1.3.3. Лингвопрагматика и когнитивная лингвистика
Возникновение когнитивной лингвистики явилось реакцией на бихевиористскую методологию исследования поведения в терминах стимула и реакции в конце 50-х годов ХХ века в США. Впоследствии она оформилась и в Европе как междисциплинарное направление, представители которого ставят целью исследование ментальных процессов при усвоении и использовании и языка, и знаний. Фактически, термином «когнитивная наука» (англ. cognitive science) называется определенный круг научных дисциплин, объединившихся для совместного изучения процессов, связанных с получением и обработкой, хранением и использованием, организацией и накоплением структур знания, а также с формированием этих структур в мозгу человека. Имеются в виду те науки (психология, антропология, моделирование искусственного интеллекта, философия и др.), которые напрямую связаны с постановкой и решением эпистемологических проблем: природой знания и познания, источниками знаний, их систематизацией, прогрессом и развитием знаний. Важнейшими для когнитивной науки считаются следующие положения: 1) при описании когнитивных способностей человека можно «пренебречь» биологическими, нейрологическими, социальными и культурологическими факторами; 2) компьютер считается важнейшим средством проведения специальных исследований по когнитологии, и, более того, его устройство может служить моделью функционирующего мозга; 3) методологически (в американской когнитивной науке) считается возможным намеренно игнорировать некоторые факторы (например, эмоциональные, исторические и культурологические), которые воздействуют на когнитивные процессы, но включение которых в программу исследования повлекло бы за собой ее усложнение; 4) междисциплинарный характер когнитивной науки позволит в отдаленном будущем ликвидировать границы между многими научными дисциплинами и др. (см. Кубрякова 1994).
Когнитивная лингвистика, как и функционализм исторически противопоставлены генеративной грамматике. Общей характеристикой обоих подходов можно считать исследование и описание языковой системы в неразрывной связи с определенной функцией и соответствующим явлением. Для функциональной лингвистики - это коммуникативная функция и коммуникация, для когнитивной лингвистики - это когнитивная (познавательная) функция и мыслительная деятельность.
А.А. Кибрик отмечает: «Когнитивная лингвистика в нынешнем контексте - ветвь лингвистического функционализма, считающего, что языковая форма производна от функций языка. Однако разные направления функционализма сосредотачиваются на разных типах функций - например, семантических ролях, связности текста, коммуникативных установках и т.д. Когнитивное направление функционализма особо выделяет роль когнитивных функций и предполагает, что остальные функции выводимы из них или сводимы к ним (Кибрик 1994: 126).
Когнитивный подход к языку основывается на том, что языковая форма является отражением когнитивных структур, то есть структур человеческого сознания, мышления и познания. Как отмечает А.А. Кибрик, «когнитивная лингвистика - это отнюдь не то же самое, что психолингвистика, ибо последняя - по крайней мере, в современном понимании - чрезвычайно техническая, сугубо экспериментальная дисциплина, в принципе совместимая с любым теоретическим подходом к языку» (Кибрик 1994: 126).
В сферу интересов когнитивной лингвистики входят «ментальные» основы понимания и продуцирования речи с точки зрения того, как структуры языкового знания представляются и участвуют в переработке информации. Основная задача когнитивной лингвистики формулируется как описание и объяснение внутренней когнитивной структуры и динамики говорящего-слушающего. Говорящий (адресант) и слушающий (адресат) рассматривается как система передачи, восприятия и переработки информации, состоящая из конечного числа самостоятельных компонентов (модулей), внутри которой и «циркулирует» языковая информация. Цель когнитивной лингвистики, соответственно, - в исследовании такой системы и установлении важнейших принципов ее функционирования. Для исследователя важно понять, какой должна быть ментальная репрезентация языкового знания и как это знание «когнитивно» перерабатывается. Главные вопросы, на которые пытается «ответить» когнитивная лингвистика, следующие:
1. Репрезентация. Как взаимодействуют ментальные механизмы освоения языка? Каково их внутреннее устройство и «принципы» функционирования?
2. Продуцирование. Основаны ли процессы продуцирования и восприятия на одних и тех же принципах или они различны? Происходят ли эти процессы параллельно или последовательно? Другими словами, выстраивает ли адресант сначала общий каркас высказывания, только затем заполняя его лексическим материалом, или же обе процедуры выполняются одновременно, и тогда как это происходит?
3. Восприятие. Какова природа процедур, регулирующих и структурирующих языковое восприятие? Какое знание активизируется посредством этих процедур? Какова организация семантической памяти? Какова роль этой памяти в восприятии и в понимании речи?
Когнитивно-дискурсивная парадигма сегодня может считаться новой парадигмой лингвистического знания. Другими словами, при описании каждого языкового явления необходимо учитывать две функции, которые ему присущи: когнитивную (место в процессе познания) и коммуникативную (роль в акте речевого общения). Как отмечает Е. С. Кубрякова, «каждое языковое явление может считаться адекватно описанным и разъясненным только в тех случаях, если оно рассмотрено на перекрестке когниции и коммуникации» (Кубрякова 2004: 11-12). Таким образом, лингвопрагматический анализ языкового явления в рамках коммуникативного события не будет исчерпывающим без учета когнитивных факторов, присущих процессу речевого взаимодействия коммуникантов. Особый интерес в этом смысле вызывает «информационная» основа вербального контакта как важнейшая составляющая интенциональности участников речевой ситуации.
Процесс когнитивной обработки информации можно описать в виде модели (модели переработки информации), иллюстрирующей логику протекания когнитивных процессов в ходе извлечения смысла из воспринимаемых информационных фактов на психологическом уровне. Данная модель предполагает, что процесс восприятия, интерпретации и «упаковки» информации можно разложить на ряд этапов, каждый из которых представляет собой некую последовательность уникальных операций, осуществляемых реципиентом. Такая модель описывает процесс усвоения информации, включающий следующие пять этапов:
1) Приобретение информации. На данном этапе новые данные поступают в оперативную память человека для дальнейшего распознавания и оценки их значимости.
2) Распознавание (преобразование) информации состоит в проверке перцептивных гипотез относительно воспринятой информации, в результате осознается факт восприятия определенных известных адресату (либо незнакомых) сведений. На этом этапе происходит идентификация и сопоставление нового знания с имеющимся в памяти на основе первичных семантических операций ассоциативного характера.
3) Репрезентирование информации. На данном этапе воспринятая информация структурируется, связывается с уже имеющейся и «упаковывается» для дальнейшего хранения. Человек способен воспринимать информацию с помощью пяти органов чувств и, соответственно, кодировать ее в виде визуальных, слуховых, осязательных, вкусовых и обонятельных образов; при этом, сохраняя информацию в абстрактной форме, он кодирует ее с помощью языковых средств (на «вербальном» уровне).
4) Хранение информации позволяет человеку получать доступ к воспринятой ранее информации. Образное представление позволяет воспроизвести полученные ранее знания посредством идентификации «момента запечатления». Кодирование на вербальном уровне с логической обработкой информации (выделение главного, ассоциативные связи с уже известным, метафорическое представление и т.д.) «уплотняет» информацию, что часто делает невозможным ее «дословное» воспроизведение.
5) Воспроизведение информации позволяет получить доступ к искомой информации в нужный момент времени. Невозможность воспроизвести нужную информацию часто не означает, что она навсегда утрачена (забыта): в более благоприятных условиях человек может восстановить связь с "потерянным кластером".
На всех этапах имеет место отсев значительной доли воспринятой информации, а также ее искажение. В итоге в сознании человека формируется субъективный «образ» реальности, представляющий собой информацию как «авторскую» реконструкцию окружающей действительности (см., например, Баксанский, Кучер 2005: 84-85).
