2.3. Дискурс как междициплинарный феномен
2.3.1. Дискурс в философии
В философском словаре отмечается, что «дискурс - социально обусловленная организация системы речи и действия» (СФС 1998: 249). Вместе с тем, подходы к трактовке дискурса в социальных науках весьма разнообразны.
В целом, современная философия пришла к выводу о том, что смысл и истина являются характеристиками утверждений, а не предложений и, таким образом, на смену синтаксическим и семантическим теориям языка приходит прагматика, основой которой могут считаться прагматизм Ч. Пирса и Ч. Морриса, теория речевых актов Дж. Серля и Дж. Остина, генеративная лингвистика Н. Хомского, универсальная прагматика Ю. Хабермаса.
Такая «прагматическая» концепция обусловила дифференциацию всего дискурсивного массива языка и породила метонимизацию термина «дискурс», что отразилось, в частности, в практике использования его в четвертом значении - как типа дискурсивной практики. Дискурс представляет собой коммуникативно-прагматический образец речевого поведения, протекающего в определенной социальной сфере, имеющий определенный набор переменных: социальные нормы, отношения, роли, конвенции, показатели интерактивности и т.д. Основным свойством дискурса в данном понимании является регулярность соприсутствия говорящего и слушающего (интеракции лицом к лицу).
Лингвистический поворот в философии, базирующийся на идеях В. фон Гумбольдта о языке, на теории речевых актов, теории аргументации и символическом интеракционизме, обусловил появление концепции универсальной прагматики Ю. Хабермаса.
Немецкий философ и социолог Ю. Хабермас внес значительный вклад в понимание дискурса как особого идеального вида коммуникации, осуществляемой в максимально возможном отстранении от социальной реальности, традиций, авторитетов и имеющей целью обоснование взглядов и действий участников.
Противопоставляя инструментальное и коммуникативное действия, Ю. Хабермас под коммуникативным действием уже в работах 60-х годов, а также в двухтомнике «Теория коммуникативного действия» понимает такое взаимодействие, по крайней мере, двух индивидов, которое упорядочивается согласно нормам, принимаемым за обязательные. Если инструментальное действие ориентировано на успех, то коммуникативное действие — на взаимопонимание действующих индивидов, их консенсус, на согласие относительно ситуации и ожидаемых последствий, основанное скорее на убеждении, чем на принуждении. Достижение такого консенсуса предполагает координацию действий коммуникантов.
Единственная "сила", действующая в идеальной речевой ситуации и в сфере коммуникативной рациональности, есть, таким образом, «сила лучшего аргумента», которая, соответственно, и приобретает ключевое место в трудах Ю. Хабермаса.
Общезначимость и истина гарантируются там, где участники такого взаимодействия соблюдают пять ключевых процессуальных требований этики дискурса: (1) ни одна из сторон, затрагиваемых предметом обсуждения, не должна исключаться из дискурса (требование общности); (2) все участники должны иметь равную возможность выставлять и критиковать претензии на общезначимость в ходе дискурса (автономия); (3) участники должны быть готовы и способны «вчувствоваться» (эмпатия) в претензии других на общезначимость (принятие идеальных ролей); (4) существующие между участниками различия в смысле обладания властью (или силой) должны быть нейтрализованы так, чтобы эти различия не оказывали никакого воздействия на выработку консенсуса; (5) участники должны открыто разъяснить свои цели и намерения и (в ходе дискурса) воздерживаться от стратегических действий по их достижению и осуществлению (прозрачность) (Habermas 1993: 31).
Таким образом, понятие дискурса Ю. Хабермас тесно связывает именно с коммуникативным действием и поясняет свою мысль следующим образом. Дискурс — это и есть «приостановка» чисто внешних принуждений к действию, новое обдумывание и аргументирование субъектами действий их мотивов, намерений, ожиданий, т.е. собственно притязаний, их «проблематизация». Ю. Хабермас считает, что коммуникативных аспектов в человеческих действиях значительно больше, чем мы думаем, а потому задача современной мысли заключена в том, чтобы помочь современному человеку усвоить те толерантные механизмы согласия, консенсуса, убеждения, без которых не может быть нормального процесса взаимодействия.
