Перевод с английского

Условия снижения оборонительной агрессии

Поскольку оборонительная агрессия — это генетически запрограммированная реакция на угрозу витальным ин­тересам индивида, то изменить ее биологическую основу невозможно, даже если ее поставить под контроль и мо­дифицировать (как это делается с некоторыми влечения­ми, имеющими основание в других инстинктах). Поэтому главным условием снижения оборонительной агрессии яв­ляется уменьшение числа факторов, реально провоцирую­щих эту агрессию. Разумеется, рамки данной книги не позволяют начертить программу социальных перемен, не­обходимых для решения такой задачи¹⁶⁴. Поэтому я огра­ничусь здесь лишь несколькими замечаниями.

Главное условие состоит в том, чтобы устранить из жизни взаимные угрозы — как индивидов, так и групп. Это зависит от материальных условий жизни: они долж­ны обеспечивать людям достойные условия бытия и ис­ключать (или делать непривлекательным) стремление к господству одной группы над другими. Данная предпосыл­ка может быть в ближайшем обозримом будущем реализована путем замены нашей системы производства — рас­пределения — потребления на более совершенную. Но мое утверждение вовсе не означает, что это будет сделано или что это легко сделать. На самом деле такая задача на­столько сложна, что самые лучшие намерения в этом на­правлении разбиваются о стену преград. И люди, выска­зывавшиеся весьма решительно, отступают перед трудно­стями и предпочитают надеяться, что катастрофу можно предотвратить, произнося ритуальные хвалы прогрессу.

Создание системы, которая будет гарантировать удов­летворение основных потребностей населения, предполагает исчезновение господствующих классов. Человек не может больше жить в "условиях зоопарка", т. е. ему должна быть снова обеспечена полная свобода, а господство и экс­плуатация в любых видах и формах должны исчезнуть.

Утверждение о том, что человек не может жить без контролирующих руководителей, — чистый миф, опро­вергнутый всеми социальными системами, которые отлично функционируют в условиях отсутствия иерархии. Подоб­ная перемена, конечно, приведет к радикальным соци­альным и политическим изменениям, следствием кото­рых должны стать преобразования во всех человеческих отношениях, включая такие сферы, как семья, религия, воспитание, труд, досуг и т. д.

Поскольку оборонительная агрессия — это реакция не столько на реальную, сколько на воображаемую угрозу, раз­дуваемую пропагандистским "промыванием мозгов" и мас­совым внушением, серьезные социальные преобразования должны охватить и эту сферу и устранить подобный способ психологического насилия. А поскольку внушаемость масс покоится на бесправии (беспомощности) индивида и его поч­тении к правителям, то предложенные социальные и поли­тические перемены, ведущие к исчезновению подобных ав­торитетов, сделают возможным формирование независимо­го критического мышления у индивидов и групп.

Наконец, для снижения уровня группового нарциссиз­ма нужно устранить нищету, монотонность, скуку и бес­помощность, распространенные в широких кругах населе­ния. А это не так-то просто сделать: недостаточно всего лишь улучшить материальные условия жизни людей. Это может быть достигнуто лишь в результате коренного преобразования всей социальной организации. Должен быть осуществлен переход к другой системе координат: место таких ценностей, как "власть—собственность—контроль", должны занять координаты "рост—жизнь". Принцип иметь—копить должен быть заменен принципом быть и делиться с другими. Такие перемены потребуют активней­шего участия каждого рабочего и каждого служащего, а также и каждого совершеннолетнего в роли гражданина*. Необходимо найти совершенно новые формы децентрали­зации, нужны новые социальные и политические структу­ры, которые покончат с социальной "аномией" массового общества, которое есть не что иное, как механический кон­гломерат, состоящий из миллионов атомов.

Каждое из перечисленных условий нераздельно связано со всеми остальными. Все они составляют части одной системы, и потому настоящее снижение реактивной агрес­сии возможно лишь тогда, когда вся система, известная нам за последние 6 тысяч лет человеческой истории, будет заменена на нечто принципиально иное. Когда это про­изойдет, то утопические идеи Будды, пророков, проповеди Иисуса Христа и мечты гуманистов эпохи Возрождения будут восприняты не как утопии, а как разумные и реаль­ные пути реализации основной биологической программы человека, которая служит сохранению и развитию челове­ка как индивида и вида.

X. ЗЛОКАЧЕСТВЕННАЯ АГРЕССИЯ: ПРЕДПОСЫЛКИ

Предварительные замечания

Биологически адаптивная агрессия служит делу жизни. Это принципиальное положение очень важно иметь в виду. Оно воспринимается как аксиома и биологами, и нейро­физиологами, хотя и нуждается в дополнительном изуче­нии. Речь идет здесь о том самом инстинкте, который свойствен человеку, как и любому живому существу (не­взирая на различия, о которых мы уже упоминали).

