Основы теории дискурса Москва «Гнозис» 2003 ббк81. 2 M15 Макаров М. Л

Скачать 4.44 Mb.

страница	16/24
Дата	15.05.2016
Размер	4.44 Mb.
	#12704

1 ... 12 13 14 15 16 17 18 19 ... 24

5.3. КАТЕГОРИИ ДИСКУРС-АНАЛИЗА

Я как бедный ребенок,

которого за руку водят

по ярмарке мира.

Глаза разбежались

и столько мне, грустные, дарят...

X. Р. ХИМЕНЕС

5.3.1 Мена коммуникативных ролей

Мена коммуникативных ролей или взятие репликового шага [калька с англоязычного термина turn-taking; ср.: Sprecher-Wechsel — Henne, Rehbock

1982], хотя и представляется на самый первый взгляд явлением хаотичным, все же подчиняется своим правилам (хотя слово правило здесь следует понимать совсем не так, как, скажем, в теории речевых актов), описанным в работах Сакса, Щеглова и Джефферсон [Sacks, Schegloff,

Jefferson 1974].

Необходимо различать случаи мены коммуникативных ролей по инициативе говорящего и те случаи, когда желание получить слово внезапно просыпается в одном из слушающих. В первом случае существует три уровня контроля, три способа регуляции авторства последующей реплики при смене говорящих:

1) следующий участник общения, которому дается слово, назначается посредством прямой номинации, обращения или же косвенного описания, при этом обычно от нового говорящего ожидается вполне определенный ход;

190

2) посредством произнесения первой, инициативной части диалогического единства типа вопрос — ответ определяется следующий ход, но говорящий не назначается, хотя часто он(а) подразумевается;

3) нередко встречается так называемая «нулевая» регуляция, когда сами участники общения должны решить, кто из них продолжит разговор и каким образом; при этом, если из присутствующих никто не захотел взять слово, то говорящий может продолжить речь до следующей «точки перехода» [ср.: transition-relevance place — Schegloff, Sacks 1973; Sacks, Schegloff, Jefferson 1974; Sacks 1995; Schegloff 1992].

Этнометодологические правила «взятия шага» отличаются от конститутивных правил в теории речевых актов [ср.: Searle 1992: 15ff; Schegloff 1992]. Пытаясь доказать, что это правилом это и назвать нельзя (так как правило — это нечто, чему нельзя не следовать), Сёрль пародирует теорию конверсационного анализа: «In a conversation a speaker can select who is going to be the next speaker, for example by asking him a question. Or he can just shut up and let somebody else talk. Or he can keep on talking. Furthermore, if he decides to keep on talking, then next time there is a break in the conversation, the same three options apply. And that makes the rule recursive» [Searle 1992: 16]. К обвинению в рекурсивности правил взятия шага Сёрль добавляет обличение в отсутствии у правил Сакса, Щеглова и Джефферсон «каузативной экспланаторности».

Дж. Сёрль тем самым расписывается в логическом позитивизме (о чем сказано в первой главе), приверженности к «старой» онтологии. Э. Щеглов справедливо отметил некорректность выпадов своего оппонента и, анализируя категорию «правило» (rule), говорит о другой, отличной от Сёрля трактовке термина, возможной подмене его понятиями «практика» (practice) или «употребление» (usage), a также о своем принципиальном нежелании объяснять все явления речевой коммуникации с позитивистских позиций «каузативной экспланаторности» [Schegloff 1992].

По признаку соотнесенности соседних репликовых шагов в масштабе реального времени различаются данные типы взятия шага [Henne, Rehbock 1982: 190]:

а) мена коммуникативных ролей с перебиванием;

б) «гладкая» мена коммуникативных ролей (latching);

в) мена коммуникативных ролей после паузы.

К числу сигналов мены коммуникативных ролей [turn-signal — Coulthard 1977: 61] относятся интонация высказывания и многие другие компоненты фонации; далее — паралингвистические средства, в частности, различные аспекты кинесики и проксемики; грамматические показатели, особенно синтаксические; социально ориентированные коммуникативные ходы наподобие

191

You know...; Знаете (ли)... или настойчивые запросы подтверждения с помощью заключительных фраз наподобие Так ведь? Правда?, tag-questions в английском и формул ...oder? ...nicht wahr? ...ja? в немецком — как элемент «речевой организации» [Wunderlich 1976: 331].