В итоге, дискурс по самому своему смыслу противоречит модели господства-принуждения, кроме «принуждения» к совершенной убеждающей аргументации.
Противники теории коммуникативного действия Ю. Хабермаса неоднократно упрекали его в том, что он конструирует некую идеальную ситуацию направленного на консенсус, «убеждающего», ненасильственного действия и идеального же «мягкого», аргументирующего противодействия. Впрочем, Ю. Хабермас и не отрицает, что он исследует «чистые», т.е. идеальные типы действия, и прежде всего тип коммуникативного действия. Как отмечает Бент Фливбьерг, «основная слабость хабермасовского проекта - несогласованность между идеалом и реальностью, между намерениями и их осуществлением. Это несоответствие пронизывает как самые общие, так и самые конкретные явления современности, и оно коренится в неадекватном понимании власти. Ю. Хабермас и сам отмечает, что сам по себе дискурс не может обеспечить соблюдения (необходимых) условий этики дискурса и демократии. Но все, что может предложить Ю. Хабермас - это дискурс об этике дискурса. В этом фундаментальная политическая дилемма хабермасовской мысли: он описывает нам утопию коммуникативной рациональности, но не путь к ней» (См. Фливбьерг 2002).
2.3.2.Дискурс и социальные науки
Следует отметить, что для современных направлений социологии, политологии и философии актуальны различные подходы к определению дискурса.
Одним из «родоначальников» текстовой интерпретации дискурса в междисциплинарном смысле может считаться Ролан Барт, показавший тесную связь власти и дискурса: «Преподавание, простое говорение с кафедры, свободное от давления каких-либо институтов, вовсе не является деятельностью, по статусу своему чуждой всякой власти: власть таится и здесь, она гнездится в любом дискурсе, даже если он рождается в сфере безвластия ... Я называю дискурсом власти любой дискурс, рождающий чувство виновности во всех, на кого этот дискурс направлен ... Объектом, в котором от начала времен гнездится власть, является сама языковая деятельность, или, точнее, ее обязательное выражение – язык» (Барт 1994: 547-548). Фактически, Р. Барт «не настаивает» на вербальной природе коммуникации: «мы будем речевым произведением, дискурсом, высказыванием и т.п., называть всякое значимое единство независимо от того, является оно словесным или визуальным» (там же). Р. Барт анализирует конфликты в современном обществе с точки зрения «языкового» подхода. Применение дискурса в обществе он связывает с распределением власти, с ее многочисленными государственными, социальными, идеологическими механизмами. Таким образам в своей критике общества Р. Барт соединил лингвистические категории с политическими и социальными процессами.
Критический пафос Р. Барта продолжил Герберт Маркузе, чья работа «Одномерный человек», основанная на идеях Барта, фактически «ввела» дискурс в политологию и социологию в качестве аналитического средства для исследования «контекстов мышления»: «Унификация противоположностей, характерная для делового и политического стиля, является одним из многочисленных способов, которыми дискурс и коммуникация создают иммунитет против возможности выражения протеста и отказа» (Маркузе 1994: 114-118).
Значительную роль в становлении диалогической традиции понимания дискурса принадлежит французскому лингвисту Эмилю Бенвенисту. В его работах различается план истории (повествование) и план речи (дискурса). Под планом речи Э. Бенвенист понимает любое высказывание, имеющее адресата: «Речь следует понимать в самом широком смысле, как всякое высказывание, предполагающие говорящего и слушающего и намерение первого определенным образом влиять на второго» (Бенвенист 1974: 271). Различие между планом истории и планом речи Э. Бенвенист видит в различии употребления временных форм глагола. Исследования Э. Бенвениста показали глубокую связь между лексикой и той реальностью, в которой она сформировалась. Хорошее знание Э. Бенвенистом англо-американской лингвистической традиции и его принадлежность к европейской лингвистике позволяют считать его переходной фигурой от европейских исследований дискурса как текста к анализу дискурса как речевого общения в традиции феноменологической социологии А. Сикуреля.