Однако только человек подвержен влечению мучить и убивать и при этом может испытывать удовольствие. Это

единственное живое существо, способное уничтожать себе подобных без всякой для себя пользы или выгоды. В этой главе мы попробуем проанализировать природу этой био­логически неадаптивной, злокачественной деструктивно­сти. Но прежде всего необходимо помнить, что злокаче­ственная агрессия свойственна исключительно человеку и что она не порождается животными инстинктами. Она не нужна для физиологического выживания человека и в то же время представляет собой важную составную часть его психики. Это одна из страстей, которая в отдельных куль­турах или у отдельных индивидов доминирует, а у других вовсе отсутствует. Я пытаюсь показать, что деструктив­ность возникает как возможная реакция на психические потребности, которые глубоко укоренились в человеческой жизни, и что она — как уже говорилось выше — результат взаимодействия различных социальных условий и экзис­тенциальных потребностей человека. Эта гипотеза нужда­ется в теоретическом обосновании, которое поможет нам исследовать следующие вопросы: что понимается под спе­цифическими условиями человеческого существования? В чем состоит природа, или сущность, человека?

Хотя в современном научном мышлении (прежде всего в психологии) подобные вопросы не вызывают пиетета и считаются чисто философскими (или "субъективно-спеку­лятивными"), я все-таки надеюсь показать, что они-то как раз и представляют проблемную сферу для эмпириче­ских исследований.

Природа человека

Начиная с древнегреческих философов, было принято ду­мать, что в человеке есть нечто такое, что составляет его сущность; это "нечто" и называли всегда человеческой природой. Высказывались различные мнения о том, что входит в эту сущность, но ни у кого не возникало сомнения в том, что она есть, т. е. что есть нечто, делаю­щее человека человеком. Так появилось определение: человек — это разумное существо (animal rationale), обще­ственное животное (zoon politikon), животное существо, производящее орудия труда (homo faber), а также способ­ное к созданию символов. Совсем недавно эти традицион ные воззрения были поставлены под сомнение. Причиной такого поворота явилось все возрастающее значение исто­рического исследования человечества. Изучение истории человечества показало, что современный человек так сильно отличается от человека более ранних эпох, что гипотеза о некоей вечной "природе человека" очень далека от реаль­ности. Особенно сильно принцип историзма проявился в исследованиях американских культурантропологов. Из­учение обычаев, нравов, образа мышления первобытных народов привело многих антропологов к выводу о том, что человек рождается как чистый лист бумаги, на кото­рый культура наносит свои письмена. Предположение о неизменности человеческой природы было отвергнуто еще и потому, что этой позицией часто злоупотребляли и ис­пользовали для оправдания неблаговидных человеческих поступков. Начиная с Аристотеля вплоть до XVIII в. многие мыслители защищали рабство, ссылались на человече­скую природу¹⁶⁵. А ученые, пытавшиеся представить жад­ность, стремление к соперничеству и эгоизм как врожден­ные черты характера, на основании этого доказывали ра­зумность и необходимость такой общественно-экономи­ческой формации, как капитализм. "Человеческой приро­дой" кое-кто по сей день пытается объяснить и оправдать гнусные поступки — алчность и мошенничество, ложь, насилие и даже убийство.

Другой причиной скептического отношения к понятию "человеческая природа" стало распространение эволюци­онной теории Дарвина. После того как был сделан вывод об "эволюционном" происхождении человека, концепция об особой, неизменной "субстанции", составляющей "при­роду человека", оказалась несостоятельной. Мне кажется, что новых открытий в человеческой природе можно ожи­дать только на базе эволюционного учения. Значитель­ный вклад в развитие этого направления внесли такие авторы, как Карл Маркс, Рихард Буке¹⁶⁶, Тейяр де Шарден и Т. Добжанский; автор данной книги считает себя про­должателем этой линии.

Главным аргументом в пользу гипотезы о специфиче­ской природе человека стала возможность определить сущ­ность Homo sapiens с точки зрения его строения, анато­мии, физиологии и нейрологии. Мы теперь можем дать точное общепризнанное определение человеческого вида, которое подтверждается различными индикаторами: стро­ением тела, походкой, структурой мозга, количеством зу­бов, способом питания и многими другими факторами, показывающими явное отличие Homo sapiens от высоко­развитых человекообразных приматов. Если мы не хотим скатиться на позиции тех, кто считает тело и дух двумя независимыми сферами, нам придется согласиться, что человеческий вид как психически, так и физически имеет свою особую неповторимость.

