О механизме чувственного отражения

Развитие научных представлений о конкретных механизмах непосредственно чувственного познания имеет двоякое значение: психологическое и философское. Последнее делает данную проблему особенно важной, требующей внимательного

Классическая физиология органов чувств XIX в. открыла большое число фундаментальных научных фактов и законо­мерностей. Она вместе с тем развивала в учении об ощуще­нии теоретическую концепцию, которую последнее время иног­да называют у нас “рецепторной”, противопоставляя ее реф­лекторной концепции ощущений, опирающейся на воззрения И. М. Сеченова в И. П. Павлова. “Рецепторная” концепция, как известно, отвечала субъективно-идеалистической философии. Последняя в свою очередь широко использовала эту концеп­цию для защиты своих позиций.

Характерное для рецепторной концепции положение со­стоит в том, что специфичекое качество ощущения определя­ется свойствами рецептора и проводящих нервных путей. Это положение было сформулировано И. Мюллером в качестве осо­бого принципа “специфических энергий органов чувств”. Так как принцип этот, взятый в его общем виде, иногда представ­ляется как якобы выражающий лишь самоочевидные и ба­нальные факты вроде того, что глаз по самому своему устрой­ству может давать лишь зрительные ощущения, а ухо — ощу­щения слуховые, полезно напомнить его более полное изложе­ние. В своем “Курсе физиологии человека” Мюллер выражает этот принцип в следующих тезисах:

“Мы не можем иметь никаких ощущений, вызванных вне­шними причинами, кроме таких, которые могут вызываться и без этих причин — состоянием наших чувствительных нервов”.

“Одна и та же внешняя причина вызывает разные ощуще­ния в разных органах чувств в зависимости от их природы”.

“Ощущения, свойственные каждому чувствительному нер­ву, могут быть вызваны многими и внутренними и внешними воздействиями”.

“Ощущение передает в сознание не качества или состояния внешних тел, но качества и состояния чувствительного нерва, определяемые внешней причиной, и эти качества различны для разных чувствительных нервов...” [1].

Из этих тезисов Мюллер делал вполне определенный гно­сеологический вывод: ощущения не дают нам знание качеств воздействующих вещей, так как отвечают им соответственно качеству самого чувствительного органа (его специфической энергии). В дальнейшем этот субъективно-идеалистический вывод был широко поддержан на том основании, что, опира­ясь на конкретные знания о процессах ощущения, нет возможности его опровергнуть. С позиций рецепторной теории этого действительно сделать нельзя, так как невозможно отрицать реальность тех фактов, которыми доказывается зависимость специфичности ощущения от устройства органов чувств. Разве фактически не верно, например, что один и тот же, скажем механический, раздражитель вызывает качественно различные ощущения в зависимости от того, на какой орган чувства он воздействует — на глаз, ухо или на поверхность кожи, или что разные раздражители (электрический ток, давление, свет), дей­ствуя на один и тот же орган, например на глаз, вызывают ощущения одинакового качества, в данном случае световые? ' Хотя субъективно-идеалистические выводы ближайшим образом действительно вытекают из принципа специфических энергий, их более глубокое основание лежит в том общем ис­ходном положении, которое и характеризует рассматриваемую концепцию именно как рецепторную. Положение это таково: для возникновения ощущения достаточно, чтобы возбуждение, вызванное в рецепторе той или иной внешней причиной, дос­тигло мозга, где оно непосредственно и преобразуется в субъек­тивное явление. В соответствии с этим положением анализ процессов, порождающих собственно ощущения, ограничива­ется лишь начальным афферентным звеном реакции; даль­нейшие же процессы, вызванные в мозгу пришедшим с пери­ферии возбуждением, рассматриваются как осуществляющие лишь последующую переработку ощущений (“бессознательные умозаключения”, “ассоциативный синтез” и т.п.), но в возникновении самого ощущения не участвующие. Тем более это относится к ответным ¹двигательным процессам, которые во­обще выпадают из поля зрения рецепторной концепции.

Собственно говоря, такое понимание ощущения только вос­производило взгляд на ощущение всей старой субъективно-эмпирической психологии, которая считала его результатом чисто пассивного процесса, а активное начало приписывало особой субстанции — душе, активной апперцепции, сознанию. Именно это положение о якобы пассивном, чисто созерцатель­ном характере ощущения (и вообще чувственного познания), о его отделенности от деятельности, от практики и, наоборот, подчеркивание чисто духовной активности, активности созна­ния прежде всего, и смыкало рецепторную концепцию ощуще­ния с субъективно-идеалистической философией. Оно опреде­лило собой и тот односторонний подбор фактов, которые со­ставили эмпирическую основу мюллеровского принципа и вы­текающих из него гносеологических выводов.