Строя фреймовую модель мены коммуникативных ролей как одного из аспектов внутренней организации дискурса, Т. Балмер и В. Бренненштуль [Ballmer, Brennenstuhl 1981: 36] выделяют такие фазы или концепты: намерение заговорить; разрешение заговорить; начало реплики; затягивание/сокращение реплики; прерывание реплики; продолжение/возобновление реплики и завершение реплики. Каждая из фаз может быть отмечена (пара)лингвистически.

Наибольшей экспликации подобные концепты подвергаются в институциональном или организованном общении, например, в метакоммуникативных ходах председательствующего и других участников какого-нибудь официального совещания в условиях жесткого регламента [см.: Макаров 1987].

Способ осуществления мены коммуникативных ролей, как основополагающий фактор динамической организации дискурса в целом, оказывается одним из наиболее важных, центральных критериев для построения типологии дискурса. Именно меной коммуникативных ролей обыкновенная непринужденная беседа отличается от других форм речи, скажем, допроса в структуре судебного разбирательства или школьного урока [Goodwin 1981: 23].

В регуляции мены коммуникативных ролей огромную роль играют факторы психологической и социально-психологической природы. Естественной считается мена коммуникативных ролей после длительного шага, ибо аномально общение, в котором один участник все время говорит, а другие молчат; это возможно либо в формальных группах, где такое поведение регламентировано социальным институтом, либо в неформальных группах, даже диадах с абсолютной асимметрией в отношениях.

Мена коммуникативных ролей — это самый естественный и необходимый атрибут языкового общения в любой группе. Чтобы в этом убедиться, попробуйте в разговоре с друзьями не дать им вставить слова или, наоборот, не откликнуться на их сигналы о мене коммуникативных ролей. Как и любая опривыченная операция, «взятие шага» часто осуществляется подсознательно, автоматически, не привлекая нашего внимания: в нормально протекающем общении мы не замечаем, как происходит мена коммуникативных ролей, и только лишь отклонения от нормы и нарушения правил взятия шага фиксируются более или менее успешно — как участниками общения (чья реакция может включать определенные санкции по отношению к нарушителю), так и исследователем.

192

5.3.2 Коммуникативная стратегия

Еще одно часто встречающееся понятие требует краткого комментария — коммуникативная стратегия. Этот популярный термин можно найти практически в каждой более или менее серьезной работе по коммуникативной лингвистике.

Стратегия — центральное теоретическое понятие в любой модели прагматики: прагматическая «глубинная грамматика» не поддается традиционному языковедению, так как в прагматике действуют стратегии, в формальной лингвистике — правила, в то время как теория речевых актов методологически построена вокруг категории конвенция [strategies vs. rules, conventions — Carlson 1983: 55; Parret 1983: 99; Edmondson 1981: 81; Zeckhauser 1991].

Иногда под стратегией понимается цепь решений говорящего, коммуникативных выборов тех или иных речевых действий и языковых средств. Другая точка зрения связывает стратегию с реализацией набора целей в структуре общения. Эти два подхода не противоречат друг другу, наоборот, дополняя друг друга, они в совокупности намного полнее раскрывают многоуровневую и полифункциональную природу естественного языкового общения и его строение. Такое понимание стратегии восходит к описанному выше определению с позиций конструктивизма через осмысление ситуаций с помощью интерпретативных схем, способствующих выработке альтернативных вариантов осуществления действий и выполнения целей.

Каждое высказывание, как и их последовательность, выполняет множество функций и преследует множество целей, в связи с чем говорящим выбираются языковые средства, которые оптимально соответствуют имеющимся целям. Это положение близко принципу оптимальной релевантности Д. Шпербера и Д. Уилсон [1988]. Стратегия предстает как когнитивный процесс, в котором говорящий соотносит свою коммуникативную цель с конкретным языковым выражением [Levy 1979: 197].

