Экзистенциально-аналитическая психотерапия. 1

Есть два способа применения логотерапии. И тот и другой заключаются в снабжении клиентов помогающей «информацией». В одном случае источник этой информации — философия удавшейся жизни, описанная В. Франклом (это экзистенциальная инструкция). В другом — информация — по большей части совет, данный терапевтом относительно специфических ситуаций клиентов ради нахождения в них возможных личностных смыслов (это экзистенциальное объяснение). В обоих случаях терапия основывается на философии жизни, без которой существование было бы хаотичным и бессмысленным.

В совете содержится информация, дающая клиентам возможность вести жизнь самостоятельно. В. Франкл видит в логотерапии дополнение к традиционной терапии [1]. Именно в таком качестве она применялась им и его последователями полвека. Непокорная сила души призывалась для помощи клиентам вести жизнь, достойную Человека, особенно в безнадежных ситуациях, примером которых являются концентрационные лагеря. Таким образом, логотерапия важна как дополняющая и очеловечивающая терапия. С одной стороны, она выступает в виде лечения и профилактики, которые содержатся в совете, с другой стороны, она может выглядеть как просвещение.

Иногда клиенты, возможно, и знают, какому совету следовать, но не могут это сделать из-за каких-либо затруднений: недостатка мотивации или суждения, неспособности поступать по совету, недостатка выдержки, из-за запретов, эмоций и пр. В таких случаях только совет или информация непомогут. Они даже могут отбить охоту и оказаться сверхтребованиями, в результате чего клиент прервет терапию.

Должен ли экзистенциальный анализ, встречаясь с такими трудностями ограничиваться только смысло-ориентированным методом [2]? Разве он не имеет специальных методов для тех психогенных расстройств, по отношению к которым логотерапия представляется В. Франклу «неспецифической терапией»? Моя практика убеждает меня в том, что помимо логотерапии необходима экзистенциально-аналитическая терапия.

Но лечение, концентрирующееся на духе [3], может оказаться недостаточным также в случаях ноогенных неврозов, для которых логотерапия считается специфической терапией. Помимо лечения собственно понятийных конфликтов, терапия неврозов должна обращать внимание и на душу (фобия, оскорбленные чувства). С другой стороны, для лечения психогенных неврозов часто необходим учет как соматических, так и ноогенных аспектов. Это основывается на практическом опыте так же как и на экзистенциально-аналитической теории, которая рассматривает неврозы как тотальные расстройства человека, включающие психосоматические и соматические функции.

Экзистенциальный анализ приводит человека к свежему взгляду на себя и мир [4]. Экзистенциально-аналитическая терапия, как и традиционная, проходит двумя путями, хотя и в иных формах:

1 — усиление «Я»: акценты на большую продуктивность, осознание скрытых способностей, на позитивное и здоровое;

2 — освобождение от негативных аспектов «Я»: очищение от недостатков, обид и беспокойств.

Терапия стремится сдвинуть баланс от слабости к силе. Ее отличие от традиционной терапии в особом антропологическом фоне. Терапевт в экзистенциальном анализе видит клиента как личность, призываемую действовать ответственно — отвечая на вопросы, которые задает жизнь. Данный метод называется феноменологическим. Он концентрирует внимание терапевта на событиях жизни клиентов и на том, как эти события ими переживаются.

Экзистенциальный анализ требует от терапевта:

1 — быть «с» клиентом на понятийном уровне.

2 — понимать его мотивации (волю к смыслу).

3 — помогать клиентам устанавливать контакт с самим собой и со своим миром, особенно через изменение отношений.

К первому требованию: Экзистенциальные аналитики должны оставаться на экзистенциальном уровне, дающем им возможность «участвовать» в проблемах клиентов и раскрывать их для психотерапевтического процесса или же, когда отсутствует заболевание, для личностных изменений. Это открывает экзистенциальное пространство, в котором клиенты могут развиваться.

Ко второму требованию: Экзистенциальные аналитики должны быть открыты для мотиваций клиентов, для их воли к смыслу. То, что испытывают клиенты, менее важно, чем то, как и почему они это испытывают и почему они выбирают именно это отношение к переживаемому. То же самое верно и относительно их действий: не так важны они сами (действия), как их причины. Такое понимание клиентов углубляет психотерапевтический процесс и ведет человека к лучшему самопониманию.