Эта односторонность подбора фактов, привлекавшихся ре­цепторной концепцией, выразилась в том, что они далеко не исчерпывали всех существенных данных, характеризующих процесс - ощущения, и, более того, стояли в противоречии с не­которыми хорошо известными уже в то время фактами. К их числу в первую очередь относятся факты, свидетельствующие об участии в возникновении ощущения моторных процессов, а также такие явления, как взаимодействие органов чувств.

Естественно поэтому, что еще в период, когда периферичес­кая концепция занимала господствующее положение, под вли­янием накопления все более широкого круга научных дан­ных, в частности в связи с развитием сравнительно-анатоми­ческого, эволюционного подхода к органам чувств, начали фор­мироваться другие научные взгляды на природу ощущения.

Особенно серьезно изменило понимание природы специфич­ности органов чувств развитие эволюционного подхода. Данные изучения эволюции давали основание к утверждению очес важного тезиса о том, что сами органы чувств являются продуктом приспособления к воздействиям внешней среды и поэтому по своей структуре и свойствам адекватны этим во действиям [2, 3].

Вместе с тем указывалось, что, обслуживая процессы приспособления организма к среде, органы чувств могут успешных выполнять свою функцию лишь при условии, если они вeрно отражают ее объективные свойства. Таким образом, принцип “специфических энергий органов чувств” все более переосмысливался в принцип “органов специфических энергий”, т.е. принцип, согласно которому, наоборот, свойства органов чувств зависят от специфических особенностей воздействующих на организм энергий внешних источников. Нужно отметить, что эта позиция сыграла выдающуюся роль в критике тех гносеологических выводов, которые делались из периферической концепции ощущения.

Говоря о развитии эволюционного, генетического подход следует указать также на роль изучения функционального развития ощущений. Я имею в виду работы, которые были посвящены изучению сдвигов в порогах ощущения под влиянием различных внешних факторов, в частности под влиянием условий профессиональной деятельности или специальных упражнений, организуемых в экспериментальных целях [4].

Среди этих работ особый интерес представляют исследования процесса перестройки ощущений в опытах с введением искусственных условий, искажающих работу органов чувств. Этими опытами (Страттон, среди новейших авторов И.Колер) было показано, что происходящая в этих условиях перестройка всегда идет в сторону нормализации ощущений, т.е. в сторону восстановления адекватности их опыту практических контактов с предметами окружающего мира [5].

Несколько особое место принадлежит исследованиям взаимодействия ощущений, которые в 30-х годах особенно развивались С. В Кравковым и его школой [6]. С точки зрения задачи преодоления старой теории ощущения принципиальное значение этих исследований состоит в том, что они экспериментально показали наличие постоянного взаимодействия органов чувств, осуществляющегося, в частности, уже на низших неврологических уровнях; этим они разрушили взгляд на ощущения как на самостоятельные элементы, объединение которых является исключительно функцией мышления, сознания.

Наконец, чрезвычайно важный вклад в развитие материа­листического понимания природы ощущения внесли исследования, посвященные изучению участия зффекторных процес­сов в возникновении ощущения. Сначала эти исследования затрагивали почти исключительно сферу ощущений, связанных с деятельностью контактных, “праксических” рецепторов; затем вместе с открытием эффекторных волокон в составе чув­ствительных нервов зрительного, слухового и других рецепто­ров они были распространены и на анализ механизмов ощуще­ний, связанных с дистантрецепторами, с рецепторами-“созер­цателями”. Эти теперь очень многочисленные и разносторон­ние исследования привели к общему выводу, который в ост­рой формулировке может быть выражен так: ощущение как психическое явление при отсутствии ответной реакции или при ее неадекватности невозможно; неподвижный глаз столь же слеп, как неподвижная рука астереогностична [7, 8, 9]...

Анализ осязания обладает тем преимуществом, что он име­ет дело с процессом, существеннейшее содержание которого выступает в форме внешнего движения, легкодоступного изу­чению.