Американский социолог Аарон Сикурель (см. Cicourel 1973, 1980) стоял у истоков развития анализа структур жизненного мира в рамках «когнитивной социологии», которая, в частности, считает, что «социальность конструируется как результат коммуникативных актов, в которых "я" обращается к "другому", постигая его как личность, которая обращена к нему самому, причем оба понимают это ...» (Новые направления социологической теории 1978: 215). В рамках изучения этих «коммуникативных актов» А. Сикурель сосредотачивает внимание на исследовании речевого взаимодействия в условиях интеракции, т.е. в ситуации "лицом-к-лицу". Близкое к А. Сикурелю исследование смены ролей в разговоре провели в начале 70-х годов ХХ века Сакс, Щеглофф и Джефферсон. Их работа (Sacks, Schegloff, Jefferson 1974) заложила основание для нового исследовательского метода - метода анализа разговоров (конверсационного анализа). Эти работы представляют феноменологическую интерпретацию дискурса как текста диалогического взаимодействия: диалогов врач-пациент, учитель-ученик и т.д.. Дискурс здесь представляет собой новый метод исследования социальной реальности, который указывает на ее переговорный характер.
В целом, можно сказать, ориентация Сикуреля на когнитивные схемы, которые он называет «народными моделями» сближает его взгляды с теорией дискурса Ван Дейка.
В статье «Разнообразие видов дискурса и развитие социологическою знания» Н. Стерн и А. Симонз, развивая технические аспекты анализа дискурса в традиции А. Сикуреля с макросоциологической точки зрения, рассматривают горизонтальную и вертикальную дифференциацию дискурса.
Под вертикальной дифференциацией они понимают степень отличия дискурса от обыденного уровня коммуникаций. Авторы выделяют три «способа» дискурсов, которые и образуют структуру этой дифференциации. Первый способ ("естественный дискурс") присущ обыденной коммуникации, осуществляемой людьми в повседневной жизни. Второй способ ("технический дискурс") имеет место при использовании элементов различных теорий в обыденных коммуникациях. Третий способ ("формальный дискурс") состоит в формальном абстрагировании от реальности.
Горизонтальная дифференциация дискурса определяется различием сфер его применения (на уровнях формального или естественного дискурса) в различных ситуациях и исторические контекстах, что представляется важным для социологического анализа.
А. Симонз и Н. Стерн считают, что дискурсы создаются и функционируют посредством интеракции между агентами внутри социальных групп и между социальными группами. Чем более дискурс формален (например, этический дискурс), тем более он независим от локальных контекстов обыденной коммуникации и тем меньше способен влиять на общество. И наоборот, наибольшим влиянием в обществе (в обыденных коммуникациях жизненного мира) пользуется естественный дискурс, но он и наиболее зависим от локальных контекстов, т.е. наиболее горизонтально дифференцирован. В силу этого, наиболее выгодным оказывается технический дискурс, и именно им, как правило, пользуются политики и журналисты в сфере политических коммуникаций (Cтерн, Симонз 1994: 130-131).
Кратко рассмотрим отношение к концепту «дискурс» еще нескольких известных мыслителей.
Так, Дж. Мид отмечает: «лишь благодаря принятию индивидами установки или установок обобщенного другого по отношению к ним становится возможным существование универсума дискурса как той системы общепринятых или социальных смыслов, которую в качестве своего контекста предполагает мышление» (Мид 1994: 230). В этой цитате проявляются две тенденции в определении дискурса: с одной стороны, дискурс тождествен тексту, с другой, - дискурс является результатом социальных коммуникаций и вне их невозможен.
Согласно М. Фуко, дискурс представляет собой синтез уже-сказанного и никогда-не-сказанного. Дискурс - это пространство коммуникативных практик. Дискурсивные отношения ... характеризуют не язык, который использует дискурс, не обстоятельства, в которых он разворачивается, а самый дискурс, понятый как чистая практика. При этом язык как абстрактная знаковая система реально существует в виде дискурса / дискурсов. (Фуко 1994.).