Рассматривая проблему нетождественности окружающей реальности и образа мира, который на ее основе конструирует индивидуум, Р. Бэндлер и Дж. Гриндер указывают на наличие трех типов фильтров восприятия: нейрофизиологических, социальных и индивидуальных (Бэндлер, Гриндер 2001).
Нейрофизиологические фильтры ограничивают человеческие возможности в восприятии стимулов внешней среды строением рецепторов, соответствующих строению перцептивного аппарата представителей биологического вида homo sapiens. Например, визуально человек воспринимает в качестве видимого света относительно узкий диапазон электромагнитного излучения (примерно от 400 до 700 нм). Более короткие и более длинные волны человеческий глаз не фиксирует в качестве светового стимула, хотя с физической точки зрения видимый диапазон не является по какому-либо параметру выделенным: физические свойства электромагнитных волн изменяются непрерывно по всему спектру. Подобные различия между физической реальностью и ее частью, воспринимаемой человеком, можно показать для всех органов чувств.
На восприятие человеком мира оказывают существенное влияние социальные фильтры, под которыми понимается система социальных перцептивных стандартов, отличающих восприятие членов данного социума. Важнейшим фильтром этой группы является язык. Объекты/явления, номинированные в некотором языке, с большей вероятностью могут быть представлены в опыте человека - носителя данного языка, чем «неназванные» предметы и явления окружающего мира. К социальным фильтрам можно отнести и культурные перцептивные стандарты. Объекты/явления, представленные в языковой картине мира членов некоего социума или в окружающем их информационном пространстве, с большей вероятностью будут представлены в их модели мира, чем не свойственные данной культуре. Это касается ритуалов и конвенций как на вербальном, так и на невербальном уровнях (поведение, жесты, эмоциональные проявления и т.д. часто неодинаково интерпретируются в различных обществах).
Кроме того, первичная информация «фильтруется» на индивидуальном уровне. Под персональными фильтрами понимается система ограничений, сформировавшаяся в личном опыте человека как результат его уникальной жизненной траектории. Такая «персональная» история личности обусловливает большую готовность воспринимать информацию в одних, более значимых областях, в ущерб другим (Брунер 1977).
Такая «психологическая» модель «игнорирует» лингвистическую природу когнитивных процессов, происходящих в момент коммуникативного взаимодействия участников интеракции. В частности, информационное пространство конкретной коммуникативной ситуации может быть объективно интерпретировано в контексте такого понятия, как фрейм взаимодействия, предусматривающий имеющийся прошлый коммуникативный опыт участников коммуникации, их «ментальную энциклопедию» (Recanati 1996). Считается, что совокупность «социокультурных» знаний организована в виде культурных когнитивных моделей, которые содержатся в сознании членов социума и являются «универсальными», сосуществуя с «личностными» моделями индивидуального опыта. Знания, содержащиеся в сознании и актуализируемые в дискурсивной деятельности индивида, составляют «прагматический» фундамент коммуникативного поведения человека и являются условием и средством осуществления речевой деятельности. При этом фреймы, являющиеся «знаниевыми» структурами и представляют интериоризованную действительность в упорядоченном (и упрощенном) виде.
Р. Шенк вводит понятие сценариев как когнитивных пакетов информации в личностном сознании, фиксирующих эпизодическую жизненную ситуацию (Schank 1982), а Ван Дейк использует понятие эпизодической модели, «погружая» текст как последовательность пропозиций в коммуникативный контекст и считая, что именно модели контекстов (понятие, коррелируемое с дефиницией «речевой жанр»), активизируют в сознании реципиента определенные эпизодические модели, типичные для данных контекстов. По его мнению, контекстуальная модель является «управляющей системой», которая, используя информацию из эпизодической памяти и согласовывая ее с общим контекстом и целевой информацией, отвечает за стратегическую реализацию ситуационных моделей в комплексе и «прогнозирует» необходимость использования той или иной модели для извлечения ее из памяти и адекватной активизации (Дейк 1989: 92-94). Таким образом, когнитивные модели включают наборы прототипических последовательностей пропозиций о событиях в «упрощенных идеальных мирах», в которых осложняющие факторы упорядочиваются и упрощаются посредством имплицитных пресуппозиций. Использование таких моделей индивидом позволяет оценивать любое коммуникативное событие более «экономно»: реципиент на основе антиципации использует отдельные пропозициональные схемы, не обращаясь к помощи более сложных, комплексных схем, включающих блоки пропозиций.
В современной лингвистике имеет место дифференциация когнитивных моделей на "модели для" (models for) - «оперативные» и "модели чего-либо" (models of) – «репрезентативные».
При любой классификации когнитивных моделей необходимо учитывать, что они многофункциональны: их реализация связана как с коммуникативным поведением индивида на основании вербализации личностного опыта, так и с его поведением вообще и интерпретацией поведения других. При этом вся совокупность когнитивных задач решается одновременно, но возникает проблема «соотношения» социального и индивидуально-психологического аспектов в культурно обусловленном знании о мире, которая коррелирует с проблемой «коллективного бессознательного» или «культурного бессознательного». Весьма вероятно, что большинство «бессознательных» знаний приобретается членами общества в процессе ранней социализации неосознанно и используется «автоматически». Это в большей степени свойственно знаниям собственно языковым (связанным с использованием языка в процессе коммуникации).
Сегодня можно говорить о том, что необходимо дифференцировать задачи, решаемые когнитивной наукой и лингвистикой. Это вызвано тем, что функции языка и его внутреннее строение, т.е. его положение относительно всей центральной нервной системы человека, характеризуются по-разному. Согласно одним теориям, язык репрезентирован в голове человека набором отдельных модулей (модулярная теория языка), каждый из которых относительно автономен и выполняет свои собственные задачи. В таком случае процесс понимания, например, аналогичен в какой-то мере интеграции данных, поступающих по разным каналам, к тому же - не только языковым. Согласно другим теориям, напротив, именно язык выступает как модуль, ответственный за обработку гетерогенной информации. В одних теориях язык считается особой независимой когнитивной системой, в других, наоборот, системой, демонстрирующей самые общие правила когнитивного поведения человека (Tanenhaus 1988).
Основными проблемами современной когнитивной лингвистики являются следующие.
1. В сфере языкового значения активно разрабатывается понятие прототипа, введенное Э. Рош. Оно является ключевым для описания семантических категорий и, соответственно, языковых значений.
Прототипическая организация значения обусловлена в первую очередь ограниченностью ресурсов человеческой памяти при том, что множество познаваемых и подлежащих категоризации объектов и ситуаций бесконечно. Прототипический подход позволяет системным образом решить проблему полисемии. Полисемия описывается с помощью понятия семантической сети, в центре которой находится прототипическое значение. Прототипическое значение может быть абстракцией, которая никогда не реализуется в конкретном контексте. Его центральная роль обусловлена тем, что именно оно связывает семантическую сеть. Конкретные значения языковой единицы возникают в результате применения к прототипическому значению определенных и регулярных операций.
2. Особое место в когнитивной лингвистике, благодаря работам Дж. Лакоффа, заняла теория метафоры.
Одна из наиболее фундаментальных идей Дж. Лакоффа состоит в том, что человеческая концептуализация (а следовательно, и языковая семантика) носит главным образом метафорический характер, то есть осмысление более или менее сложных объектов и явлений человеком основывается на переосмыслении базисных понятий человеческого опыта (физических, сенсо-моторных, анатомических и т.д.).
Дж. Лакофф рассматривает метафору как один из основных типов когнитивной модели, т. е. механизма мышления и образования концептуальной системы. Метафоры концептуализируют различные области путем переноса в них концептуальной системы из другой области. В этом случае говорится о переходе из области-источника в область-мишень. Область-источник, как правило, более знакома и привычна, более конкретна и понятна и описана через непосредственный физический опыт.