Попытаемся всмотреться ближе в этот процесс. Это такой приспособительный процесс, который не осуществляет ни ас­симилятивной, ни оборонительной функции; вместе с тем он не вносит и активного изменения в самый объект. Единствен­ная функция, которую он выполняет,— функция воспроизве­дения своей динамикой отражаемого свойства объекта — его величины и формы; свойства объекта преобразуются им в сукцессивный рисунок, который затем вновь “развертывается” в явление симультанного чувственного отражения. Таким обра­зом, специфическая особенность механизма процесса осязания заключается в том, что это есть механизм уподобления дина­мики процесса в рецептирующей системе свойствам внешне­го воздействия.

Нет надобности умножать факты, иллюстрирующие выдви­гаемое понимание принципиального механизма отражения применительно к процессу осязания и в пределах аналогии, отмеченной Сеченовым, к зрению. Оно едва ли может здесь серьезно спариваться. Главный вопрос заключается в другом, а именно: может ли быть распространено это понимание также и на такие органы чувств, деятельность которых не вклю­чает в свой состав двигательных процессов, контактирующих с объектом? Иначе говоря, главным является вопрос о возмож­ности рассматривать уподобление процессов в рецептирующей системе как общий принципиальный механизм непосредственно чувственного отражения природы воздействующих свойств действительности. Одним из наименее “моторных” органов чувств, несомненно, является слуховой орган. Ухо, если можно так сказать, максимально непраксично, максимально отделено от аппарата внешних мышечных движений; это типичный орган-“созер­цатель”, откликающийся на поток звуков процессами, совершающимися в чувствительном приборе, скрытом в толще ко­сти. Это впечатление неподвижности органа слуха сохраняет­ся, несмотря на наличие внутреннего проприомоторного аппа­рата уха; что же касается двигательных реакций наружного уха, то о малой их существенности достаточно свидетельству­ет факт отсутствия их у большинства людей.

Естественно поэтому, что по отношению к слуху вопрос о роли моторных процессов в отражении специфического каче­ства звука является особенно острым.

Однако именно исследование слуха и дало основание вы­двинуть изложенное выше понимание механизма чувственно­го отражения.

Некоторое время тому назад и в несколько другой связи мы избрали для экспериментального изучения вопрос о строе­нии функциональной системы, лежащей в основе звуковысотного слуха. Уже предварительный анализ привел нас к необ­ходимости учитывать факт участия деятельности голосового аппарата в процессе различения звуков по высоте — факт, на значение которого указывали Келер [10] и ряд других авторов, в частности у нас Б. М. Теплое [11].

Применяя специальную методику исследования порогов звуковысотной различительной чувствительности, основанную на использовании разнотембральных звуков для сравнения их по высоте, мы получили возможность экспериментально пока­зать наличие в этих условиях строгой зависимости между по­рогами различительной звуковысотной чувствительности и точностью вокализации заданной высоты, т.е. точностью ин­тонирования звуков [12].

Приведенные опыты доказали далее, что определяющим в анализе звуков по высоте является процесс интонирования, что, иначе говоря, величина порогов зависит от способности интонировать звуки и что пороги звуковысотной различитель­ной чувствительности падают вслед за “налаживанием” пра­вильного интонирования [13]. Таким образом, звуковысотный анализ выступил в этих опытах как функция, в основе кото­рой лежит система рефлекторных процессов, включающая в качестве необходимого и решающего компонента моторные реакции голосового аппарата в виде внешнего, громкого, или внутреннего, неслышного, “пропевания” высоты воспринима­емого звука.

Более общее значение этого факта могло быть понято благо­даря тому, что исследование, о котором идет речь, было на­правлено на то, чтобы показать строение звуковысотного слуха как особой функции, не совпадающей с речевым слухом. Срав­нительный анализ строения обеих этих функциональных сис­тем слуха позволил выяснить более подробно роль их мотор­ных звеньев.

Объективно звук, как, впрочем, и другие воздействия, ха­рактеризуется несколькими параметрами, т.е. комплексом определенных конкретных качеств, в частности высотой и тем­бром. Восприятие звука и есть не что иное, как его отражение в этих его качествах; ведь нельзя представить себе “бескаче­ственного” отражения. Другое дело, в каких именно качествах он отражается. Особенности “набора” отражаемых в ощуще­нии качеств и дифференцируют различные рецептирующие системы как системы разного слуха: с одной стороны, слуха звуковысотного, с другой — специфически речевого.

В связи с тем, что периферический орган — рецептор — является у обеих этих систем общим, вопрос о различии их начального звена представляется более сложным. Зато весьма отчетливо выступает их несовпадение со стороны их мотор­ных компонентов. Основной факт состоит здесь в том, что если у данного испытуемого не сложилась функциональная систе­ма, характеризующаяся участием вокальной историки, то зву­ковые компоненты собственно по высоте им не дифференцируются. Этот кажущийся несколько парадоксальным факт тем не менее может считаться вполне установленным.