Цели тоже могут быть организованы иерархически. Могут быть выделены стратегические или глобальные, образующие вершину эпизода цели и подчиненные им тактические или локальные цели, соответствующие отдельным этапам, частным фазам целого коммуникативного события [Parisi, Castelfranchi 1981]. Упорядоченность множества локальных целей обусловлена иерархической структурой когнитивной модели и относительно фиксированным характером ее отдельных частей, что позволяет участникам диалога на основании инференций программировать или планировать свои действия по реализации главной цели. Кое-кто из авторов предпочитает говорить в данном случае о тактике [tactics — Coulthard 1977: 111], другие оставляют для стратегии глобальный уровень осознания ситуации общения в целом, называя

193

тактиками локальные риторические приемы и линии речевого поведения [Гойхман, Надеина 1997: 208]. Последняя точка зрения выглядит предпочтительнее.

Таким образом, в широком смысле коммуникативная стратегия может определяться как тип поведения одного из партнеров в ситуации диалогического общения, который обусловлен и соотносится с планом достижения глобальной и локальных коммуникативных целей в рамках типового сценария функционально-семантической репрезентации интерактивного типа [Романов 1988: 103].

Реализация стратегии предполагает систематическую сверку соответствия между прагматической «глубинной структурой» взаимодействия — иерархической структурой сценарной модели и развертывающейся в масштабе реального времени «цепочкой», последовательностью коммуникативных ходов в наблюдаемом речевом событии [Edmondson 1981: 81].

Стратегии, как совокупности целенаправленных действий в модели порождения и понимания дискурса, могут быть разными по своей природе: Т. А. ван Дейк и В. Кинч [1988] выделяют пропозициональные стратегии, стратегии локальной когеренции (связности), продукционные стратегии, макростратегии, а также схематические, сценарные стратегии, стилистические [Tannen 1984b; 1989; Gumperz 1982a; 1982b] и разговорные стратегии. Разные стратегии «живут» и в монологах: эмотивные в поэтическом или аргументирующие в научном и публицистическом дискурсе.

Коммуникативная стратегия всегда отличается гибкостью и динамикой, ведь в ходе общения она подвергается постоянной корректировке, непосредственно зависит от речевых действий оппонента и от постоянно пополняющегося и изменяющегося контекста дискурса. Динамика соотношения осуществляемого в данный момент хода с предшествующими, а также их влияние на последующие — один из главных признаков стратегии.

Стратегии, будучи обусловленными соотношением цели и последовательности действий в конкретной ситуации общения, нередко подвергаются ритуализации [Coulmas 1981: 3]. Тогда определенные стратегии и соответствующие им цели и условия деятельности закрепляются за теми или иными социальными институтами и ролями [Fritz 1982: 59], что важно для анализа языкового общения.

5.3.3 Когезия и когеренция дискурса

Несколько слов о терминах когезия и когеренция. Оба они происходят от основы глагола cohaereo (сит + haereo) (лат. быть связанным, соединенным, сросшимся, держаться или висеть вместе, примыкать). Тер-

194

мин когезия обязан своим рождением основе супина cohaesum. Есть в словаре и производное от этого же глагола существительное cohaerentia «сцепление, внутренняя связь», восходящее к форме причастия настоящего времени. Во многих отечественных работах, особенно в русле лингвистики текста, закрепился термин когерентность [см.: НЗЛ: Вып. 8, 1978: 469], что представляется неточным употреблением, так как в русской терминологической традиции для латинской основы этого типа нормативным будет слово, оканчивающееся на -енция, по аналогии с конференция, аудиенция... Это подтверждается и параллелями из новых европейских языков (ср.: англ. coherence, conference, audience, нем. Kohärenz, Konferenz, Audienz и др.).

В современном употреблении когезия и когеренция получили собственные «сферы влияния», хотя не обошлось без некоторой терминологической путаницы, объяснимой кровным родством двух слов [ср.: Halliday, Hasan 1976; Hobbs 1982; Craig, Tracy 1983; Werth 1984; Gernsbacher 1995; Heydrich 1989; Norgard-Sörensen 1992; Rickheit, Habel 1995; Tannen 1984a и др.].