Таким образом, метафора оказывается важнейшим познавательным механизмом, позволяющим познавать сложное через простое, абстрактное через конкретное, неизвестное через известное. Метафорический механизм важен не только для лексики, но и для грамматики. Теория концептуализации Дж. Лакоффа - выдающееся явление современной лингвистики, но когнитивная проблематика тем не менее не должна сводиться только к тем явлениям, которые находятся в центре внимания этой теории.
3. Наиболее последовательно когнитивные принципы применительно к грамматике естественного языка реализованы в теории Р. Лангакера, называемой когнитивной грамматикой. Р. Лангакер исходит из того, что язык не может быть описан как автономная система, независимая от когнитивных процессов. Кроме того, он полагает, что лексика, морфология и синтаксис и даже дискурсивные модели представляют собой континуум, единую связанную знаковую систему. Таким образом, лексические, морфологические и синтаксические единицы определяются как единицы символические, входящие относительно произвольно в различные образования. Отождествляются значение и концептуализация, указывается на возможность характеристики семантических структур лишь по отношению к элементарным когнитивным сферам.
Итак, в настоящее время сложилась такая ситуация, когда понятия "когнитивная лингвистика", "когнитивный подход" ассоциируются в основном с работой в области исследования категорий лексической семантики, метафоры и т.д. Фактически, подавляющее большинство исследований, появляющихся под рубрикой "когнитивная лингвистика", объединены не только общим постулатом когнитивного подхода, но и следованием одной из двух наиболее известных школ, связанных с именами Дж. Лакоффа и Р. Лангакера.
Е.С. Кубрякова отмечает: «Принимая положение Ю. С. Степанова о том, что объектом лингвистики "является язык во всем объеме его свойств и функций, строение, функционирование и историческое развитие языка" и что предмет анализа в разные эпохи менялся из-за того, что изучались разные аспекты языка, почему бы не считать естественным, что и в настоящее время разные лингвистические школы могут ориентироваться на достижение разных знаний о языке? Логично одновременно считать, что чем больший объем свойств и функций языка, чем большее число его сторон, аспектов и т.п. будет адекватно описано, какие бы науки ни участвовали в этом процессе, это все равно идет на пользу дела и совершенствует наши представления о таком сложном феномене, как язык» (Кубрякова 1994: 45).
1.3.4 Лингвопрагматика и нейролингвистика
Нейролингвистика как научная дисциплина возникла в русле натуралистического (биологического) языкознания на стыке нейрологии (как раздела нейрофизиологии), психологии и лингвистики и изучает систему языка в соотношении с мозговым субстратом языкового поведения.
Развитие нейролингвистики как специальной дисциплины о системном строении высших психических функций и наличии корреляций между строением языковой системы и нейрофизиологическими нарушениями языкового поведения (афазиями) раскрывается в работах Т. Алажуанина, А. Омбредана и М. Дюрана, К. Конрада, К. Брэйна, Ф. Гревеля, Р. Юссона и Ю. Барбизе, К. Кольмайера, А. Лайшнера, П.М. Милнера, Александра Романовича Лурия (1902--1977), который опирается на работы Л.С. Выготского, И.П. Павлова и П.К. Анохина; в исследованиях В. Пенфилда и Л. Робертса, Е.Н. Винарской, Т.В. Ахутиной. Ими описываются различные фонологические, грамматические, лексические и семантические расстройств. Нейролингвистика проявляет также интерес к неафазическим формам расстройств языкового поведения (речевые агнозии и апраксии, дизартрии, алексии и аграфии).
В нейролингвистике изучаются психофизиологический механизм языкового отражения действительности (в том числе распознавания речи), механизмы интеграции знаковых комплексов, поступивших от разных анализаторов мозга, и процессы языковых обобщений. Изучаются механизм языкового поведения (в том числе порождения речи) и работа систем, сопряженных с реализацией устной и письменной речи. Учитывается функциональная асимметрия полушарий мозга, обусловливающей преимущественную локализацию языковых обобщений и мышления в языковых понятиях в левом (доминантном) полушарии, а конкретно-образного мышления - в правом (субдоминантном) полушарии. Проводятся наблюдения над языковым поведением билингвов и полиглотов, страдающих очаговыми поражениями мозга. Исследования осуществляются на материале английского, немецкого, французского, русского, чешского и японского языков, что доказывает общность нейролингвистических проблем.
На стыке нейролингвистики, психолингвистики, прагматики, когнитивной науки и психоанализа возникла теория и технология нейролингвистического программирования (НЛП), которая имеет целью изучение и применение способов оптимизации через речевое воздействие функционирования коры головного мозга, отвечающей за сознание, и центров, несущих ответственность за сферу подсознания. Применяется эта технология в целях мобилизации (посредством направленного речевого воздействия) глубинных резервов мозга, необходимых при психотерапевтическом лечении психических расстройств. Она используется при необходимости изменить в оптимальную сторону поведение человека; при ведении ответственных переговоров, предполагающих не тактику "удара", а методику податливого следования действиям оппонента и незаметного его привлечения на свою сторону (дипломатия, бизнес, политическая дискуссия); при подготовке публичных выступлений; в тестировании способностей человека; при необходимости переубедить человека, не поддающегося логическим доказательствам, с помощью "метафоры" (введение в подсознание пациента, погруженного в транс, некой картины фрагмента мира, где больному предлагается "навести порядок"). Нейролингвистическое программирование преподается во многих зарубежных бизнес-школах. Довольно близка к этой дисциплине психолингвистическая суггестология.
1.3.5. Основные единицы лингвопрагматики
Коммуникативно-прагматический подход к описанию языка, в отличие от общего прагмалингвистического, сосредоточивает внимание именно на коммуникативных единицах, оставляя в стороне прагматичность аффиксов, граммем, лексем и т. д. С этой точки зрения в центре описания оказываются единицы общения.
Выделение категорий дискурса должно быть обосновано с позиций того направления коммуникативного языкознания, которое избирается основным для анализа дискурса в рамках данной теории.
Как отмечает В.И. Карасик, «различные подходы к изучению языка являются не взаимоисключающими, а взаимодополняющими» (Карасик 2002: 287). Это следует учитывать и при моделировании дискурса: если стремиться к максимально точной фиксации каких-либо параметров в рамках избранной модели, то неизбежно «страдают» другие, связанные с первыми.
Коммуникативно-когнитивный и лингвопрагматический подходы к изучению дискурса должны основываться на учете категорий прагмалингвистики, выделенных в работах основоположников различных направлений коммуникативного языкознания, таких, Р. Белл, В. Г. Гак, Дж. Серль, И. П. Сусов, Д. Хаймс и др.). Любое общение реализуется, по крайней мере, в диаде адресант - адресат. Более того, большинство исследователей, как правило, не ограничиваются только субъектами активного взаимодействия, а включают в структуру коммуникативного акта от трех-четырех (Н. С. Трубецкой, А. Гардинер) до шести-семи и более элементов (Р. О. Якобсон, В. А. Артемов и др.). Так, Р. О. Якобсон выделяет шесть элементов (факторов), определяющих речевой акт: отправитель (говорящий), получатель (слушающий), код (язык), сообщение, контекст и контакт (Якобсон, 1985).
Д. Хаймс при идентификации типа речевого события предлагает использование девяти категорий: 1) адресант и адресат (позднее автором была добавлена и категория «аудитория», так как присутствие других слушателей, кроме адресата, может существенно влиять на спецификацию речевого события); 2) «предмет речи»; 3) «окружение» («обстоятельства») - место, время, другие значимые параметры; 4) «канал» общения - способ осуществления коммуникации; 5) «код» - язык, диалект и др.; 6) «форма сообщения» - речевой жанр; 7) «событие» - природа коммуникативного события, в одном из жанров которого реализуется данная ситуация; 8) «ключ» - оценка эффективности речевого события; 9) «цель» - категория, отражающая намерения участников речевой ситуации (Hymes, 1972).