Принципиально так же, по-видимому, обстоит дело и с сис­темой речевого слуха, обеспечивающей адекватное отражение специфического качества (инварианта) звуков речи (имеется в виду речь на нетональных языках), с тем, однако, различием, что место вокальной моторики занимает в этом случае движе­ние органов собственно артикуляции [14, 15]. Известно, напри­мер, что при восприятии речи на фонетически совершенно чу­жом нам языке мы специфического качества речевых звуков первоначально не различаем [16]. Роль артикуляторных дви­жений в восприятии речи прямо подтверждается также и дан­ными экспериментальных исследований [17].

Таким образом, мы стоим перед следующим положением вещей: раздражимость периферического слухового органа создает, собственно, только необходимое условие отражения зву­ка в его специфических качествах; что же касается того, в ка­ких именно качествах осуществляется его отражение, то это определяется участием того или другого моторного звена в рецептирующей рефлекторной системе. При этом следует еще раз подчеркнуть, что моторные звенья рецептирующей систе­мы, о которых идет речь, не просто дополняют или усложняют конечный сенсорный эффект, но входят в число основных компонентов данной системы. Достаточно сказать, что если вокально-моторное звено не включено в процесс восприятия вы­соты звуков, то это приводит к явлению настоящей “звуковысотной глухоты”. Следовательно, отсутствие в рецептирующей системе моторного звена, адекватного отражаемому качеству звука, означает невозможность выделения этого качества Наоборот, как только происходит налаживание процесса интонирования звука, оцениваемого по его высоте, различительные пороги резко падают — иногда в 6—8 и далее в 10 раз.

В каком же смысле процесс интонирования является адекватным отражаемому качеству звука? Очевидно, в том же смысле, в каком движение ощупывания при осязании является адекватным контуру предмета: движения голосовых связок воспроизводят объективную природу оцениваемого свойства

воздействия...

Между обоими этими процессами существует, однако, и раз­личие. В случае осязательного восприятия рука вступает в со­прикосновение с самим объектом и ее движение, “снимаю­щее” его контур, всегда развертывается во внешнем поле.

Иначе бывает при восприятии звука. Хотя и в этом случае процесс уподобления первоначально происходит также в фор­ме внешне выраженного движения (внешнее пропевание), но оно способно далее интериоризоваться, т. е. приобрести форму внутреннего пропевания, внутреннего “представливания” (Теплов). Это возможно вследствие того, что собственный сенсор­ный периферический аппарат и эффектор данной рецептирующей системы не совмещаются в одном и том же органе, как это имеет место в системе осязания. Поэтому если бы при ося­зании внешнее движение редуцировалось, то это вызвало бы прекращение экстрацептивных сигналов, воздействующих на руку, и тактильная рецепция формы предмета стала бы вооб­ще невозможной. Другое дело при слуховом восприятии: в этом случае редукция внешнедвигательной формы процесса уподобления (т.е. переход от громкого пропевания к внутрен­нему “представливанию” высоты), конечно, не устраняет в не меняет воздействия экстрасенсорных раздражителей на перифе­рический слуховой орган и слуховой рецепции не прекращает.

Данные, характеризующие роль и особенности эффекторного звена в рефлектороной системе звуковысотного слуха, по­зволяют выдвинуть следующую общую схему процесса анали­за звуков по высоте.

Звуковой раздражитель, воздействующий на периферичес­кий орган слуха, вызывает ряд ответных реакций, в том чис­ле специфическую моторную реакцию интонирования с ее проприоцептивной сигнализацией. Реакция эта не является сра­зу же точно воспроизводящей высоту воздействующего зву­ка, но представляет собой процесс своеобразного “поиска”, активной ориентировки, который и продолжается до момен­та сближения внутри рецептирующей системы интонируемой высоты с основной высотой воздействующего звука. Далее в силу наступающего своеобразного “резонанса” частотных сиг­налов, идущих от аппарата вокализации, с сигналами, посту­пающими от слухового рецептора (или удерживающимися “операционной памятью”), этот динамический процесс стабилизируется, что и дает выделение высоты звука, т.е. отражаемого его качества.

Это представление о ходе процесса звуковысотного восприятия было подтверждено полученными нами экспериментальными данными [18]...