К третьему требованию: Экзистенциальный аналитик помогает клиентам прорваться к своим подлинным «Я» и найти смысловые отношения к терапевту, к другим, к себе. Активируется их способность быть чуткими к другим и в диалоге с собой. Достигается установка, возрождающая смысловые взаимоотношения клиентов и освобождающая их из пут проблем и других внутренних душевных волнений.

Для обеспечения этих условий требуются годы профессиональной подготовки, развитие личности и профессиональный опыт [5].

Проблемы смысла и саморазвития

Экзистенциально-аналитическое консультирование не всегда имеет дело с проблемами смысла (главным интересом логотерапии). Оно часто связано с проблемами саморазвития: самопонимания, свободы, способности к взаимоотношениям, доверия, отношения, интересов, наклонностей, эмоций, способностей — как бы воля к бытию ни выражалась. Более глубокий анализ связан, в основном, с вопросами оправдания существования, правомерности действий, поступков, требований «бытия-в-мире» (Хайдеггер М.). Но человек также хочет вершить правосудие над жизнью, другими, самим собой, он ищет ответственности. Ему необходимо, чтобы правосудие свершалось над ним. Это третий мотивационный фактор, прибавляющийся к «воле к бытию» и «воле к смыслу»: «воля к справедливости».

В качестве иллюстрации вышесказанного может быть использован следующий случай.

 

История болезни

Пациент был тридцатилетним женатым клерком. Он проходил индивидуальную терапию с диагнозами соматического расстройства и депрессивной личности. В последние месяцы без видимой причины постоянно проявлялся сильный гнев во время психотерапии. Он ощущал жизнь как бремя, чувствовал незащищенность, апатию, несвободу. С детства он страдал от недостатка защищенности, многие его тревоги сочетались с соматическими расстройствами. Потрясения раннего детства и чувство отверженности матерью (и, после восьми лет, отчимом) привело к тому, что он называл отвращением к людям и к общей отстранённости (уходу). Мир казался враждебным. Так как уход был непроизволен и усиливал фрустрацию при желании найти контакт с другими, он переживался как «препятствующий жизни».

Пациент жалуется на утреннюю усталость, даже после хорошего сна. После исключения эндогенной депрессии диалог сфокусировался на франкловском экзистенциальном вакууме.

Терапевт:
— Вы когда-нибудь спрашивали себя, почему вы просыпаетесь по утрам?

Пациент:
— Потому что я хочу жить, чувствовать.

Терапевт:
— Чувствовать что?

Пациент:
— Я не знаю, — после паузы, — радость! Я хочу чувствовать радость. (У него не получалось быть более конкретным. Он только, по его собственным словам, позволял себе жить изо дня в день. Он ощущал себя по отношению к своей жизни наблюдателем. Сойти с позиции наблюдателя и вступить в игровое поле — вот что должно было бы стать его главной целью. Во время обсуждения того, что приведет его к радости, он внезапно воскликнул: «Вы знаете, я действительно не имею права стоять на собственных ногах. У меня слишком велик страх «взрослого», глубокий, ужасный страх».)

Терапевт:
— Страх, что сами станете взрослым?

Пациент:
— Я не взрослый. Это мир, в котором мне не разрешено участвовать. Я не могу этого делать. Я не хочу этого делать.

Терапевт:
— Можете ли вы привести пример того, что вы называете «взрослым миром»?

Пациент:
— Это мир, в котором люди имеют права, возможности формировать свои жизни, свободу действовать. Мир принятия решений. Я не имею к нему доступа. Я исключен. Я представляю себе картину: моя семья сидит вокруг стола, и я стою рядом, и я исключен.

Терапевт:
— Вероятно, вы можете закрыть глаза и рассмотреть картину поближе.

Пациент (удобно откидываясь и закрывая глаза):

Терапевт:

Пациент:
— Отчим, мать, дядя, его жена.

Терапевт:
— Что вы чувствуете?

Пациент:
— Зависть, что я не могу быть одним из них, что они не обращают на меня внимания. И опасение. Сопротивление. Отсутствие прав. Я раньше думал, это неполноценность. Они все исключают меня.