Основной единицей общения разные авторы признают речевой акт, коммуникативный акт, высказывание, дискурс, текст и даже жанр. Рассмотрим границы употребления каждого из представленных понятий.
Теория речевых актов составляет ядро прагматики, и речевой акт (см. ниже) справедливо объявляется основной минимальной прагматической единицей общения. Некоторые исследователи речевой акт называют коммуникативным актом, поскольку адресант и адресат в пределах одного действия связаны теснейшим образом: интенция/иллокуция говорящего устремлена к адресату, и перлокутивное реагирование последнего входит в замысел адресанта. Особенно это характерно для взаимодействия партнеров в диалоге.
И действительно, свои коммуникативные задачи участники вербального (репликового) взаимодействия решают посредством коммуникативных актов. Под коммуникативным актом понимается условный фрагмент дискурса - единство речевого акта говорящего, аудитивного акта слушающего и коммуникативной ситуации (Dijk, 1981). Фактически речь идет о комплексе двух коммуникативных действий – стимула и реакции.
В отличие от коммуникативного акта, коммуникативный (интерактивный) ход (речевой или неречевой), является минимально значимым элементом, развивающим взаимодействие, направляющим процесс общения к достижению общей коммуникативной цели (Coulthard, 1977; Edmondson, 1981 и др.). Коммуниктативный ход не всегда совпадает с коммуникативным актом: чаще он реализуется с помощью сложного макроакта - последовательности коммуникативных актов, комплекса действий, иерархически организованного вокруг целевой доминанты (Dijk, 1981; Habermas, 1981). В итоге, коммуникативный акт самостоятельно не выполняет дискурсивной функции: полная его актуализация осуществляется в дискурсе в качестве коммуникативного хода, который, в свою очередь, служит для развития «направленного» диалога как реальной единицы речи (Бахтин, 1986). В сущности, имеет место традиционно используемая в лингвистике категория «диалогическое единство» (стереотипный обмен репликами – коммуникативными ходами). В этом контексте различаются инициирующие, продолжающие, поддерживающие, обрамляющие, закрывающие, ответные, фокусирующие, метакоммуникативные и другие ходы (Романов, 1988). Термин «обмен» как концепт, динамически организующий функциональное единство коммуникативных ходов, активно используется в современной теории дискурса, причем различают простые (двухкомпонентные) и сложные (комплексные) обмены. Особенностью обмена как единицы общения является его интеракционная природа, предполагающая мену коммуникативных ролей) (Coulthard, 1977 и др.).
Выделяя более крупный, чем обмен, сегмент общения, многие исследователи используют термин «трансакция» (Stenstrom, 1994 и др.)).
Итак, основные структурные единицы общения в иерархической последовательности можно представить следующим образом: коммуникативный акт - коммуникативный ход (макроакт) - обмен – трансакция.
Конвенциональность дискурса, во многом определяемая жанрово-стилистическими категориями, позволяет реципиенту, на основании имеющихся представлений о нормах и правилах общения, об уровне уместности, о типах коммуникативного поведения и т.п.. отнести тот или иной текст к определенной сфере общения. Таким образом, жанрово-стилистические категории могут быть отнесены к «ориентирующим», а не смыслораскрывающим (Карасик 2002: 290). Фактически, можно говорить о механизме ролевого поведения: стандартная («укладывающаяся в норму») коммуникативная ситуация, соотносится субъектом речи с типовой «контекстной моделью» (Dijk, 1995), задает типовой образ адресанта, отводя ему речевую (дискурсивную) роль, поведение в рамках которой и регулируется социально установленными предписаниями и/или взаимными ожиданиями коммуникантов.
Такая стереотипность речевого поведения обусловлена когнитивными и социально-психологическими факторами. Если считать, что ментальные схемы (фреймы, модели, сценарии), обеспечивающие человеку ориентацию в ситуациях и событиях, в которых он участвует или которые наблюдает, иерархически организованными структурами данных, аккумулирующими знания об определенной стереотипной ситуации (Дейк, 1989; Минский, 1979; Chafe, 1993; Schank, 1977), то следует признать, что именно они позволяют коммуниканту более или менее адекватно интерпретировать поведение других людей, планировать собственные действия и осуществлять их традиционными (принятыми в данном обществе) способами, что и позволяет партнерам интенционально понимать поступки и воспринимать их логику.
Ван Дейк называет такие ментальные схемы контекстными моделями, определяя их как прагматические и социальные, и противопоставляет их «ситуационным моделям», которые, по его мнению, можно назвать семантическими (Дейк, 1989). В то же время, определенные речевые события (ситуации) или их последовательности являются неотъемлемой частью большинства сценариев (ситуационных моделей), описывающих речевое взаимодействие, таких, например, как урок, зачет или экзамен.
Такая когнитивно-конструктивная функция дискурса - своеобразный «горизонт ожидания для слушающих и модель построения для говорящих» (Гайда, 1986). Знание дискурсивных канонов («контекстной модели») обеспечивает идентификацию информации получателем (для чего часто бывает достаточно небольшого фрагмента дискурса), т.е. ориентировку в речевом событии.
Кроме того, строя свое сообщение в соответствии с канонами данного дискурса, адресант сигнализирует, что воспринимает данную коммуникативную ситуацию как релевантную определенной модели и, следовательно, подает себя как носителя соответствующего социального статуса и исполнителя соответствующей речевой роли, чем дает понять адресату, что хочет быть воспринят именно так, и тем самым предлагает ему роль, соотнесенную со своей, т.е. задает «правила игры».
Таким образом, выбор дискурсивной модели (там, где он возможен) и осознание «идеализированной модели оцениваемых дискурсивных событий» (Цурикова 2002: 120) в определенной мере характеризует субъекта общения как обладателя личностных свойств, способствует созданию образа «держателя речи».
1.3.6. Высказывание и интенциональность
Одной из центральных единиц лингвопрагматики является высказывание, которое, в отличие от предложения (единицы потенциально коммуникативной), является подлинно коммуникативной единицей.
Предложение принадлежит грамматике языка и является важнейшим компонентом его «синтаксического» уровня, что обусловливает его «абстрактную» природу. Фактически, предложение как единица структурного и семантического синтаксиса — это схема, реализующаяся в высказываниях. Синтаксическая и семантическая структура предложения делает его потенциальной (но не реальной) коммуникативной единицей.
Высказывание порождается коммуникативной ситуацией, компонентами которой являются:
-
говорящий и его адресат (во всей полноте социальных и психологических ролей, фоновых и текущих знаний и национальных стереотипов);
-
мотивы и цели общения;
-
интенции адресата, его оценки, эмоции, отношение к действительности, к содержанию сообщения, к адресату;
-
способ сообщения, предполагающий выбор оптимальных средств;
-
место и время общения и т. п.
Можно считать, что предложение — это формальная «упаковка» высказывания.
Высказывание «существует» в конситуации, в широком контексте фоновых знаний и национально-ментальных стереотипов. Поэтому ему присущи пресуппозиции и импликации, коммуниканты в процессе взаимодействия способны «чувствовать» прецедентные феномены и т.п.
А.Р. Лурия начальным моментом формирования высказывания считает мотив – «потребность в говорении». Так как в речевом сообщении всегда формулируется известная мысль или известный смысл, который говорящий хочет передать слушающему, то вторым этапом должна являться мысль, которая, являясь отправным пунктом высказывания, в дальнейшем воплощается в речь. Внутренне мысль представлена в виде общего замысла, общей схемы, впоследствии разворачивающейся в вербально оформленное содержание. Процесс перехода мысли в речь происходит при непосредственном участии внутренней речи. Третьим этапом является этап кодирования мыслей в высказывании, или этап перешифровки внутренней речи во внешнюю. Значимость этого процесса обусловлена необходимостью перешифровки внутренних, понятных только адресанту смыслов во внешние, понятные для любого адресата значения.