Когезия, или формально-грамматическая связанность дискурса

Когезия, или формально-грамматическая связанность дискурса определяется различными типами языковых отношений между предложениями, составляющими текст или высказываниями в дискурсе. В своей ставшей уже классической работе по когезии текста М. А. К. Хэллидей и Р. Гасан [Halliday, Hasan 1976] предлагают рассматривать пять аспектов таких отношений: указательную, личную и сравнительную референцию; субституцию имени, глагола и предикативной группы; эллипсис имени, глагола и предикативной группы; союзные слова и другие коннекторы, выражающие одно из ограниченного набора отношений, причем весьма общих, связывающих разные части текста; а также лексическую когезию, часто достигаемую повтором лексических единиц в смежных предложениях: посредством повтора одного и того же слова или лексического эквивалента исходного слова, повтора родового понятия, коллокации и т. д. К явлениям этого уровня относятся механизмы ко- и кросс-референции, анафоры и прономинализации, широко изучающиеся в лингвистике текста.

Когеренция шире когезии, она охватывает не только формально-грамматические аспекты связи высказываний,

Когеренция шире когезии, она охватывает не только формально-грамматические аспекты связи высказываний, но и семантико-прагматические (тематические и функциональные в том числе) аспекты смысловой и деятельностной (интерактивной) связности дискурса, как локальной, так и глобальной [van Dijk 1977: 10; 1981: 124; Lanigan 1977: 24; Levy 1979:207—208; Edmondson 1981: 18; Lux 1981: 19—22; Fritz 1982; Hobbs 1982; Carlson 1983: 146—149; Brown, Yule 1983: 223; Tannen 1984b: 151—154; Werth 1984: 93].

Возвращаясь к игровой аналогии, определим, что дискурс, формально не нарушающий правил игры («грамматичный»), обладает когезией; когеренция

195

проявляется во взаимодействии стратегий в «удачно разыгранном» диалоге, в котором все ходы участников соответствуют их общим, глобальным целям [Carlson 1983: 149]. Это сравнение образно раскрывает идею глобальной когеренции, как отношения каждого конкретного высказывания к общему плану коммуникации: обмен высказываниями в речи обусловлен стратегиями, планами, сценариями, когнитивными схемами, находящимися в сознании интерактантов, причем каждый новый ход заставляет их корректировать свои планы и стратегии [Hobbs 1982: 226—227]. О глобальной когеренции как соответствии каждого коммуникативного действия своему месту в общей макроструктуре взаимодействия, соответствии каждой реплики своей роли в целом коммуникативном событии пишут многие исследователи [ср.: global coherence — van Dijk 1977: 246; makrostrukturelle Kohärenz — Lux 1981: 22; discourse, interactive coherence — Edmondson 1981: 19 и др.].

Среди целей, которые преследуют коммуниканты, особо выделяются так называемые собственно текстовые цели (цели, сосредоточенные непосредственно на порождении и структуре дискурса: дать необходимую фоновую информацию, привести пример, предложить аргумент). Как правило, в развернутых суждениях, монологах, предварительно подготовленном общении и письменных текстах по мере продвижения говорящего или пишущего к уровню конкретизации идеи, ее детализации, такие текстовые цели становятся доминирующими. Именно в этом аспекте предлагается говорить о локальной когеренции [Hobbs 1982: 227]. Некоторые авторы относят к этой группе явлений тема-рематическую связанность дискурса, сосредоточиваясь на различных типах прогрессий (переходах рем предшествующих высказываний в темы последующих). Это, безусловно, важный механизм, но он не является ни достаточным, ни необходимым для определения локальной когеренции, которая включает все аспекты сочлененности (connectivity) дискурса: грамматическую, лексическую (например, коллокацию), логическую (коннекторы, риторические фигуры) и смысловую, семантико-прагматическую (экспликатуры и импликатуры, инференции, пресуппозиции).

Нельзя обойти вниманием такую важную категорию, как тематическая когеренция [ср.: thematic, topical coherence — Coulthard 1977: 80; Edmondson 1981: 18; Hobbs 1982: 228]. Этот тип когеренции формируется вокруг глобальной темы дискурса или темы говорящего. Особенно наглядно это качество дискурса проявляется не в коротких фрагментах, а в более или менее значительных по объему текстах. Оно выражается в повторении определенных «мотивов» и «тем»: ключевых объектов, фактов, верований, когнитивных структур, социальных представлений, эксплицитно или имплицитно выраженных в дискурсе. Все они входят в семантическую макроструктуру глобальной

196

темы дискурса, когнитивно опирающейся на макропропозицию или вершину модели референтной ситуации.