Сам Дарвин доказал, что человека как вид отличает не только специфическое строение тела, но и в не меньшей мере — особенности психики. Основные идеи он сформу­лировал в своей книге "Происхождение человека и поло­вой отбор", которая вышла в 1871 г.

Поведение человека определяется его высокоразвитым ин­теллектом, оно меньше зависит от рефлексов и инстинктов и отличается большей гибкостью.

У человека, как у всех высокоразвитых существ, есть такие сложные эмоции, как любопытство, инстинкт по­дражания, внимание, память, фантазия. Но у человека их гораздо больше, и применение их значительно сложнее и разнообразнее.

Человеку свойственно (по крайней мере больше, чем дру­гим животным) осознание ситуации, а с помощью логическо­го мышления он может лучше приспосабливаться к окружа­ющим условиям.

Человек постоянно использует огромное количество ору­дий труда и производит их.

У человека есть самосознание: он размышляет о своем прошлом и будущем, о жизни и смерти и т. д.

Человек мыслит абстрактно и развивает символическое и образное мышление; основным и наиболее сложным резуль­татом этой деятельности стало формирование речи и языка.

Некоторые люди обладают чувством прекрасного.

У многих людей развито религиозное чувство в широком смысле слова, которое породило также благоговение, суеверие, веру в существование духов и сверхъестественных сил и т. п.

У нормального человека есть всегда нравственное чувство, или, выражаясь современным языком, в нем "говорит совесть".Человек — культурное существо и общественное существо, и он развил культуры и общественные системы, которые по своему характеру и многообразию уникальны¹⁶⁷.

Если внимательно проанализировать дарвиновский пе­речень основных психических характеристик человека, то некоторые признаки очень примечательны. Так, он "под одной шапкой" размещает целый ряд черт, которые никак не связаны друг с другом, например самосознание, созда­ние символического языка и культуры, а также наличие эстетических, нравственных и религиозных чувств. Этот список собственно человеческих характеристик страдает поверхностной описательностью, отсутствием классифика­ции, а также полным безразличием к проблеме истоков и предпосылок возникновения этих признаков.

В своем перечне Дарвин упоминает такие эмоциональ­ные состояния, как нежность, любовь, ненависть, жесто­кость, нарциссизм, садизм, мазохизм и т. д., которые он считает чисто человеческими, а все остальные он рассмат­ривает как инстинкты. Он считает уже "вполне дока­занным",

"что человек и высшие животные, в особенности приматы, действительно наделены одинаковыми инстинктами. Они про­являют одинаковые страсти, наклонности и интересы: на­блюдательность и изобретательность; симпатии и антипатии, включая и самые сложные чувства, такие как ревность, по­дозрительность, тщеславие, благодарность, великодушие; они могут обманывать и мстить. Иногда они воспринимают смеш­ное, любят подражать и демонстрируют даже чувство юмора. Они могут удивляться, проявляют любопытство; у них оди­наковые способности: внимание, сообразительность, умение сравнивать и выбирать, память, фантазия, ассоциативное мышление и разум, несмотря на то, что они находятся на разных ступенях эволюции".

Дарвин, разумеется, не поддержал бы наш подход к анализу человеческих страстей, ибо мы большинство этих эмоций считаем исключительно человеческими, а не унаследованными от наших животных предков.

Большой вклад в развитие эволюционной теории после Дарвина сделал выдающийся современный исследователь Дж. Симпсон. Он особо подчеркивал в человеке те каче­ства, которые отличают его от других живых существ. Он пишет: "Важно помнить, что человек — это животное; но еще важнее уяснить, что сущность его уникальной приро­ды следует искать в тех признаках, которые не встречают­ся у других животных. Его место в природе и его выдаю­щаяся роль определяются не тем, что его роднит с живот­ными, а тем, что его делает человеком".

Симпсон предлагает считать основополагающими при­знаками человека следующие взаимосвязанные факторы: разумность, гибкость мысли, способность к проявлению индивидуальности и социальность. Хотя его ответ не вполне удовлетворительный, его попытка выделить существенные характеристики человека в их взаимосвязи и взаимозави­симости, а также понимание закономерности перехода ко­личества в качество — это значительный шаг вперед по­сле Дарвина.