Таким образом, перед нами трехчленная схема механизма создания высказывания: мотив — мысль и ее опосредование во внутренней речи — внешняя речь. Если этот механизм представить по операциям, схема будет следующей: возникновение мотива — создание общего замысла (схемы), выраженного во внутренней речи — перешифровка внутренней речи во внешнюю.
«Исследования развития речи, проведенные психологами, показали, что переход от мысли к развернутой речи неизбежно опосредствуется внутренней речью. Будучи свернутой и зачаточной по структуре и чисто предикативной по функции, она таит в себе, однако, зачатки дальнейшей динамической схемы фразы. Переход от внутренней речи к внешней заключается в развертывании этой предварительной схемы, в превращении ее во внешнюю распространенную структуру предложения» (Лурия 1947: 85-86).
Процессуальность и изменение внутренней речи в зависимости от готовности ее перехода в речь внешнюю рассматривал Б.Г. Ананьев. По его мнению, первой фазой внутренней речи является «установка на наречение», второй - сам процесс внутреннего наречения, причем именно здесь представлены редуцированные фонематические и логико-синтаксические структуры (предложения с нулевым подлежащим или нулевым сказуемым и фонетическая сокращенность). Следующей фазой является указательное определение «места» нареченной мысли в суждении и умозаключении. Эта фаза, проявляющаяся во вспомогательных «пространственных» определениях (здесь, там, тут), является конструктивно важной в процессе развертывания внутреннего говорения, которое и является завершающей фазой внутренней речи (Ананьев 1960: 367). Итак, по мнению Б.Г. Ананьева, развертывание внутренней речи идет от 1) установки на наречение, через 2) «наречение» и 3) указание его места к 4) внутреннему говорению как завершающей фазе внутренней речи. Образцами такого внутреннего говорения он считает внутренние монологи героев у Л.Н. Толстого и Ф.М. Достоевского.
Так как Б.Г. Ананьев приписывает внутренней речи лишь функции построения содержания будущего высказывания, но не его оформления (отсутствует фаза, «отвечающая» за грамматическое развертывание предложения), то можно считать, что его понимание функций внутренней речи уже, чем у А.Р. Лурии и Л.С. Цветковой. По их гипотезе звенья внутренней речи вбирают в себя всю внутреннюю сторону речи, все ее функции.
Анализируя экспериментальные работы по проверке трансформационной модели и других моделей порождения речи, А.А. Леонтьев пришел к выводу, что все эти эксперименты хорошо интерпретируются с точки зрения обобщенной модели, ядром которой является концепция речемышления Л.С. Выготского. Вслед за такими учеными, как А.Н. Леонтьева, Н.А. Бернштейн, П.К.Анохин, а также Дж. Миллер и Е. Галантер, А.А. Леонтьев рассматривает речевое высказывание как речевое действие внутри целостного акта деятельности, которому присущи такие признаки, как мотивированность, целенаправленность, трехчленность структуры (создание плана, его реализация и сличение), иерархическая организация. В соответствии с этой точкой зрения всякое речевое действие, будучи мотивированным и целенаправленным, складывается из программирования, осуществления программы и сопоставления того и другого. Такая трактовка речевого действия предполагает возможность выделения содержательной (обусловленной задачей действия) и операциональной (определяемой условиями действия) частей структуры речевого акта. Содержательная часть речевого действия (как и любого другого действия) является программируемой. В такую программу входят те признаки действия, которые, управляя его конкретным осуществлением, в то же время не зависят от этого осуществления (см. Леонтьев 1969: 151-153).
Существенными признаками высказывания можно считать предикацию, референцию, актуализацию. Предикация (предицирование) — это приписывание говорящим предикатного признака предмету речи в координатной сетке модальности, времени, лица в данной коммуникативной ситуации с точки зрения адресанта, который осуществляет выбор информирования адресата о каком-либо событии как о реальном, происходящем сейчас (или постоянно), в прошлом или будущем, либо как о нереальном, возможном, желаемом и т. п.
Референция — это отнесение имен (именных групп) в конкретном речевом произведении к денотатам-референтам. Референция к объектам действительности предполагает их вычленение в общем денотативном пространстве общающихся. Референция может осуществляться с помощью дейктических компонентов, с помощью конкретизации и уточнения обозначения, с помощью собственных имен и т. д.
Актуализация в высказывании связана с выделением новой для адресата информацией, которая помещается ее в позицию ремы. Иначе говоря, тема-рематическое членение высказывания осуществляется именно в данной речевой ситуации (например, реплике), т.е. каждое предложение как синтаксическая единица языка потенциально многозначно в плане возможного актуального членения, высказывание же всегда однозначно.
Коммуникативные намерения (интенции) говорящего, его целеустановки реализуются именно в высказывании.
Интенция как определенное психическое состояние человека находится в одном ряду с такими явлениями, как эмоция, предпочтение, желание, оценка, отношение — к действительности, к содержанию сообщения, к адресату. При этом интенция как субъективная направленность на некий объект, активность сознания субъекта является организующим началом в любой модели речевого поведения. По мнению представителей психолого-семантического направления, связь между мыслью и словом обусловлена интенционально.
Более того, «осознанная» активность и направленность на объект непосредственно определяют природу сознания и создают ту основу, которая отличает психологию от других наук о физическом мире. Главными в психике человека считаются акты, производимые субъектом, когда он вводит некий объект в свое сознание. Акт же предполагает действие интенции, т. е. активной направленности на объект.
"Направленность на" (интенциональность) представляет собой исключительно специфичное и существенное свойство речи. В речевом механизме можно выделить два типа интенциональных процессов: на первом уровне интенции рассматриваются в связи с особенностями функционирования нервной системы человека в онтогенезе; основополагающей здесь оказывается человеческая потребность и способность к экстериоризации внутренних активных состояний; на втором уровне рассматривается социальная природа интенций, которые оказываются включенными в организацию коммуникации; именно на этом уровне осуществляется связь субъекта с внешним миром, при этом интенции определяются как коммуникативные, поскольку соотносятся с сознательным вне-обращением. Коммуникативная интенция имеет двухчастную структуру: она содержит объект речи и отношение к нему субъекта, поэтому интенциональное содержание речи человека является важнейшей психологической характеристикой.
Интенции второго уровня, коммуникативные интенции, несут в себе ту информацию, которая необходима для понимания субъективного отношения коммуниканта к миру. Именно это отношение и осуществляет связь участника коммуникации с другими участниками коммуникативного взаимодейсвтия. Реализуется интенция посредством грамматического структурирования, т.е. выражение интенций коммуникативно организовано таким образом, чтобы они были понятными слушающим. "Понятность" для слушающих интенций адресанта является целью говорящего, и он использует такие известные ему языковые средства, которые, по его предположению, дадут желаемый результат.
Эта особенность интенций важна для оценки потенциальной эффективности изложения говорящим новой для адресата информации. Иными словами, результативность целенаправленного воздействия адресанта в коммуникативной ситуации прямо пропорциональна степени реализации интенции "сообщение информации". В случае низкой степени реализации интенции или при полном отсутствии реализации говорят о коммуникативной неудаче.
Любая интенция как коммуникативное намерение находится в непосредственном взаимодействии со сценарием и фреймом той коммуникативной ситуации, в пространстве которой данная интенция должна быть реализована. Следовательно, именно интенция определяет направление поиска тех параметров (характеристик) речевого поведения в ментальных базах (сценариях, фреймах), которые способствуют ее реализации, а определенный тип речевого поведения коммуниканта предполагает соответствующее грамматическое структурирование и использование средств невербального воздействия.