Употребление термина «дискурс» в контексте традиционных понятий стиля (стиль Достоевского) и индивидуального языка (язык Пушкина), в последние годы ставшее популярным в публицистике, восходит к французским структуралистам и постструктуралистам, и прежде всего к М.Фуко, хотя в обосновании этих употреблений важную роль сыграли также А.Греймас, Ж.Деррида, Ю.Кристева; позднее данное понимание было отчасти модифицировано М.Пеше и др. Понимаемый таким образом термин «дискурс» (а также часто заменяющий его термин «дискурсивные практики», также использовавшийся Фуко) описывает способ говорения и обязательно имеет определение – какой или чей дискурс (ср. современный политический дискурс, гендерный дискурс, дискурс насилия, дискурс Жириновского, предвыборный дискурс,). Дискурс в таком «социологическом» понимании – это стилистическая специфика плюс стоящая за ней идеология. Ср. мысли Г. Маркузе: «В центральных точках универсума публичного дискурса появляются самоудостоверяющие аналитические суждения, функция которых подобна магическо-ритуальным формулам. ... Унификация противоположностей, характерная для делового и политического стиля, является одним из многочисленных способов, которыми дискурс и коммуникация создают иммунитет против возможности выражения протеста и отказа» (Маркузе 1994: 114-118).
Повышенный научный интерес к такой сфере функционирования языка, как Public Relations, стал причиной появления несколько иного толкования термина «дискурс», которое отражает специфику данной области коммуникации. Благодаря этому область понимания дискурса была расширена и выявлена ещё одна грань дискурсивного пространства. Специалисты, занимающиеся изучением PR-текстов, придерживаются мнения о том, что дискурс – это «язык в языке», но представленный в виде особой социальной данности», это коммуникативное событие, заключающееся во взаимодействии участников коммуникации посредством вербальных текстов и/или других знаковых комплексов в определённой ситуации и определённых социокультурных условиях общения.
Следует отметить, что и лингвистические исследования дискурса последних лет не могли не отреагировать на философское и социопрагматическое «многоголосие» современных теорий. Так, Г. Вайс и Р. Водак, рассматривая основные результаты и перспективы развития критического анализа дискурса как направления в современной лингвистике, утверждают, что для развития интегративного социолингвистического моделирования дискурса, кроме определения базовых понятий (текст, дискурс, язык, действие, социальная структура, институт и общество), необходимо также учитывать характеристики социальных институтов, действий и структур. Большой вклад в развитие теория критического анализа дискурса внесли исследования различных ситуаций неравенства, например, гендерных и расовых отношений, зафиксированных в обиходном общении, в языке массмедиа, политическом дискурсе.
Поэтому, отмечают исследователи, одним из центральных пунктов в данной теории является раскрытие концепта «власть» в различных видах общения. Привлечение специалистов из разных областей гуманитарного знания для решения проблем критического анализа дискурса привело к возникновению «дефисных дисциплин» психо-, социо-, прагма-, этнолингвистики. Эти области знания по своему характеру аддитивны (учитывают достижения разных дисциплин), эклектичны и интегративны. Отмечается, что теория критического анализа дискурса в значительной мере строится на широком понимании контекста, который моделируется как четырехуровневое образование: 1) непосредственный языковой контекст; 2) интертекстуальные связи между высказываниями, различными жанрами, текстами и типами дискурса; 3) экстралингвистический (социологический) контекст ситуации; 4) широкий социополитический и исторический контекст (Critical discourse analysis 2003: 22).
2.3.3. Дискурс в лингвистике
В современных структурно-семиотических исследованиях термин дискурс рассматривается широко — как все, что говорится и пишется, «как процесс или результат речепроизводства, как синхронно осуществляемый процесс порождения текста или же его восприятия, в конечном счете, как явление процессуальное, деятельностное» (Гурочкина 1999: 13). Под дискурсом следует понимать процесс речевой деятельности говорящего (монолог) / говорящих (диалог), в котором представлен набор субъективных, социокультурных, в том числе стереотипных, прецедентных и т. п. смыслов; фактически, дискурс – это форма (способ) реализации текста.
