III. Адаптация и "взаимоприспособление" - принцип реальности

III. Адаптация и "взаимоприспособление" - принцип реальности

Здесь нас интересуют психические состояния равновесия, из стабильность, и в особенности их отношение к окружающей среде. Мы должны подчеркнуть огромную эластичность человеческой адаптивности: всегда имеются различные альтернативные средства, пригодные для достижения господства в отношениях со средой. Но психоаналитический опыт также научил нас, что вследствие сложной структуры психического аппарата внутренние расстройства легко вызывают расстройства в отношении к реальности. Наше знание психического аппарата позволяет нам отличать, помимо равновесия между индивидом и окружающей средой, два других сравнительно хорошо определяемых состояния равновесия. Равновесие инстинктивных влечений (жизненно важное равновесие) и психических инстанций (структурное равновесие) зависят друг от друга и от упомянутого первым равновесия (ср. Фрейд 1931, Александер 1933). Однако в действительности мы должны добавить четвертое равновесие. Поскольку эго – не просто равнодействующая других сил, его синтетическая функция является, так сказать, специфическим органом равновесия в распоряжении индивида. Четвертое равновесие имеет место между синтетической функцией и остальной частью эго. Мы вернемся к этому моменту позднее.

Здесь мы сталкиваемся с взаимозависимостью регуляторов интрапсихического равновесия. (Психоаналитическое исследование тех первичных расстройств аппаратов эго, которые приводят в результате к неудачам в адаптации, едва началось.) Один и тот же процесс, который "внутренне " является нарушением в отношении психических установлений. может быть "внешне" нарушением адаптации: например, защита против инстинктивных влечений часто меняет отношение к внешнему миру. Биология говорит об "организации организма", имея в виду "законную корреляцию индивидуальных частей организма" (А.Е.Парр 1926). Мы утверждаем, что адаптация и взаимоприспособление⁹ (в смысле этой корреляции) взаимозависимы; взаимоприсобление обычно является предпосылкой процесса адаптации и наоборот. Эта корреляция также включает психофизические связи, и ее психологическое выражение — это синтетическая функция (ср. Нанберг, 1930), которая является, таким образом, особым случаем более широкой биологической концепции взаимоприспособления¹⁰. Здесь, как столь часто в биологии — на более высоком уровне те же самые задачи решаются другими средствами. В филогенезе эволюция ведет к возрастающей независимости организма от окружающей среды, так что реакции, которые первоначально происходили в отношении к внешнему миру, все в большей мере смещаются внутрь организма. Развитие мышления, суперэго, овладение внутренней опасностью до того, как она становится внешней, и так далее, — примеры этого процесса интернализации. Таким образом, возрастает значимость взаимоприспособления (в психологической сфере, синтетическая функция) в ходе эволюции. Если мы сталкиваемся — как у человека — с функцией, которая одновременно регулирует как отношения со средой, так и взаимосвязи психических инстанций, нам прийдется поставить ее выше адаптации в биологической иерархии: мы поставим ее выше адаптивной деятельности, регулируемой внешним миром, то есть выше адаптации в более узком смысле, но не выше адаптации в более широком смысле, так как последний уже подразумевает “ценность для выживания”, определяемую как отношениями со средой, так и взаимоотношениями психических инстанций.

Вернемся теперь к принципам регуляции. В данный момент нас интересует лишь тот один из ее аспектов, который может нам помочь продемонстрировать сравнительную независимость развития эго. Поэтому мы можем игнорировать на данное время роль навязчивого повторения и принцип нирваны в развитии. Несомненно, имеют место реакции, в которых принцип удовольствия служит самосохранению: например, биологически широко распространенная роль боли (как предупреждения) заключается, главным образом, в предотвращении самоувечья (Уехскюлл, 1920). Крысы станут есть собственные лапы, когда у них перерезаны сенсорные нервы. Однако, как об этом писал Фрейд (1932): “От принципа удовольствия к инстинкту самосохранения лежит долгий путь; и с самого начала две эти тенденции далеки от совпадения” (с.129). Психоанализ показал нам, насколько принципы удовольствия разрушает адаптацию, и это может легко привести нас к недооценке его значимости в овладении внешним миром¹¹. Со времени выхода “Двух принципов” (1911) Фрейда мы знаем, как и в каких границах принцип реальности заменяет или модифицирует принцип удовольствия у человека. В другом и не менее фундаментальном исследовании, “Отрицание” (1925), Фрейд продолжает эти соображения и обсуждает основания проверки реальности и связь мышления с восприятием (ср. Также Ференци, 1926). Но как принцип удовольствия был, так сказать, вынужден модифицироваться в принцип реальности, все еще должно быть объяснено недвусмысленным образом.