Коммуникативные стратегии и тактики, выбор которых обусловлен интенцией, в свою очередь, определяются уровнем мотивации речевого поступка, то есть осознанием потребности речепроизнесения или осознанной причиной речепроизнесения. Мотивация речевых поступков – одна из областей исследования психологии, понимающей под мотивом, по Р. С. Немову, именно внутреннюю устойчивую психологическую причину поведения или поступка человека, а под мотивацией – динамический процесс внутреннего, психологического и физиологического управления его поведением.
Формановская отмечает, что есть интенции благоприятные (хвала) и неблагоприятные (хула) для адресата. Кроме того, интенции обладают большей или меньшей степенью интенсивности. Так, среди побудительных интенций требовать и умолять интенсивнее, сильнее, чем просить; клясться сильнее, чем обещать; «стирать в порошок», изничтожать сильнее, чем упрекать и порицать и т. д. (с. 30).
Интенции можно разделить на практические и ментальные. Первые ведут к реализации высказываний, порождающих практические действия коммуникантов. Таковы интенции просить, советовать, обещать, разрешать, запрещать, принуждать и др. Вторые, т. е. ментальные, ведут к размышлениям, рассуждениям, доказательствам, объяснениям, определениям, подтверждениям, аргументации, утверждениям, отрицаниям и т. д. Они более всего характерны для научных дискурсов/текстов.
С точки зрения влияния на продуцируемое высказывание различают репликообразуюшие и дискурсо-/текстообразующие интенции. Первые находят выражение в единичном высказывании, для реализации вторых необходим дискурс/текст, как диалогического, так и монологического характера.
Таким образом, концепт "интенция" предстает одним из ключевых в плане лингвопрагматического исследования коммуникативного процесса (См. Олешков 2005a).
К проявлению «авторства» адресанта в высказывании относится модус. Известное, по Ш. Балли, членение предложения на диктум и модус, или, в иной терминологии, вычленение пропозиции и субъективных компонентов, требует отнесения модуса к высказыванию (хотя модус и типизируется), а не к предложению, так как модусная часть отражает точку зрения, оценку, отношение говорящего. Модус — это комплекс субъективных смыслов, эксплицитно или имплицитно выражаемых в высказывании. Он коррелирует с метакоммуникативной частью речевого произведения (метакоммуникация — это авторское указание на способ построения речи). Являясь не логикосодержательными, а лишь фатическими компонентами высказывания, метакоммуникативные единицы выполняют важную контактоподдерживающую функцию в дискурсе/тексте. При этом следует учитывать, что модусная, субъективная часть высказывания имеет отношение к прагматике, в то время как диктумная, препозитивная - к семантике.
Высказыванию свойствен дейксис — система указателей (местоименно-наречных и др.) на участников общения и коммуникативное пространство в плане места и времени. Это лексемы типа я, ты, он, здесь, сейчас, там, тогда, потом и др. Денотат дейктической единицы не может быть установлен без обращения к коммуникативной ситуации: «здесь» — это в точке встречи коммуникантов, независимо от объективного пространства (на улице, в аудитории, в театре и т. д.), «сейчас» — это момент контакта, независимо от объективного времени (утром или днем, летом или зимой). Дейктичны глагольные времена как механизм предикации в высказывании, дейктичны собственные имена, отождествление которых с конкретными лицами возможно лишь в высказывании в рамках определенной коммуникативной ситуации.
1.4. Теория перформативности и речевой акт
Теория речевых актов (теория речевых действий) возникла в русле философии повседневного языка на основе идей позднего Людвига Витгенштейна и сформировалась в рамках лингвистической философии в работах представителей оксфордской школы (Дж. Остин, П. Стросон) и близких к ним философов (Дж. Серль и другие). Создателем теории речевых актов стал английский философ Дж. Остин. Основные идеи новой теории он изложил в лекциях, прочитанных в Гарвардском университете, в 1962 г. они были опубликованы отдельной книгой (в русском переводе "Слово как действие"). Под речевым актом понимается высказывание, порождаемое и произносимое с определенной целью и вынуждаемое определенным мотивом для совершения практического или ментального (как правило, адресованного) действия с помощью такого инструмента, как язык/речь.
В основу теории речевых актов было положено понятие перформатива.
Дж. Остин выделил свойство перформативности как особое языковое явление и обобщил его для всех высказываний. Перформативы (перформативные высказывания) по своей структуре совпадают с повествовательными предложениями, но, в отличие от последних, не описывают действие, а равносильны осуществлению действия. Произнесение высказывания Я клянусь в том-то и том-то является самой клятвой, а не описанием того действия, которое говорящий выполняет в момент речи. Свойством перформативности обладают глагольные формы изъявительного наклонения настоящего времени первого лица. Их употребление и позволяет назвать высказывание перформативом. Таковы, например, формы клянусь, обещаю, нарекаю, благодарю. Большинство же глаголов этим свойством не обладает. Так, фраза Я пишу письмо очевидным образом именно описывает действие, а не является таковым. Произнесение слов Я пишу не может заменить само писание.
Первым обратил внимание на это явление Э. Бенвенист. В 1958 году им была опубликована статья «Делокутивные глаголы», в которой он проанализировал употребление в разных индоевропейских языках глаголов клянусь, обещаю, приветствую, благодарю, которые в форме первого лица настоящего времени изъявительного наклонения действительного залога не только обозначают, но и выражают соответствующее действие. Э. Бенвенист назвал такие глаголы делокутивными - «отфразовыми».
После опубликования Дж.Остином работы «Слово как действие» то, что было отмечено Э. Бенвенистом, получило широкий резонанс, и это повлекло за собой анализ глаголов, а в дальнейшем и высказываний-действий, получивших название перформативов. По мнению В. В. Богданова, этому типу высказываний свойственны:
-
эквиакциональность (равенство действию);
-
неверифицируемость (непроверяемость по критерию истинности-ложности);
-
автореферентность (одновременность факта языка/речи и факта действительности – реального действия, изменяющего отношения в мире);
-
автономинативность (называние самого себя, особенно в прямых речевых актах);
-
эквитемпоральность (совпадение времени говорения и времени действия). (Богданов 1990).
Свойство перформативности не является следствием семантики глагола. Так, не обладают перформативностью многие глаголы выражения чувств и говорения. Например, высказывания со словами Я благодарю относятся к перформативным, а высказывания с близким по смыслу словосочетанием Я чувствую признательность всего лишь описывают внутреннее состояние.
Перформативный глагол проявляет свои свойства только в указанной выше форме, в другой форме он, как правило, не обладает перформативностью. Например, высказывания с глаголами в форме 3-го лица или в форме прошедшего времени не относятся к перформативным:
Он обещает, что придет к нам в гости (ср. Я обещаю, что приду к вам в гости).
Я же еще вчера обещал, что приду к вам в гости.
В то же время, возможны перформативные высказывания с другими формами перформативных глаголов (примеры Е. В. Падучевой):
Пассажиров просят пройти на посадку в третью секцию;
Следует заметить, что вопрос не такой простой;
Я попрошу Вас выбирать выражения.
Перформативные высказывания истинны уже в силу их произнесения. Говоря обещаю, человек тем самым дает обещание, а говоря благодарю, благодарит. Говоря же Я чувствую признательность, человек может лгать, поскольку это не соответствует его внутреннему состоянию. Именно поэтому перформативы не могут оцениваться по шкале истинности, поскольку не описывают, а формируют ситуацию.
Сформулировав понятие речевого акта, Дж. Остин выделил его триединую сущность: разделил на локутивный, иллокутивный и перлокутивный акты. Теория речевых актов постулирует в качестве основных единиц человеческой коммуникации не отдельные слова или даже предложения, а многоплановые по своей структуре определенные речевые действия (локутивные акты), выступающие в качестве носителей определённых коммуникативных заданий (т.е. в функции иллокутивных актов) и направленные на достижение определённых эффектов (т.е. в функции перлокутивных актов).
