу, слабое чувство справедливости, мстительность, но все это не делает его ни капли скромнее, не заставляет чувствовать себя менее возвышенно нравственным существом. Для него эти действительные недостатки – не считаются. Его гордость не в том, чтобы быть нравственным, а в том, что бы знать, каким ему Надо быть. Несмотря на то, что временами он признает тщетность своих самоупреков, и даже иногда ужасается, насколько они ошибочны, он так и не смягчается в своих требованиях к себе. Ну и что, если он страдает? Разве его страдания не доказывают лишний раз его возвышенную нравственную чуткость? Следовательно, эта цена по карману его гордости.
Когда мы спустимся от этого обобщенного взгляда к особенностям индивидуальных неврозов, мы сначала придем в замешательство. Оказывается, нет ничего, чем нельзя было бы гордиться. То, что кажется восхитительным достоинством одному, позорная помеха для другого. Кто-то гордится своей грубостью, другой стыдится всего, что могут принять за грубость, и гордится своей чувствительностью. Кто-то гордится своей пробивной способностью, другой стыдится и намека на нее. Этот гордится тем, что верит людям, а тот столь же горд своей недоверчивостью и т.д. и т.п.
Но это разнообразие удивляет нас лишь до тех пор, пока мы рассматриваем особые виды гордости вне контекста личности в целом. Как только мы посмотрим на общую структуру характера личности, у нас появится общий принцип: потребность невротика гордиться собой столь настоятельна, что он не может вынести мысли о себе как о существе, находящемся в тисках потребностей; поэтому он использует свое воображение, чтобы превратить эти потребности в добродетели, трансформировать их в качества, которыми можно гордиться. Но проходят эту трансформацию только те компульсивные потребности, которые служат его влечению воплотить свое идеальное я в действительность. Напротив, те, которые мешают этому влечению, он склонен подавлять, отрицать, презирать.
Его способность к такому бессознательному выворачиванию ценностей наизнанку совершенно удивительна. Лучше всего впечатление от нее передал бы мультфильм. В этом жанре наиболее живо можно изобразить, как человек, огорченный нежелательной чертой, берет кисть, закрашивает это место яркими красками и показывает нам с хвастливой гордостью картину своих достоинств. Таким образом, непоследовательность превращается в безграничную свободу, слепой бунт против существующих норм морали – в намерение "быть выше предрассудков", табу на то, чтобы сделать что-нибудь для себя, – в святое отсутствие эгоизма, потребность кого-то ублажать – в чистую доброту, зависимость – в любовь, использование других – в силу, мстительность – в справедливость, техника фрустрации – в разумную самозащиту, отвращение к труду – в успешное сопротивление "ужасной привычке работать" и т.д.
Эти бессознательные процессы часто напоминают мне о троллях из "Пер Гюнта" Ибсена, для которых "черное белым слывет, уродство слывет красотой, великое – малым, а грязь – чистотой". Самое интересное, что Ибсен объясняет это извращение ценностей сходным путем. Пока ты живешь в самодостаточном мире сна, как Пер Гюнт, говорит Ибсен, ты не можешь быть верен себе. Между двумя мирами нет моста. Они слишком разные, чтобы позволить какое-то компромиссное решение. И если ты не верен себе, а живешь эгоцентричной жизнью воображаемого величия, то проматываешь и свои истинные ценности. Твоя шкала ценностей становится такой же перевернутой, как у троллей. И в этом действительно главный смысл того, о чем говорится в этой главе. Как только мы пускаемся в погоню за славой, мы перестаем заботиться о верности себе. Невротическая гордость, во всех ее формах, – это ложная гордость.
Уяснив общий принцип, что предметом гордости служат только те склонности, которые помогают воплощать идеальное я, аналитик легко проследит скрытую гордость в любой позиции пациента, за которую он упорно держится. Связь между субъективной ценностью черты и невротической гордостью ею представляется мне постоянной связью. Увидев один из этих факторов, аналитик спокойно может заключить, что здесь, по всей вероятности, присутствует и другой. Иногда один, иногда другой появляется в фокусе внимания первым. Таким образом, пациент в начале аналитической работы может гордиться своим цинизмом или своим умением фрустрировать других. И хотя на этом этапе аналитик не понимает значения, которое данный фактор имеет для пациента, он может быть уверен, что роль этого фактора в данном неврозе весьма значительная.

Скачать 5.14 Mb.

Поделитесь с Вашими друзьями:

1 ... 6 7 8 9 10 11 12 13 ... 36