Нам понятно, что психический аппарат должен искать во внешнем мире возможности удовольствия, как только его потребности превышают определенную меру и более не могут удовлетворяться фантазией. Поворот к реальности может также быть защитой против тревог, возбуждаемых фантазиями, и может служить для овладения тревогой. В этих двух случаях поворот к внешнему миру и к необходимости его признания все еще находится всецело под влиянием принципа удовольствия. Человек обменивает удовольствие на неудовольствие, или большее удовольствие на меньшее. На то, что мы называем принципом реальности, подразумевает нечто существенно новое, а именно, функцию предвидения. “Происходит отказ от кратковременного удовольствия с сомнительным результатом, но лишь для того, чтобы достичь новым путем гарантированного удовольствия, приходящего позднее” (Фрейд, 1911, с.18). Как справедливо сказал Нанберг (1932), ребенок отказывается от своего всемогущества и магии лишь в надежде на то, что вновь приобретет их, когда вырастет. (Сходные случаи часто случаются в ходе психоаналитического лечения.) Нам известно, что принцип реальности является в некотором смысле продолжением принципа удовольствия, но его средства иные. Но принцип реальности имеет и другое решающее применение помимо возросшего внимания к внешнему миру. Способность к отказу от получения непосредственного удовольствия ради достижения большего удовольствия в будущем не может быть выведена из одного лишь принципа удовольствия; даже воспоминания о болезненных переживаниях недостаточны для ее объяснения. Именно в этой связи Ференци (1926) поднял проблему добровольного принятия боли. Мазохизм, который он привлекает в качестве объяснения, действительно, временами, по-видимому, играет в этом роль; например, в восстановительном процессе возмещения, следующим за утратой шизофреником связи с реальностью (Нанберг, 1932). Но представляется неправдоподобным, что мазохизм должен играть центральную роль в процессах адаптации при нормальном развитии. Навязчивое повторение, использованное в соответствующей статье Френча (1937), также не может в одиночку объяснить его отношение к будущему событию. Навязчивое повторение определенно может объяснять некоторые наши переживания боли, но его связь с принципом реальности намного менее прямая, чем он полагает. Хотя содержание концепции Френча противоречит гипотезе мазохизма Ференци, они связаны в одном отношении: мазохистское отношение, подобно навязчивому повторению, не может само по себе гарантировать адаптацию к реальности; оно может делать это, лишь если мы уже предположили, что оно не будет становиться эффективным за исключением того случая, когда развитие взаимоотношений с реальностью требует принятия боли. Мы не можем считать адаптивным отношение к миру, в котором познаем мир лишь в той мере, в какой он вызывает боль.

Но мы уже отмечали, что принцип реальности также подразумевает что-то существенно новое, а именно, знакомую функцию предвидения будущего, ориентирующую наши действия в соответствии с ним и корректно связывающую средства и результаты друг с другом. Это функция эго и, несомненно, адаптационный процесс высшей значимости. Мы можем допустить, что развитие эго вступает в этот процесс как независимая переменная, хотя, естественно, вовлеченная функция эго может вторичным образом приносить удовольствие. Вскоре мы сможем сказать несколько больше о “принципе”, который регулирует эту часть эго развития.