Итак, когеренция, с одной стороны, это не просто понятность текста и его смысловая цельность; с другой стороны, это нечто большее, чем использование соответствующих грамматических форм и эксплицитных коннекторов, которые, как ни странно, больше всего нужны там, где когеренция представлена меньше.

Когеренция зависит от многих факторов, не в последнюю очередь — от типа социума как совокупного субъекта языкового общения (его однородности, статусно-ролевой структуры, типа деятельности и социального института, степени формальности, фиксированности темы и предварительной подготовленности, способа мены коммуникативных ролей и многого другого). Социально-психологические факторы, определяющие специфику общения и какого-либо коммуникативного события, оказываются важными регулятивами обменных отношений речевого взаимодействия: на более глубоком социо-психическом уровне коммуникативным ходам в структуре обменов соответствуют такие действия, как вызов, защита, отступление [challenges, defences, retreats — Labov, Fanshell 1977: 60]. Их правильное сочетание способствует обеспечению смысловой связности дискурса, воплощающейся в реализации соответствующих стратегий. Взаимообусловленность когеренции дискурса и его стратегической организации нам представляется весьма важным теоретическим моментом.

5.3.4 Метакоммуникация и дейксис дискурса

Метакоммуникация в самых общих чертах составляет ту часть общения, которая направлена на самое себя, на общение в целом и его различные аспекты: языковую ткань дискурса, его стратегическую динамику,

структуру обменов и трансакций — фаз интеракции, мену коммуникативных ролей, представление тем, взаимодействие с контекстом, регуляцию межличностных и социальных аспектов взаимодействия, нормы общения, процессы обмена информацией и ее интерпретации, эффективность канала коммуникации [Lanigan 1977: 79—82; Leech 1980: 33; Stubbs 1983: 48—66; Brown, Yule 1983: 132—133 и др.].

Метакоммуникативные функции выполняют разнообразные элементы дискурса, от звука и интонации, частицы, междометия или слова до самостоятельных ходов и обменов.

Особый интерес исследователей дискурса привлекли знаки, сообщающие координаты данного высказывания в потоке речи относительно предыдущих и последующих коммуникативных действий (аналогично тому, как тради-

197

ционный дейксис лица, места, времени ориентирует высказывание в физическом пространстве). В связи с этим языковые средства — индексы по своей природе, обслуживающие метакоммуникативную функцию в отношении звучащего или письменного текста, зачисляются в разряд единиц дейксиса дискурса или дейксиса текста [discourse deixis — Fillmore 1975: 70; Levinson 1983: 85; Textdeixis — Rauch 1983: 48 и др.]. Хотя в отличие от традиционных дейктических категорий лица, числа и времени, дейксис дискурса не обладает собственным набором языковых единиц, он часто использует для обозначения точки отсчета в системе координат какого-либо текста или дискурсивного процесса индексы места и времени (As I said before... I've already told you earlier. Later I'll explain this rule... abovementioned, hereinafter represented by...).

Дейксис дискурса — это лишь одно из многих проявлений метакоммуникации в естественном общении. Принадлежащие к универсальному свойству самоорганизации дискурса явления Д. Вундерлих, например, описывает под именем речеорганизующие речевые акты [Redeorganisierende Sprechakte — Wunderlich 1976: 330—334], выделяя четыре основные группы:

а) вербальные сигналы мены коммуникативных ролей;

б) структурные, «рамочные» элементы, дейксис дискурса, определители темы, указания на значимость своего сообщения;

в) заполнители пауз, соответствующие явлениям хезитации, во время которых говорящий когнитивно готовит высказывание или «подыскивает слово», а также акты коррекции, уточнения, редактирования уже сказанного;

г) процедуры, направленные на обеспечение понимание, как, например, взаимные подтверждения об успешном вводе/выводе информации.

Не все из перечисленного выше может по праву называться метакоммуникацией, например, не все вербальные сигналы мены коммуникативных ролей могут быть квалифицированы как акты по поводу общения: инициативный, предписывающий речевой ход предполагает смену говорящего, но сам по себе не сообщает ничего о ходе коммуникации (в этом случае можно сказать, что этот ход выполняет метакоммуникативную функцию, не будучи собственно метакоммуникативным ходом); в то же время акт предоставления слова в регламентированном общении (например, в зале суда) признается метакоммуникативным, так как этот компонент ситуации общения является темой хода и объектом регулятивного воздействия данного высказывания. Иначе говоря, метакоммуникативный элемент должен отсылать к общению.