Локутивным, по Остину, называется собственно акт говорения, который может быть интерпретирован в трех аспектах. Локутивный акт реализуется как фонетический акт (произнесение определенных звуков), как фатический акт (произнесение определенных слов, принадлежащих конкретному словарю и соответствующих конкретной грамматике) и, наконец, как ретический акт (произнесении определенных слов со свойственными им значением и референцией). При этом фатический акт передается прямой речью, а ретический акт - косвенной.
Иллокутивному акту, который «сопровождает» локутивный, свойственны целенаправленность и конвенциональность. Иллокутивный акт осуществляется в процессе говорения, и именно он стал основным объектом исследования теории речевых актов.
Локуции как результаты локутивного акта (вопрос, ответ, информация, предупреждение, призыв и т. п.), являясь нецеленаправленными по своей сути, используются в разных функциях. Дж. Остин называл их функциями языка и предложил новый термин для этого понятия - иллокутивная сила. Иллокутивная сила является важнейшей характеристикой речевого акта.
Если говорение осуществляется с целенаправленным намерением воздействовать на мысли и чувства адресата, то адресант осуществляет перлокутивный акт.
Сравнивая три стороны речевого акта, Дж. Остин приводит примеры.
Акт (А), или Локуция:
Он сказал мне ..
Акт (В), или Иллокуция:
Он настоял, чтобы…
Акт (С), или Перлокуция:
Он добился того, чтобы…(Остин 1986).
В контексте такого подхода, Дж. Остин выделил два основных качества перформатива, отличающие его от констатива: 1) перформатив является действием в отличие от простого говорения, 2) перформатив может быть удачным/неудачным в противоположность истине/лжи констатива.
Обращение Дж. Остина к коммуникативному функционированию высказываний, а не к их структурному аспекту позволило исследователю классифицировать перформативы. Он разделил их на:
-
вердиктивы (вынесение вердиктов, решений — обвинять),
-
экзерситивы (выражение права, воздействия — назначать),
-
комиссивы (склонять самого себя к действиям, включающие в первую очередь обещать),
-
бехабитивы («сборная» группа, включающая речевую маркировку реакций на социальное поведение — благодарить, сожалеть и под.),
-
экспозитивы (выражают включение высказываний в диалогические построения типа Я отвечаю, Я возражаю).
Одним из серьезных недостатков этой классификации Дж. Серль посчитал то, что распределению подверглись не иллокутивные акты, а сами иллокутивные глаголы. Между этими явлениями нет соответствия. Дж. Серль привел в качестве примера английский глагол announce, который может применяться при назывании разных речевых актов. В целом же классификация перформативов, предложенная Дж. Остином, оказалась неудачной и не нашла последователей.
Дж. Серль, предпринял попытку эксплицировать правила, управляющие речевым актом, а также описать механизмы передачи намерения от говорящего к слушающему в процессе коммуникации, что, в итоге, позволило классифицировать речевые акты следующим образом: а) ассертивы (репрезентативы), сообщающие о положении дел и предполагающие истинностную оценку; б) директивы, побуждающие адресатов к определённым действиям; в) комиссивы, сообщающие о взятых на себя говорящим обязательствах; г) экспрессивы, выражающие определённую психическую позицию по отношению к какому-либо положению дел; д) декларативы, устанавливающие новое положение дел.
В основе классификации Дж. Серля три параметра: иллокутивные силы, направленность перехода от слова к миру (как, например, в приказе) или от мира к словам (как, например, в репрезентативе) и выражаемое психическое состояние.
Естественно, что обе приведенные классификации несовершенны. Так, сведение всего многообразия речи к пяти функциональным проявлениям выглядит достаточно искусственным (фактически, извинения, поздравления, соболезнования и т. д. «попадают» в один-единственный тип, хотя, например, поздравление и соболезнование не являются коммуникативными синонимами, связанными отношениями коммуникативной трансформации). Кроме того, вызывает сомнение некая «категоричность» отнесенности речевого факта к конкретной позиции и исключение «пограничных», переходных явлений. Попытки создания других, более «современных» классификаций предпринимались неоднократно. Одной из удачных попыток может считаться типология Ю. Д. Апресяна: в работе (Апресян 1986: 208-223) он выделил 15 классов перформативных глаголов: 1. Сообщения, утверждения. 2. Признания. 3. Обещания. 4. Просьбы. 5. Предложения и советы. 6. Предупреждения и предсказания. 7. Требования и приказы. 8. Запреты и разрешения. 9. Согласия и возражения. 10. Одобрения. 11. Осуждения. 12. Прощения. 13. Речевые ритуалы. 14. Социализированные акты передачи, отмены, отказа и пр. 15. Названия и назначения.
В качестве примеров для всех групп Ю. Д. Апресян использовал только те глаголы, которые допускают прямое перформативное употребление (сообщаю, признаюсь, обещаю и т. д.).
Классификация речевых актов основывается на той иллокутивной силе, которой обладает высказывание, и, соответственно, их типология имеет общую природу с классификацией перформативных глаголов. Многие исследователи предпринимали попытки классифицировать речевые акты (Дж. Серль и Д. Вандервекен, Дж. Лич, Р. Оман, Б. Фрезер, 3. Вендлер, Дж. Мак-Коли, Д. Вундерлих и др.), но одной из самых убедительной представляется типология Дж. Серля, представленная им в 1976 году в работе «Классификация иллокутивных актов» (Серль 1986). Дж. Серль, выделив отдельно пропозициональные речевые акты, подразделяющиеся на акты референции, т.е отнесения к миру, и акты предикации, т.е. высказывания о мире, определил двенадцать значимых с лингвистической точки зрения параметров, опираясь на которые можно, по его мнению, обосновать принципы отнесения высказываний к тому или иному классу: 1. Цель говорящего в данном акте. 2. Направление приспособления между словами и миром (некоторые иллокуции призваны сделать так, чтобы слова соответствовали миру — Благодарю вас; другие призваны сделать так, чтобы мир соответствовал словам — Прошу вас сделать это). 3. Выражаемые психические состояния (вера, убеждение, желание, потребность, удовольствие и т. д.). 4. Сила, энергичность иллокутивной цели (просить и приказывать). 5. Статус и положение коммуникантов (приказывать и молить). 6. Способ, которым высказывание соотнесено с говорящим и слушающим (советовать — в пользу слушающего, просить — в пользу говорящего). 7. Связи с остальной частью дискурса и с контекстом (Теперь рассмотрим.... Из этого я заключаю..., Подвожу итог...). 8. Пропозициональное содержание высказывания по отношению к иллокутивной силе (предсказывать — о будущем, сообщать — безразлично ко времени). 9. Акты, которые всегда являются речевыми (спрашивать), и акты, которые могут осуществляться как речевыми, так и неречевыми средствами (наказывать). 10. Акты, требующие или нет для своего осуществления внеязыковых установлений (отлучить от церкви, объявить войну). 11. Акты, образуемые перформативным глаголом, и акты без такого глагола (Я вас прощаю — при невозможном: Я вам лгу). 12. Различия в стиле осуществления речевого акта (торжественная присяга и обыденное обещание; заявить – официальное, и поведать - интимное).
В контексте представленной таксономии (см. пункт 11) 3. Вендлер предложил понятие «иллокутивное самоубийство», суть которого в том, что не всякое речевое действие может быть выражено высказыванием с речеактовым глагольным предикатом типа: Благодарю вас, Я вас прощаю и т.д. (Вендлер — 1985). Имеется целый ряд речевых актов, в которых употребление глагола в подобной форме «убивает» иллокутивную силу высказывания. Обучно приводится пример о том, что можно лгать (любым способом), но нельзя осуществить речевой акт лжи высказыванием Я вам лгу. З. Вендлер указывает глаголы, приводящие к иллокутивному самоубийству: подстрекать, подначивать, побуждать, угрожать, похваляться, хвастаться, намекать, лгать, ругать, поносить, пилить, придираться, высмеивать, насмехаться, язвить, льстить и др.