Выдвигаемая гипотеза представляет собой попытку ответить на наиболее трудный вопрос теории ощущения: как возможно детектирование сигналов, приходящих от чувствительных экстрацептивных приборов, в результате которого происходит воспроизведение специфического качества раздражителя? Ведь первоначальная трансформация внешних воздействий в рецепторах есть их преобразование, т. е. их кодирование [19, 20, 21].

При этом “частотный код” нервных процессов сохраняется на всем их пути, что составляет необходимое условие деятельности коры. Иначе взаимодействие нервных процессов отвечающих разнокачественным раздражителям, было бы не возможно. При этом условии механизм воспроизведения cпецифического качества воздействия должен включать в себя также и такие процессы, которые способны выразить собой природу воздействующего свойства. Таковы процессы ощупывания предмета, слежения взором, интонирования звуков, осуществляющиеся при участии мышц.

Всегда ли, однако, детектирование качества воздействия должно происходить при участии мышечной периферии или же следует говорить об участии в этом процессе вообще тех или иных эфферентов? Это вопрос, требующий особого рассмотрения, как и еще более важный вопрос об общебиологическом смысле и о происхождении самой функции уподобления.

Таким образом, гипотеза, о которой идет речь, оставляет многие важные вопросы открытыми. Гипотеза эта является, на мой взгляд, совершенно предварительной попыткой сделать дальнейший шаг в развитии концепции, рассматривающей ощущения как процессы, которые, опосредствуя связи с воздействующей предметной средой, выполняют ориентирующую, сигнальную и вместе с тем отражательную функцию.

1. МШ1ег J. Handbuch fur die Physiologic dee Menschen fur Vorlesungen, Bd. П, 1840, S. 251.

2. Вавилов С. И. Глаз и солнце. М., 1950;

3. Кравков С. В. Очерк общей психофизиологии орга­нов чувств. М., 1956.

4. Ананьев Б. Г. Труд как важнейшее условие развития чувствительности. Вопросы психологии, 1955, № 11.

5. Kohler I. Die Methode des Brillenverauche in der Wahrnehmungspsychologie mit Bemerkungen. Zur Lehre von der Adaptation, 1955; Kohler I. Experiments with Prolonged Optical Distortions. Proceeding of the XIV International Congress of Psychology, 1955.

6. Кравков С. В. Взаимодействие органов чувств. М.— Л., 1948.

7. Зинченко П. И. Формирование зрительного образа. Вопросы психологии. 1958. № 5.

8. Членов Л. Г.. Сутовская А. К. Патологии осязания. Архив биологических наук, т. 40, вып.1. М., 1936.

9. Delattre P. Les indices acoustiques de la parole, Phonetica, Basel — New York, v. 2, № 1—2,1958.

10. Kohler W. Akustische Untersuchungen, Ш. Zeitschrift fur Psychologic, Bd. 72, Leipzig, 1915.

11. Теплое Б. М. Психология музыкальных способнос­тей. М.—Л., 1947.

13. Овчинникова О. В. Анализ системного строения вос­приятия. Сообщение V. Доклады Академии педагоги­ческих наук РСФСР, 1959, № 2.

14. “Слушание речи не просто только слушание: до из­вестной степени мы как бы говорим вместе с говоря­щим” (П. П. Блонский. Память и мышление. М.— Л., 1935, стр. 154). В новейшей лингвистической литера­туре это положение подчеркивается П. Делатром, кото­рый формулирует его следующим образом: “...звуковая волна воспринимается не прямо, а опосредованно (indirectement) путем соотнесения ее с артикулярным движением (par reference au gestarticulatoire)”.

15. P. Delattre/ Les indices acoustiques de la parole. Phonetica, V.2, , № 1-2. Basel-New York, 1958, p. 248.

16. Бернштейн С. Н. Вопросы обучения произношению. М., 1937.

17. Соколов А. Н. Внутренняя речь и понимание. Ученые записки Государственного научно-исследовательского института психологии, т. П. М., 1941.

18. Леонтьев А. Н.. Овчинникова О. В. Анализ системного строения восприятия. Сообщение V. О механизме звуковысотного анализа слуховых раздражителей. Доклады Академии педагогических наук РСФСР, 1968, № 3.

19. Гранит Р. Электрофизиологическое исследование рецепции. М., 1967.

20. Эдриан Е. Д. Основы ощущений. Деятельность органов чувств. М., 1931.

21. Morgan Cl. Physiological Psychology. New York, 1941

А. Н. Леонтьев. Проблемы развития психики, над- 2, дополненное. М., 4 Мысль”. 1965. С. 151—182. Печатается с сокращениями.