Е.И. Шейгал трактует дискурс как «систему коммуникации, имеющую реальное и потенциальное (виртуальное) измерение» (Шейгал 2000: 11). Р. Водак понимает дискурс как многоуровневое образование вербального и невербального характера, построенное по определенным правилам, выраженным и скрытым, определяющее и выражающее те или иные действия, проявляющееся в формах культуры и участвующее в создании этой культуры (Wodak 1996: 17).
Дискурс составляют единицы речевой деятельности (речевые акты, высказывания), обладающие характеристиками: 1) синтаксическими (план выражения - структура); 2) семантическими (план содержания - значение); 3) прагматическими (план сообщения - перлокуция).
На основании различных подходов к определению концепта «дискурс», можно сделать вывод о том, что это текущая речевая деятельность, обслуживающая коммуникативную сферу, и возникающие в результате этой деятельности тексты, реализуемые в семиотическом пространстве с помощью вербальных и невербальных знаков, имеющие определенную структуру (модель речевой деятельности в виде последовательности речевых актов), жанровые особенности и прецедентный тезаурус.
Таким образом, дискурс включает в себя как формальные, так и содержательные категории. «Дискурс — это связная последовательность языковых единиц, создаваемая/созданная говорящим/пишущим для слушающего/читающего в определенное время в определенном месте с определенной целью» (Гурочкина 1999: 13).
Одним из важных вопросов современных дискурсивных теорий является проблема корреляции понятия «дискурс» с такими дефинициями, как речь, текст, высказывание, диалог и др. Так В. В. Богданов (Богданов 1993) рассматривает речь и текст как два аспекта дискурса. Такая интеграция позволяет трактовать дискурс как речевую деятельность, реализуемую в звуковой или графической форме. Соглашаясь с ним, М.Л. Макаров указывает: «Широкое употребление дискурса как родовой категории по отношению к понятиям речь, текст, диалог сегодня все чаще встречается в лингвистической литературе, в то время как в философской, социологической или психологической терминологии оно уже стало нормой» (Макаров 2003: 90).
В последней четверти ХХ века была предпринята попытка дифференцировать понятия текст и дискурс, бывшие до этого в европейской лингвистике почти взаимозаменяемыми (см. выше), с помощью категории ситуация. Так, дискурс предлагалось трактовать как «текст плюс ситуация», в то время как текст, соответственно, определялся как «дискурс минус ситуация» (Ostman, Virtanen 1995: 240). Такая трактовка не стала общепризнанной, и во многих исследованиях последних лет понятия «дискурса» и «текста» не дифференцируется. Так, работе Л. Хребичека (Hrebicec 1995) текст понимается как сегмент дискурса. Анализ текста и его интерпретация должен осуществляться в определенных стандартных условиях когнитивного подхода. При этом, по мнению автора, целесообразна синергетическая трактовка наблюдаемых структур. Исследователь считает, что текст необходимо отличать от других языковых последовательностей, таких как списки, подписи к картинам, таблицы и пр. Текст, согласно Л. Хребичеку, означает некоторый связный и продолженный конструкт в естественном языке, характеризующийся продолжительностью.
М. Я. Дымарский (Дымарский 1998) отмечая, что большинство из имеющихся дефиниций выделяют в понятии дискурса признак процессности, считает, что коренное отличие дискурса от текста, существующего во времени-пространстве культуры (или семиотическом времени), состоит в «привязанности» первого к реальному, физическому времени, в котором он протекает. Дискурс, в отличие от текста, не является накопителем информации и генератором смыслов. В монографии М. Я. Дымарский констатирует: «В отличие от дискурса, текст лишен жесткой прикрепленности к реальному времени, его связь с этим временем носит косвенный, опосредованный характер. Текст существует в физическом времени не сам по себе, а лишь в оболочке материального объекта — носителя текста, который, как и любой материальный объект, подвержен старению и распаду. Собственно же текст существует не в этом времени, а во времени-пространстве культуры». Таким образом, текст создается с установкой на воспроизведение (и неоднократное), дискурс воспроизведению не подлежит, он существует в данный момент времени (в настоящем), однако дискурс может быть «обращен» в текст, например, с помощью видеозаписи с последующим графическим оформлением полученного «продукта». Автор приходит к выводу, что накапливать информацию может только текст, дискурс же служит передатчиком информации. С этой точки зрения текст — упакованная вторичная коммуникация, производная от первичной (см. Дымарский 1999: 37, 42).