В более поздней работе «Основные понятия исчисления речевых актов», выполненной совместно с Д. Вандервекеном (Серль, Вандервекен 1986), Серль и его соавтор выделяют семь опорных различительных признаков речевого акта:
-
Иллокутивная цель.
-
Способ достижения иллокутивной цели (приказывать и умолять).
-
Интенсивность иллокутивной цели (приказывать и советовать).
-
Условия пропозиционального содержания (предсказание относится к будущему).
-
Предварительные условия (обещанию предшествует уверенность в возможности его выполнить).
-
Условия искренности.
-
Интенсивность условий искренности (торжественное и обычное обещание).
В итоге, Дж. Серлл выделил следующие классы речевых актов:
-
Репрезентативы — сообщения, утверждения о некотором положении дел.
-
Директивы — стремление говорящего побудить слушающего к совершению чего-либо (Прошу вас подвинуться).
-
Комиссивы — обещания, обязательства (Обещаю вам сделать это).
-
Экспрессивы — выражения психического состояния говорящего, этикетное поведение по отношению к слушающему (Благодарю вас).
-
Декларативы — декларации, объявления, назначения, изменяющие положение дел в мире и успешные в том случае, если говорящий наделен социальным правом такие декларации осуществлять (Объявляю собрание открытым — со стороны председателя собрания).
Очевидно, что классификация Дж. Серля не «идеальна». Так, репрезентативы-сообщения могут быть утверждениями и отрицаниями, директивы-побуждения могут представлять собой просьбы, приказы, советы и приглашения и т.д.
Работа в направлении «упорядочения» речевых актов продолжается сегодня многими исследователями, а общее количество выделенных классов доходит до восемнадцати. Появились многочисленные модификации в области таксономии речевых актов и в их трактовке (Д. Вундерлих, Т. Баллмер и В. Бренненштуль, Д. Вандервекен, Дж. Версурен, Манфред Бирвиш, Жиль Фоконье, Франсуа Реканати, Ференц Кифер, Вольфганг Мотч, Зено Вендлер, Анна Вежбицка, В.В. Богданов и др.). Исследутся перлокуции (Стивен Дэвис). Появилось большое число работ, посвященных описанию на материале различных языков отдельных типов и видов речевых актов, их функционированию в монологическом и диалогическом дискурсе, языковых и неязыковых средств реализации иллокуций, в том числе в научной семантико-прагматической школе И.П. Сусова (А.А. Романов, Л.П. Рыжова, С.А. Сухих, Н.А. Комина и др.), в школах В.В. Богданова, Л.П. Чахоян (Петербургский университет), Г.Г. Почепцова (Киев), в школе В.В. Лазарева (Пятигорск).
Осуществляется исследовательская деятельность и в «углублении» и детализации имеющихся классификаций. Так, Ф.Н. Карташкова (Карташкова 1999) разграничивает речевые акты именования, отличительной чертой которых является «однократность»: номинант присваивает имя объекту только один раз (это имена), и речевые акты называния, т.е. высказывания, построенные по формуле X's name is Y (My name is Bellamy James). Сфера действия речевых актов называния превышает сферу действия речевых актов именования.
Речевые акты называния подразделяются на речевые акты, 1) ориентированные на предметный компонент действительности, 2) связанные с классифицированием предметов и явлений окружающей действительности и 3) ориентированные на адресата/слушающего.
Имя в речевом акте называния может использоваться как маркер отношения номинанта к номинанту, ограниченный либо крайними полюсами аксиологической шкалы "хорошо — плохо", либо проявлением определенных эмоций номинанта, или как маркер взаимоотношений между коммуникантами. Сюда относятся в первую очередь оценочная лексика, а также слова нейтральной семантики.
Перлокутивный эффект имен в речевом акте называния предполагает воздействие, оказываемое данным высказыванием на адресата. Это может быть воздействие имени номинанта на участников коммуникативного акта или сочетания глагола и имени.
Ф.И. Карташкова подчеркивает, что в основе перечисленных высказываний лежит причинно-следственный принцип, составляющий основу процесса познания и формирования картины мира. Основной целью номинанта в речевом акте называния является передача классифицирующих и систематизирующих (таксономометрических) сведений об объекте. Анализ таких высказываний показал, что в рассматриваемых ситуациях имеет место одновременно называние факта/события и оценка его номинантом.
С. А. Сухих представляет типологию речевых актов на основе корреляции речевых действий с их функцией. Исследователь выделяет констативы (функция - представление положения дел с большей или меньшей степенью убежденности), контактивы (поддержание уровня отношений между партнерами), регулятивы (прямое и косвенное регулирование предметного поведения и состояния партнера), экспрессивы и квазиэкспрессивы (выражение внутреннего состояния партнера), эротативы (запрос информации), структивы (сегментация диалога). декларативы («создание» положения дел) (Сухих 2004: 41-42).
Интерес к формам общения и таким специфическим единицам, как речевые акты, активизировал изучение речевого жанра. Речевой жанр связан со стереотипизацией коммуникативных ситуаций в самых разных сферах практической и ментальной деятельности человека, поэтому жанры неразрывно связаны со стилями, и каждый стиль обладает набором типизированных жанров, как в устной, так и в письменной форме существования языка.
Отношения речевого акта и речевого жанра определяются характером мотивирующей интенции (реплико- или текстообразующей). Речевая интенция воплощается в речевом акте как единичном высказывании и в речевом жанре как в «комплексе» высказываний. Жанровые стереотипы, сложившиеся в результате многократного повторения в связи с необходимостью соблюдать некие конвенции (выдерживать в тексте единство содержания, композиции, стиля), составляют часть коммуникативной компетенции индивидуума как члена социума. В частности, М. М. Бахтин отмечал: «Мы научаемся отливать нашу речь в жанровые формы и, слыша чужую речь, мы уже с первых слов угадываем ее жанр, предугадываем определенный объем (то есть приблизительную длину речевого целого), определенное композиционное построение, предвидим конец, то есть с самого начала мы обладаем ощущением речевого целого, которое затем только дифференцируется в процессе речи» (Бахтин 1986: 271—272).
Итак, теория речевых актов явилась одним из самых принципиальных шагов при переходе от описания семантического значения к значению прагматическому. Фактически, уже в лекциях Дж. Остина наблюдается процесс перехода от понятия перформативности как особого типа значений к прагматической природе коммуникации. Таким образом, теория речевых актов, будучи разделом семантики, стала одним из источников современной прагматики.
Как позднее сформулировал P. С. Столнейкер: «Утверждение, приказ, контрфактическое высказывание, требование, догадка и опровержение, просьба, возражение, предсказание, обещание, призыв, рассуждение, объяснение, оскорбление, вывод, умозаключение, предположение, обобщение, ответ и обман—все это суть типы речевых актов». Задачей анализа является обнаружение необходимых и достаточных условий успешного (или, возможно, для некоторых типов нормального)' осуществления речевого акта. Эта задача относится к области прагматики, поскольку необходимые и достаточные условия как таковые обычно связаны с наличием/отсутствием определенных свойств контекста, в котором осуществляется данный речевой акт, скажем, таких, как намерения говорящего; знания, мнения, ожидания и интересы говорящего и слушающего; другие речевые акты, уже осуществленные в том же самом контексте; время произнесения высказывания и результат его произнесения; истинностное значение выражаемой пропозиции, а также семантические отношения между этой пропозицией и некоторыми другими, так или иначе включенными в рассмотрение» (Столнейкер 1985: 424).
Поделитесь с Вашими друзьями: |