М. Стабз, говоря о метакоммуникации, имеет в виду прежде всего рефлексию, отображение компонентов речевой ситуации в дискурсе [monitoring of the speech situation — Stubbs, 1983: 48]. Слово мониторинг в этой формулировке

198

дает наглядный образ метакоммуникации — адаптивного функционального самоконтроля дискурса.

Анализируя транскрипты обычных школьных уроков, М. Стабз выделяет восемь различных типов метакоммуникативных речевых актов, отчасти совпадающих с теми, о которых пишет Д. Вундерлих [Stubbs 1983: 50—53]: привлечение или поддержание внимания, его демонстрация; контроль «количества сказанного»; проверка или подтверждение понимания; подведение итогов или обобщение; определение или перефразирование; редактирование; коррекция; уточнение темы.

Если кратко представить типы метакоммуникативных ходов по функциональной нацеленности на мониторинг того или иного аспекта ситуации общения, то одними из наиболее значимых категорий безо всякого сомнения будут контакт и канал. Сюда относится спектр явлений, которые некоторые исследователи именуют фатической метакоммуникацией [Почепцов 1981; Чхетиани 1987]. Должна учитываться также характеристика носителей знака: звук или письмо, их физические особенности, например, артикуляция или почерк; а также технические средства коммуникации, такие как телефон, факс, электронная почта. К этому разряду надо отнести элементы и ходы, обеспечивающие привлечение и поддержание внимания (например, широко распространенные «вводные» слова well, look, you know, listen, а также целый арсенал обращений по имени, титулу, прозвищу Mr. Speaker, Mickie, Madam, Sir, Doc, Officer; Hey, mister и т. п.). Довольно близки им обеспечивающие мониторинг восприятия и понимания подтверждающие сигналы (yes, yeah, ok, I see, all/right, I am listening, I hear you perfectly, I understand), контролирующие запросы со стороны говорящего (Do you follow me? Repeat what I've said. Is it clear? Are you with me? Are you listening?), переспросы-«петли» со стороны адресата (what? pardon? I don't get it. Sorry, could you say this again?), а также исходящее от любой стороны информирование о неудаче общения в целом (/ can't get through to you. We don't seem to be on the same wavelength), причем неудача может быть обусловлена или когнитивной, или физиологической неспособностью принять и интерпретировать сообщение (например, неразборчивая речь или письмо, много помех и т. д.). Иногда это отражается в высказываниях и их компонентах, регулирующих физические параметры канала (Speak up! I can't hear you. The feedback's awful, I'll call you back in a minute. Don't talk with your mouth full! No one can read your scribbles). В специализированных регистрах регламентированного общения иногда встречаются целые обмены, контролирующие канал связи и понимание сообщения, например, в диалоге пилота с диспетчером: Zero-five, do you read me? — Roger. Copy.

199

К интеракционным аспектам общения относятся следующие категории, воплотившиеся в метакоммуникативных элементах дискурса: тип общения, процедурный сценарий взаимодействия и, соответственно, тип дискурса; субъект общения и связанные с ним типологические особенности группы, социально-ролевые и межличностные отношения; разнообразные нормы общения, его тональность, степень фиксированности темы, структура обменов, мена коммуникативных ролей, уровень формальности (см. ниже) и степень предварительной подготовленности и т. д. Мониторинг межличностных и социальных отношений в речи весьма часто осуществляется самостоятельными ходами (Don't you dare talk to me like that! Who do you think you're talking to ? You are the boss. You must know your place. Don't sir me. Now I'm talking not as your boss, but as your friend). Контроль за соблюдением норм общения включает обширную группу элементов разного уровня, а также разной функциональной направленности. Некоторые из этих элементов регулируют стиль речи и тональность общения, в частности вежливость (Don't use that tone of voice with me! Watch your tongue! You're not in the barracks!). Другие охраняют нормы взаимодействия и типа института (Mr. Speaker, off the record! Each of you may ask only one short question), причем даже ощущаемые как норма дискурсивные отношения в паре «вопрос—ответ» могут стать предметом отдельного мета-коммуникативного хода (You didn't answer my question). Безусловно, производится мониторинг мены коммуникативных ролей (Senator Jones will have the floor now. Mr. Brown, you cannot have the floor twice. John, let your brother say a word. If I may interrupt you...). Другие единицы регулируют тему, вводят ее, уточняют, закрывают или меняют (We shall discuss the pollution problem first. Speaking of discourse markers... By the way... Enough politics! Let's talk about the holidays).