С точки зрения интерактивности как категории, присущей дискурсу, считается, что текст обычно принадлежит одному автору, и это сближает данное противопоставление с традиционной оппозицией диалог - монолог. Аналогичный «оппозиционный» подход используется разными авторами в функциональной лингвистике при рассмотрении таких критериев дикурса/текста, как функциональность — структурность, процесс — продукт, динамичность — статичность и актуальность — виртуальность. Соответственно, различаются структурный «текст-как-продукт» и функциональный «дискурс-как-процесс» (text-as-product, discourse-as-process — Brown, Yule 1983: 24).
По Дж. Личу, текст реализуется в сообщении, посредством которого осуществляется дискурс (Leech 1983: 59). Таким образом, понятие предложение относится к тексту, а высказывание - к дискурсу. Как отмечает М. Л. Макаров, «если принять, что первый принадлежит уровню языка, а второй — языкового общения, то подобное разграничение приобретает смысл и оказывается методологически полезным» (Макаров 2003: 89).
И в то же время, следует отметить, что понятие «дискурс» в современной коммуникативной практике трактуется неоднозначно и (см. выше) употребляется как для обозначения текущей речевой деятельности в какой-либо сфере (например, политический дискурс) или присущей индивидууму (все речевые произведения, создаваемые человеком — дискурс языковой личности;), так и для обозначения связного текста в совокупности с экстралингвистическими — прагматическими, социокультурными, психологическими и др. факторами (Кубрякова 2000).
2.4. Основные категории дискурса
Функциональный анализ любого тектса\дискурса предполагает исследование смысловой основы развернутого высказывания, имеющей корреляцию с категориями дискурса. К существенно важным и определяющим дефинициям теории дискурса можно отнести пропозицию, пресуппозицию, экспликатуру, импликатуру, инференцию и референцию.
Пропозиция - инвариант значения ряда предложений, парадигматически связанных преобразованиями, обусловленными различием коммуникативных задач соответствующих высказываний (утверждение, вопрос, приказ и т.д.). Она реализует основные - дескриптивную и инструментативную - функции языка, представляя ситуацию, по поводу которой строится данное высказывание, и определяет выбор адекватных языковых структур.
По мнению Дж. Андерсена, «пропозиция — самая маленькая единица знания, которая может быть отдельным утверждением; т. е. это самая маленькая единица, истинность или ложность которой имеет смысл оценивать» (Андерсон 2002: 148-149).
При этом считается, что информация представлена в памяти таким способом, который сохраняет значение простых утверждений, но не сохраняет никакой информации об их формулировке. Ряд пропозициональных нотаций представляет информацию абстрактным способом. Так, В. Кинч считает каждое суждение своеобразным "списком", содержащим отношение, после которого следует список аргументов. Отношения организовывают аргументы и обычно соответствуют глаголам, прилагательным и другим относительным понятиям. Аргументы относятся к конкретному времени, месту, людям и объектам и обычно соответствуют существительным (Kintsch 1974).
А. В. Зеленщиков, рассматривая пропозицию как носителя 1) истинностного значения, 2) абстрактной сущности, способной стать значением предложения, и 3) содержания интенционального (ментального) состояния говорящего, приходит к выводу, что пропозиция во всех интерпретациях отражает функциональную природу языка и выражается в предложении либо как дескриптивный, либо как креативный модус репрезентации пропозиционального концепта (или положения дел). «Пропозиция тесно связана с истинностным значением высказывания, определяя способ его интерпретации: высказывание либо рассматривается как истинное или ложное, в зависимости от соответствия или несоответствия слов заданному миру, либо выполняется или не выполняется, в зависимости от соответствия или несоответствия мира заданным словам» (Зеленщиков 1997: 208-209).