Психологи (в лице известнейшего Абрахама Маслоу) попытались описать специфические потребности челове­ка, на основании чего был составлен список "основных потребностей" — физиологические и эстетические, потреб­ность в безопасности, солидарности, любви, внимании, са­мореализации, в знаниях и понимании со стороны окру­жающих. Этот список представляет собой несистематизи­рованный перечень, и, к сожалению, Маслоу не пытался проанализировать общие предпосылки подобных потреб­ностей в природе человека.

Если же мы попробуем определить природу человека на основе специфически биологических и психических фак­торов, то будем вынуждены обратиться к его появлению на свет.

Поначалу кажется, что установить момент начала жиз­ни человека очень легко, но на самом деле это не так-то просто. Что считать началом: зачатие или тот момент, когда зародыш принимает определенную человеческую форму, акт рождения или момент, когда ребенка отрыва­ют от груди матери, а может быть, и вовсе следует счи­тать, что большинство людей до самой смерти так до кон­ца и не родились. Самое лучшее все же отказаться от попытки фиксировать "рождение" человека с точки зре­ния определенного дня или определенного часа, разумнее представить его жизнь как процесс, в ходе которого обра­зуется личность. Если мы зададимся вопросом, когда возник человек как вид, то ответить на него еще сложнее, ибо здесь мы имеем дело с этапами, измеряемыми миллионами лет, а знания наши опираются на случайные находки (скелеты, орудия труда), вокруг которых по сей день идут споры.

Несмотря на ограниченность наших знаний, все же есть такие данные, которые проливают свет на общую картину происхождения человека.

Предпосылкой для возникновения человека можно счи­тать возникновение клеточной жизни, т. е. период свыше 1,5 млрд. лет назад, или же начало существования пер­вых, простейших млекопитающих (около 200 млн. лет назад). Я бы сказал, что человечество начинает свое раз­витие от гоминидных предков, которые жили 14 млн. лет назад, а может быть, и раньше.

Рождение собственно человека следует, видимо, дати­ровать моментом появления первого "человека прямохо­дящего" (Homo errectus), возраст которого исчисляется от 500 тысяч до 1 млн. лет соответственно разным на­ходкам останков синантропа в Азии. Можно вести ле­тосчисление человеческого рода, начиная с современного его вида Homo sapiens, который возник 40 тысяч лет назад и во всех существенных биологических аспектах идентичен с сегодняшним человеком¹⁶⁸.

Если же мы подойдем к вопросу о человеческой эволю­ции с позиций исторического (а не индивидуального) вре­мени, то мы можем сказать, что человек в подлинном смысле этого слова родился всего несколько минут назад. Или более того, мы можем даже принять такую точку зрения, что процесс его рождения еще не окончен, что пуповина еще не перевязана, что при родах возникли осложнения и потому все ещё остается сомнение — ро­дится ли наконец человек, или речь идет о мертворожден­ном младенце.

Большинство исследователей, занимающихся этим во­просом, связывают возникновение человека с одним конк­ретным событием, а именно с появлением орудий труда. Так считают все те, кто вслед за Бенджамином Франкли­ном определяет человека как Homo faber (человек умелый). Маркс резко критиковал это определение и считал его "характерным для янки"¹⁶⁹. Из современных авторов наиболее убедительную критику концепции Homo faber можно найти у Л. Мэмфорда.

Лучше все же поискать общее представление о челове­ческой природе, как она возникла в процессе человеческой эволюции, чем искать специфику в отдельных факторах его существования (как, например, в орудиях труда), — ведь этот индикатор явно несет на себе отпечаток нынеш­ней всеобщей одержимости производством и потреблени­ем. Мы должны достигнуть такого понимания человече­ской природы, которое покоится на взаимосвязи двух фун­даментальных биологических факторов, характерных для человека. При этом речь идет о постоянном уменьшении доли инстинктивной детерминации поведения¹⁷⁰.

При всем многообразии точек зрения на инстинкты все же почти все исследователи приходят к единому выводу: чем выше уровень развития живого существа, тем мень­шую роль в его жизни играют жесткие филогенетически заложенные модели поведения.

Процесс постоянного снижения роли инстинктивной детерминации поведения можно представить как некий континуум, на одном конце которого мы имеем дело с простейшими формами жизни, у которых существует вы­сочайшая степень инстинктивной детерминации. Однако по мере эволюции она постепенно убывает и у млекопита­ющих достигает некоего определенного уровня, который продолжает падать по мере дальнейшего развития прима­тов. Но и здесь мы встречаем еще огромный разрыв между маленькими длиннохвостыми обезьянами и человекооб­разными. Это убедительно показали в своем исследовании Р. и А. Йерксы. А у вида Homo инстинктивная детерми­нация достигает самой низшей точки.