Мы видели, что переход принципа удовольствия в принцип реальности — в более узком смысле — предполагает определенный уровень развития эго. Обязательно возникнут сомнения относительно обобщения таких соображений, потому что, хотя психоанализ, рассматривая филогенез, с готовностью приписывает главную и даже первичную роль влиянию внешнего мира — “жизненным нуждам” — в образовании и функционировании органов, в целом он невысокого мнения относительно врожденных адаптивных способностей индивида как гарантий успешных отношений со средой и подчинения ее своему господству. (Я не буду обсуждать здесь глубокомысленный и последовательный в своем подходе “биоанализ” Ференци (1924); в общем, я согласен с недавно высказанной критикой Бернфельда (1937).) Наше длительное отрицание этого фактора обусловлено частично отсутствием возможностей его рассмотрения, и частично тому факту, что аспект инстинктивных сил психических процессов приковал наше внимание намного раньше, чем аспект эго. Методологическая заметка: концепция адаптации (как процесса), вероятно, возникла как обобщение из наблюдений индивидуальных человеческих адаптивных деятельностей, и поэтому, когда была применена к онтогенезу адаптационных процессов, она меньше загружена гипотезами, чем когда применяется к филогенезу.

Мы знаем, что по Фрейду развитие вертикального положения имело решающее влияние на судьбы инстинктивных влечений человека. Почему бы нам теперь — имея в виду отличия между онтогенетическими и филогенетическими ситуациями — также не предложить сходного взаимоотношения между адаптацией и инстинктивным влечением в онтогенезе? Ни одно инстинктивное влечение у человека не гарантирует адаптации само по себе и без связи с другими явлениями, однако, в среднем весь ансамбль инстинктивных влечений, функций эго и принципов регуляции при встрече со среднеожидаемыми условиями среды имеет выживательную ценность. Из этих элементов функция аппаратов эго, о чем мы скажем позднее — “объективно” самая целенаправленная. Утверждение о том, что внешний мир “принуждает” организм адаптироваться, может быть поддержано, лишь если принять за данное человеческие потенциальные возможности и тенденции к выживанию. (Рассмотрение филогенетического вопроса относительно роли естественного отбора, или вопроса о роли в нем “адаптивной активности”, не входит в наш круг проблем.)

Упомянутые функции всех психических и физических аппаратов эго могут становиться вторичными источниками удовольствия. Это, несомненно, “компенсация” в более широком смысле (ср. Тауск, 1913). Возможности аппаратов свободной от конфликтов Эго-сферы, по-видимому, в любом случае играют важную роль в адаптации к внешнему миру, так как открытие таких новых источников удовольствия ускоряет развитие эго. (Смотрите обсуждение удовольствия в функционировании ниже.) Давайте вначале рассмотрим соматические процессы созревания: так же как фазы развития либидо зависят от процессов соматического созревания (например, анально-садистская фаза развивается “очевидно в связи с прорезыванием зубов, укреплением мускулатуры и контролем над сфинктером” (Фрейд, 1932, с.135)), так и развитие эго также связано с соматическим созреванием определенных аппаратов. Я обязательно скажу об этом больше в дальнейшем. Потенциальные возможности удовольствия, предоставляемые на разных уровнях развития со стороны эго, его функций и его аппаратов, играют огромную роль для стабильности организации эго, его эффективности и вида, и степени его функционирования (синтез, защита, ассимиляция, способность к обучению и т.д.). Однако мы знаем, что сексуализация деятельности эго может приводить к их торможению; и что целостность определенных сексуальных функций (генитальных функций) вполне является гарантией против столкновения либидиональных с утилитарными функциями. То, что за этим последует — характеристика и качественная дифференциация различных категорий переживаний удовольствия — непростая задача. Во-первых, те чувства удовольствия, которые имеют сильные соматические отражения (в основном сексуальные), могут отличаться от качеств удовольствия, запрещенных в направлении цели, сублимированных действий. Но даже они могут подразделяться дальше, как в классификации Шелера (1927): сенсорные чувства или переживаемые чувства; чистые психические чувства (чистые восприятия себя); психические чувства (личностные чувства)¹².