Пресуппозицию можно трактовать как особое логическое следствие, как смысловой компонент высказывания, истинность которого необходима, чтобы данное высказывание а) не было семантически аномальным (семантическая пресуппозиция); б) было уместным в данном контексте (прагматическая пресуппозиция).
Как отмечает М. Л. Макаров, «пресуппозиция когнитивно предшествует высказыванию, ее инференционная природа — это лишь атрибут интерпретации, в ходе которой пресуппозиция становится доступной для анализа» (Макаров 2003: 135).
Для осуществления анализа дискурса более актуальной является прагматическая пресуппозиция, которая предопределяет уместность и успешность высказывания, т. к. в ее основе - общий когнитивный фонд коммуникантов (общий набор пропозиций контекста — общий пресуппозиционный фонд, без которого совместная деятельность участников коммуникативной ситуации затруднена или просто невозможна). Ср. точку зрения А. К. Михальской: «Прагматическая пресуппозиция — это те предложения, на основании которых говорящий определяет область приемлемых для данного адресата в данной ситуации высказываний» (Михальская 1998: 32).
При таком подходе выявляется «диалектическая» связь пропозиции и пресуппозиции, о которой P. С. Столнейкер высказал следующее: «Пропозиция является пресуппозицией в прагматическом смысле, если говорящий считает ее истинность само собой разумеющейся и исходит из того, что другие участники контекста считают так же… По-видимому, пресуппозиции лучше всего рассматривать как сложные предрасположения, которые проявляются в речевом поведении. Набор пресуппозиций человека определяется на основании тех утверждений, которые он делает, вопросов, которые он задает, приказов, которые он отдает, и т. п. Пресуппозиции - это не что иное, как пропозиции, неявно подразумеваемые еще до начала передачи речевой информации» (Столнейкер 1985: 427).
Очевидна связь референции (в прагматическом аспекте) как коллективного действия, имеющего конвенциональную основу, с пресуппозицией, т. к. обе эти категории характеризуют механизмы когерентности дискурса и оптимальные условия взаимопонимания субъектов речевого взаимодействия. При этом в случае идентифицирующей референции и говорящий, и адресат предварительно знают обо всех объектах референции, а при сообщении новой для адресата информации можно говорить об интродуктивной референции. Как отмечает Н. Д. Арутюнова, «конкретная референция опирается на пресуппозицию существующего объекта» (Арутюнова 1990: 411).
Экспликатурой считается суждение, выраженное в высказывании эксплицитно, т. е. являющееся результатом проявления семантической репрезентации говорящего (адресанта), адекватной экспектации адресата.
По Г. П. Грайсу, граница между тем, что «говорится» (saying) и тем, что «подразумевается» (implicating) определяет сущность современной лингвопрагматики. При этом второй аспект содержания обусловлен импликатурой – дискурсивной категорией, которая рассматривает небуквальные аспекты значений и смыслов, не определенные конвенционально.
При анализе речевого процесса актуальным является теоретически сбалансированное отношение между тем, что эксплицировано и имплицировано в дискурсе. Фактически, конкретное суждение как актуализованная пропозиция, обусловленная намерением говорящего, не может быть реализована в конкретном высказывании только семантикой единиц языка. Недостаточная разработанность современной информационно-кодовой модели коммуникации обусловила необходимость описания инференционных механизмов, рассматривающих роль внутреннего (когниция) и внешнего (перцепция) контекста для интерпретации высказывания. Важным в этом плане оказывается смысл дефиниции «эксплицитность»: «содержание, сообщаемое высказыванием эксплицитно, если и только если оно является проявлением и развитием логической формы, выраженной с помощью языкового кода» (Sperber, Wilson 1995: 182).