Терапевт:
— Как они это делают, исключают вас?

Пациент:
— Они игнорируют мое присутствие. Они приказывают, я должен подчиняться.

Терапевт:
— Вы что-нибудь новое чувствуете, когда так представляете свою семью?

Пациент:
— Да.

Терапевт:
— Что вы чувствуете? Как бы вы это выразили?

Пациент:
— Булыжник в груди. (Глубоко дышит.)

Терапевт:
— Что бы вы могли с ним сделать?

Пациент:
— Я бы мог катать его по столу. Так он бы не раздавливал меня. Этот булыжник символизирует мою ненависть. Если бы я катал его по ним, он бы их раздавил.

Терапевт (после паузы):
— В чем дело?

Пациент:
— Я чувствую тошноту. У меня болит живот. Вот как я ощущаю мир. Я — единственный, кто должен подчиняться и не может участвовать во взрослом мире.

Терапевт:
— Ваша ненависть связана с людьми за столом?

Пациент:
— Да связана. Они, как минимум, часть причины, возможно, главная причина. (Далее клиент оставался, откинувшись, с закрытыми глазами.)

Терапевт:
— Вы бы могли что-нибудь сказать этим людям о том, как вы их ощущаете?

Пациент:
— Я не знаю, поняли ли бы они. Я бы побоялся... Это привело бы к неприятным обсуждениям.

Терапевт:
— Как бы вы сформулировали свои чувства?

Пациент:
— Это сложно, действительно сложно. Мне бы следовало долго обдумывать. Это почти безнадежно.

Терапевт:
— Просто сформулируйте для себя. Вы не должны это объявлять им.

Пациент:
— Я представляю себя кричащим: это все ваша вина!

Терапевт:
— Что?

Пациент:
— Что я ничтожество.

Терапевт:
— Как они это сделали?

Пациент:
— Тем, что не уважали меня. Тем, что не обращали внимания на мои потребности и желания. (Пауза.)

Терапевт:
— Вы бы могли сформулировать это так, чтобы обратиться к ним непосредственно?

Пациент:
— Вы виноваты, вы ответственны за то, что я чувствую себя ничтожеством, вы не уважаете меня, вы не обращаете внимания на мои желания, вы не понимаете меня! (Глубоко вздыхает.)

Терапевт:
— Как вы теперь себя чувствуете?

Пациент:
— Намного лучше. Груз снят.

Терапевт:
— Какой ответ вы бы хотели получить?

Пациент (отвечает сразу):

Терапевт:

Пациент:
— Если бы мать или отчим попросили меня сесть с ними за стол. Если бы я мог объявить о своих проблемах и они обсудили бы их.

Терапевт:
— Какие проблемы вы бы подняли?

Пациент:
— Например, проблему наказания. То, что оно грубо и чрезмерно. И что наказание отделяет меня от мира родителей.

Терапевт:
— Какой ответ вас бы удовлетворил?

Пациент:
— Чтобы я увидел, что они понимают, действительно понимают то, что я говорю.

Терапевт:
— Что они должны сказать или сделать?

Пациент:
— Я не могу сказать. Это невозможно.

Терапевт:
— Какой бы реакции вам хотелось от родителей, чтобы это стало возможным?

Пациент:
— Чтобы они откликнулись сочувственно.

Терапевт:
— Что это значит?

Пациент:
— С пониманием.

Терапевт:
— Что должны сказать родители?

Пациент:
— Дать надежду. В той или иной форме.

Терапевт:
—Как?

Пациент:
— Как-нибудь выказать больший интерес ко мне.

Терапевт:
— Чего бы вам хотелось?

Пациент:
— Быть любимым.

Терапевт:
— Что должны сделать ваши родители, чтобы вы чувствовали любовь?

Пациент (после паузы):

Терапевт:

Терапевт:

Пациент (после паузы):

Терапевт:

Пациент:
— Я осознаю, что был очень привязан к матери в детстве. Она была всем, всем моим миром. И в то же время я был одинок.

Терапевт:
— М-м-м.

Пациент (после паузы):

Терапевт:

Пациент:
— Что я прошел через ад. И что я...

Терапевт:
— Смогли бы вы прямо обратиться к матери?