Еще одна важная тенденция бросается в глаза при из­учении эволюции — это рост объема мозга и особенно неокортекса (коры головного мозга). В этом отношении также можно представить эволюцию в виде шкалы, где на одном конце континуума будут расположены низшие жи­вотные и простейшие нейроструктуры с небольшим чис­лом нейронов, в то время как на другом его конце окажет­ся человек с его огромным и сложно организованным моз­гом с корой, который в три раза превосходит размеры го­ловного мозга его человекообразных предков. При этом главное его отличие будет состоять в фантастическом ко­личестве межнейронных связей¹⁷¹.

В свете этих данных можно определить человека как примата, который начинает свое развитие в тот мо­мент эволюции, когда инстинктивная детерминация ста­новится минимальной, а развитие мозга достигает мак­симального уровня. Такое сочетание минимальной инстинк­тивной детерминации с максимальным развитием мозго­вых структур прежде никогда еще не встречалось на пути эволюции и с биологической точки зрения представляет собой совершенно новый феномен.

Таким образом, когда человек только начал свое разви­тие, он в своем поведении уже руководствовался инстинкта­ми лишь в незначительной мере. Не считая элементарных инстинктов самосохранения и сексуального влечения, у чело­века нет других врожденных или унаследованных программ, которые бы ему предписывали, как вести себя в большин­стве случаев, связанных с принятием решений. Поэтому с биологической точки зрения человек, вероятно, являет со­бой самое беспомощное и слабое из всех живых существ.

Может ли чрезвычайная развитость мозга компенсиро­вать недостаток инстинктивного начала?

До известной степени — да. Человека ведет по жизни его разум. Но одновременно мы знаем, что этот инструмент бывает слабым и ненадежным, что на него оказывают вли­яние желания, влечения и страсти, перед которыми чело­век нередко не в силах устоять. Кроме того, разум не только не заменяет инстинкты, но и здорово осложняет задачу жить. При этом я имею в виду не инструменталь­ный разум (использование мышления для различных дей­ствий с объектами ради удовлетворения своих потребнос­тей), ибо в данном отношении человек в конечном счете мало чем отличается от животных (например, приматов). Я имею в виду тот аспект мышления, благодаря которому человек приобретает совершенно новое качество — само­сознание. Человек — единственное живое существо, кото­рое не только знает объекты, но и понимает, что он это знает. Человек — единственное живое существо, которое наделено не только предметным мышлением, но и разу­мом, т. е. способностью направить свой рассудок на объек­тивное понимание, на осознание сущности вещей самих по себе, а не только как средства удовлетворения каких-то потребностей и нужд. Наделенный сознанием и само­сознанием, человек научается выделять себя из среды, по­нимает свою изолированность от природы и других людей. Это приводит затем к осознанию своего неведения, своей беспомощности в мире и, наконец, к пониманию конечно­сти своего бытия, неизбежности смерти.

Так самосознание, рассудок и разум разрушают ту "гармо­нию" естественного существования, которая свойственна всем животным. Сознание делает человека каким-то ано­мальным явлением природы, гротеском, иронией вселенной. Он — часть природы, подчинённая ее физическим законам и неспособная их изменить. Одновременно он как бы про­тивостоит природе. Он отделен от нее, хотя и является ее частью. Он связан кровными узами и в то же время чув­ствует себя безродным. Запрошенный в этот мир случайно, человек вынужден жить по воле случая и против собствен­ной воли должен покинуть этот мир. И поскольку он имеет самосознание, он видит свое бессилие и конечность своего бытия. Он никогда не бывает свободен от рефлексов. Он живет в вечном раздвоении. Он не может освободиться ни от своего тела, ни от своей способности мыслить. Человек не может жить только как продолжатель рода, как некий образец своего вида. Живет именно ОН. Чело­век — единственное живое существо, которое чувствует себя в природе неуютно, не в своей тарелке: ведь он чув­ствует себя изгнанным из рая. И это единственное живое существо, для которого собственное существование явля­ется проблемой; он должен решать ее сам, и никто не может ему в этом помочь. Он не может вернуться к дочеловеческому состоянию "гармонии" с природой, и он не знает, куда попадет, если будет двигаться дальше. Экзис­тенциальные противоречия в человеке постоянно приво­дят к нарушению его внутреннего равновесия. Это состоя­ние отличает его от животного, живущего в "гармонии" с природой. Это не значит вовсе, что у животного всегда счастливая и спокойная жизнь, но это означает, что у него есть особая экологическая ниша, которой соответ­ствуют все его физические и психические свойства, такое соответствие было обеспечено всем процессом эволюции.