«Материальная» форма языкового выражения — это та семантическая репрезентация, которая восстанавливается, интерпретируется в процессе декодирования высказывания. При этом следует учитывать, что высказывание как «фрагмент» дискурса не всегда содержит необходимый набор пропозиций: адресат обычно вынужден «восстанавливать» принятую информацию, имплицитно «проектируя» полную пропозицию (как, вероятно, ее намеревался передать адресант) и осуществляя своеобразную «пропозициональную синхронизацию» (Олешков 2005с).
Соответственно, уровень эксплицитности определяется наличием формального (собственно языкового) компонента. Таким бразом, дискурсивные импликатуры обеспечивают восприятие небуквальных аспектов значения и смысла, которые не определены конвенционально.
В теории Г. П. Грайса конвенциональные импликатуры (conventional implicatures) определяются значением использованных слов, а коммуникативные импликатуры (conversational implicatures) - коммуникативно значимыми отклонениями от предполагаемого и подразумеваемого соблюдения ряда основных принципов общения.
Представляется важной следующая мысль Г. П. Грайса: «Твой коммуникативный вклад на данном шаге диалога должен быть таким, какого требуют совместно принятая цель или направление обмена» (Грайс 1985: 222). Интерсубъективность на уровне «совместно принятой цели и направления» взаимодействия соответствует понятию коллективной интенциональности Дж. Серля (Searle 1992: 21).
Считается, что коммуникативные импликатуры характеризуются рядом признаков, отличающих их от других видов имплицитной информации в дискурсе (их можно «просчитать», т.е. их количество выводится из значения высказывания; они неотделимы от смысла высказывания, в отличие от пресуппозиции; они неконвенциональны, т.е. не является частью конвенциональных значений языковых форм).
Следует учитывать, что импликатуры развернутых высказываний не обладают свойствами аддитивности (не сводятся к сумме импликатур их частей). Более того, любая исследуемая импликатура не представлена в конкретной форме, она основана на предполагаемой интенции говорящего передать какой-то (небуквальный) смысл, соблюдая (в идеале) постулаты принципа Коооперации Г. П. Грайса. При этом, как отмечает М. Л. Макаров, «даже метафорически говорить об исчислении импликатур по меньшей мере некорректно. В отличие от грамматиста, оперирующего четко заданными в координатах бинарной логики правилами, аналитик дискурса оказывается сродни слушающему, чьи интерпретации чужих реплик могут быть, а могут и не быть адекватными» (Макаров 2003: 131).
Инференция — это когнитивная операция, в процессе которой адресат (или исследователь - интерпретатор дискурса), не обладающий информацией о процессе речепорождения адресанта, восполняет смысл высказывания. К формальным инференциям можно отнести логическое следствие, семантическую пресуппозицию и конвенциональную импликатуру. При этом следует учесть, что дедуктивные инференции основываются на определенном типе умозаключения, а индуктивные обусловлены расширением контекста на социокультурном, когнитивном, перцептивном и нормативном уровнях. В связи с глобальностью упомянутой проблемы, в настоящее время не существует психологически адекватной теории этого сложного процесса.
Рассматривая связь инференции и импликатуры, необходимо отметить недедуктивность инференции: как правило, она выводится на уровне «вероятности», субъективной правдоподобности с точки зрения слушающего. При этом важнейшую роль играет «личностный» опыт адресата, а также (особенно в институциональных дискурсах) ситуационная модель и связанные с ней экспектации интерпретатора высказывания. В ряде работ отмечается важнейшая роль ситуационных моделей в трехуровневой когнитивной репрезентации дискурса (Дейк, Кинч 1988 и др.). В принципе доказано, что абсолютное большинство инференций, генерируемых в процессе обработки дискурса, - компоненты ситуационной модели.
В то же время, инференционная модель коммуникации, основанная на теории релевантности Шпербера—Уилсон (Шпербер, Уилсон 1988) главным инференционным механизмом считает дедуктивный принцип, в основе которого - «когнитивный опыт» адресата. Это противоречие является предпосылкой дальнейших исследований дискурсивного процесса в различных сферах человеческой деятельности.
Поделитесь с Вашими друзьями: |