Пациент (со стоном):

Терапевт:

Пациент:
— Именно. Отношения «Я-Ты» упущены.

Терапевт:

Пациент:
— Одинокое существование в мире. Одинокое и бесправное существование. (Его глаза наполнились слезами.)

Терапевт (после паузы):
— В каком возрасте?

Пациент:
— До десяти лет. Я постоянно был наедине с матерью. Но существование без прав — все равно, что одинокое существование.

Терапевт:
— Что вы подразумеваете под «существованием без прав»?

Пациент:
— Я должен был соответствовать желаниям и привычкам моих родителей.

Терапевт:
— Почему это было так болезненно?

Пациент:
— Потому что я не хотел этого.

Терапевт:
— Чего вы хотели?

Пациент (после паузы):

Терапевт:

Пациент:
— Потому что это означает принуждение. Принуждение подчиняться.

Терапевт:
— Каким образом они не позволят вам быть?

Пациент:
— Правильно. Да. (Пауза.) Я рад, что это сейчас всплыло. Я думаю, мы действительно приблизились к моим настоящим проблемам. Меня тошнит… в желудке… ничтожный… как выброшенный. (Повременив.) Становится лучше… постепенно.

Терапевт:
— Я ненадолго с вами останусь, пока вам не станет лучше.

Пациент:
— М-м-м. Хорошо. (Опускает глаза, опять сильное урчание в желудке в течение трех минут).

Терапевт (выказывая сочувствие):
— Я обнаружил много печального и неприятного. Мне жаль, что так случилось. Вы чуть не заплакали.

Пациент:
— Да, я и незадолго до этого хотел плакать.

Терапевт:
— Но не позволили себе, правда?

Пациент:
— М-м-м, да. Это правда. (Пауза.)

Терапевт:
— Я думаю, вы пойдете домой с грустью и терпением. Вы можете терпеть?

Пациент:
— О, да, я уверен. (Слегка оживая.) Все проясняется. Я сегодня был действительно грустен. Мгновением раньше я не мог себе представить, что что-нибудь меня опечалит.

Представленный здесь метод диалога требует дальнейшего и более тщательного совершенствования. То, что близко экзистенциальному анализу, будет обнаруживаться в главных элементах, на которые нацелены вопросы. Это в особенности касается франкловских глубоких размышлений о человеке и его характеристиках, так же как о человеческом существовании и его главных условиях.

Хотя ощущение бесправия время от времени возвращалось, на следующих встречах клиент переживал впервые в жизни освобождение от описанных им симптомов. Диалог о пережитом показал, что он не видел в своей матери индивидуальность, уникальную личность, которая не может быть замещена кем-либо еще. В результате долгих бесед с ней, в которых были найдены отношения «Я-Ты», его интерес к матери возрос. Он вдруг открыл, что сам отстранял себя от других, что содержал себя в своей «внутренней крепости» в то время, когда мог найти связь с матерью. Запертый, он чувствовал себя жертвой обстоятельств, заставляющих его превращаться в бунтующего юношу и взрослого. Теперь он обладал ключом для освобождения из-под стражи и изменения отчаянного настроя отстранять себя от других. Он больше не ощущал себя «исключенным из жизни» и «отстраненным от мира». Он нашел способ «возвысить свою жизнь до реального мира».

Из журнала: The International Forum for Logotherapy. Berbeley. 1990. № 13. Р. 1—2, 17—19, 101—106.

1. 
   Frankl V.E. Дrztliche Seelsorge. Vienna, 1982. Р. 242.
   
2. 
   Frankl V.E. Theorie und Therapie der Neurosen. Munich, 1983. Р. 201.
   
3. 
   Frankl V.E. Der leidende Mensch. Bern, 1984. Р. 172.
   
4. 
   Lдngle A. Das Verstдndis von Krankheit und Kranksein in der Rxistenzanalyse und Logotherapie (in press).
   
5. 
   Lдngle A. Die Bedeutung der Persцnlichkeit und der Selbsterfahrung des Psychotherapeuten fьr den Therapieverlauf — aus der Sicht der Existenzanalyse // Bulletin der Gesellschaft fьr Logotherapie und Existenzanalyse. 1989. Р. 3—5.