Узко коммуникативный аспект направлен на мониторинг формы и содержания сообщения. Содержание далее реализуется в категориях количества (объема и достаточности сообщения), качества (истинности и достоверности хода), релевантности и уместности (темы и предмета общения, отношения к контексту), искренности, предварительных условий и других семантико-прагматических свойств дискурса, соответствующих в общем и целом постулатам кооперативного общения Грайса и условиям успешности речевых актов. Формально-языковая организация сообщения обусловлена процессуальным характером общения, что предполагает маркирование его начала, конца и структурных фаз («рамка»), например, выделение элементов аргументативных структур, редактирование лингвистической формы сразу по ходу общения: перефразирование и коррекцию; заполнение пауз, «холостые» или «пустые» ходы, выигрывающие время и т. д. Из числа формальных метакоммуникативных элементов нетрудно выделить маркеры начала, структурирования и оконча-

200

ния (first of all, before I answer your question, on one hand — on the other hand, to conclude, finally), элементы редактирования (in other words, to recapitulate, to sum it up, anyway, as I was saying).

Очень много встречается метакоммуникативных элементов, отражающих содержание сообщения, во-первых, его качество, т. e. истинность, достоверность, его оценку самим говорящим и в связи с этим — искренность автора высказывания, короче, все то, что относится к вербализации пропозициональных установок (Do you believe it is really true? I'm dead sure. I mean it. Frankly. Evidently. Metaphorically speaking); во-вторых, количество речи (You've said enough! This letter is just wordy. Is that all you want to tell us?); в-третьих, его релевантность (This has nothing to do with the problem. Are you sure this is the case?); в-четвертых, уместность в ситуации (Not here! I don't want to discuss it now. Not over the phone).

Необходимо отметить, что в дискурсе метакоммуникативные единицы и акты, как правило, полифункциональны, например, фразы типа Well..., You know..., By the way не только отмечают структурное членение дискурса или представление темы, но и привлекают внимание адресата, облегчают восприятие и т. д.

Бирмингемская школа не выделяет метакоммуникативных единиц как таковых, но так же отличает обмены, организующие дискурс, от «собственно коммуникативных» [ср.: organizational vs. conversational exchanges — Francis, Hunston 1992: 125]. К тому же в их функционально-структурной типологии актов довольно легко опознать фактически метакоммуникативные [framer, marker, starter, metastatement, summons, return, loop, prompt, reformulate, engage — Francis, Hunston 1992: 128—133].

* * *

В пятой главе, начав с анализа теории речевых актов, мы пришли к выводу о ее неприменимости, по крайней мере без серьезных изменений, к изучению реально происходящего языкового общения. Намного интереснее выглядят инференционные модели дискурса и теория релевантности, хотя в объяснении когнитивных механизмов коммуникации и они страдают от абсолютизации логико-дедуктивного способа. Дополнив перечисленные направления принципом интерсубъективности и коллективной интенциональности, поставив их на фундамент интеракционной модели, можно применить их к изучению общения в группе.

Дискурс, безусловно, имеет свою структуру, качественно отличающуюся от структуры лингвистических единиц разных уровней. Другими важными

201

отличительными чертами дискурса являются его связность (когеренция), а также метакоммуникативная самоорганизация. Нормальная структура дискурса — психологическая реальность, так как отклонения от нормы без труда фиксируются носителями каждой языковой общности. То же справедливо и в отношении связности дискурса.

По всей видимости, у традиционно выделяемых структурных единиц дискурса (акт, ход, обмен, трансакция, речевое событие) есть когнитивные корреляты: границы трансакции определяются или по границам декларативной модели предметно-референтной ситуации, или по границам типа деятельности в процедурном сценарии; границы обмена помогают установить коммуникативный фокус, внимание и активация. Речевое событие выделяется категориально по ситуационной модели эпизода с его символической значимостью в координатах культуры: институтов, ритуалов, обычаев, норм деятельности.