Эра после второй мировой войны и пустое я

Психоаналитическая теория и пустое я

Другая значительная психодинамическая теория, которая не так давно вышла на первый план, — это теория объектных отношений (Kernberg, 1975; Masterson, 1981). Теория объектных отношений, в целом, берёт за основу бросающееся в глаза я нашей эпохи, ограниченное, своевольное, индивидуализированное я, как и Кохут. Но для теоретиков объектных отношений то, что заполняет пустоту я, — это не опыт я-объекта, а скорее целый сплав психологических интроекций: отображения (репрезентации) других (их мысли, чувства и потребности) и отображения (репрезентации) мыслей, чувств и потребностей собственного я на различных стадиях развития (Ogden, 1986). Репрезентации взаимодействуют друг с другом и с внешним миром, порождая различные драмы. Что важно заметить для целей этой статьи, так это то, что для теоретиков объектных отношений внутренний мир я — тоже пустота. Это пространство, отчасти заполненное устойчивой я-репрезентацией («подлинным я») и внешними «органо-объектами» («part-objects»)⁵, привнесёнными в пустое я через психологический механизм интроекции.

Метод психотерапии Кохута, в частности, может быть истолкован как попытка отменить исторические обстоятельства нашей современной изоляции, чтобы создать иной контекст, в котором у растущего я во взрослом пациенте есть более плодородная среда. Работа Кохута подразумевает, что наша эра нуждается в этом роде психотерапии, поскольку дети не получают достаточно эмпатического внимания в послевоенном мире. Почему мы ныне нуждаемся в этом особом роде родительства (parenting), которое прежде было редким или, вероятно, несуществующим в западной истории (Kessen, 1979, p. 815)? В этом менее общинном и менее определённом мире от родителей, возможно, требуется значительно больше эмпатии и аккуратного (точного) отзеркаливания, поскольку утеряны более традиционные источники наставничества.

Конструкция пустого я, в действительности, является продуктом центрального культурного парадокса (Sampson, 1985). От я нашего времени ожидается функционирование чрезвычайно автономным, изолированным способом. Чтобы достигнуть этого, считается, что индивид должен выработать способность быть я-ублажающим, я-любящим и я-достаточным (Fromm, 1956; Sampson, 1985). И ещё для того, чтобы формировать этот тип я, как утверждают многие психологи, у индивида с ранних лет должна быть воспитательная среда, обеспечивающая в значительной мере (605:) эмпатию, внимание и отзеркаливание (Horner, 1984; Masterson, 1981; Stern, 1985). Кто должен обеспечивать эту среду? Если взрослые я-корыстны, чрезвычайно амбициозны, весьма ограничены как индивиды, то почему они должны делать выбор в пользу того, чтобы претерпевать я-жертвование и страдания, неизбежные в роли заботливых родителей? Даже с лучшими из побуждений, эмпатическое родительство труднодостижимо, поскольку большинство нужных черт конструируются вне я. Согласно Miller (1981), единственным возможным результатом этой исторической ситуации может быть поколение родителей, недостаточно компетентных для такой ответственной роли, и, таким образом, поколение потомков, поражённых нарциссизмом.

Данная ситуация, кроме того, создаёт значительный разрыв между ожиданиями обществом максимальной я-достаточности и уменьшающейся способностью больных нарциссизмом индивидов реализовывать её. Осознание, что они не соответствуют главным ожиданиям общества, является ещё одной раной для я-уважения юных взрослых, увеличивая дихотомию между их внешней презентацией я и внутренним чувством я. Эта дихотомия усугубляет характерный симптом нарциссизма, ощущение личного мошенничества, описываемое как «ложное я», которое скрывает напуганное, скрытое «подлинное я» (Masterson, 1981; Miller, 1981; Winnicott, 1965). Таким образом, даже современная дихотомия между ожиданием (экспектацией) и реальной практикой оказывается задействованной в сервисе по конструированию пустого я.

Хотя некоторые из этих наблюдений вытекают из теории Кохута, я не хочу, чтобы у вас создалось впечатление, что я-психология каким-либо образом недоступна критике, излагаемой в этой статье. Я использую теорию Кохута, чтобы интерпретировать современную эпоху, потому, что, как любая популярная психологическая теория, она является артефактом, одинаково освещающим и искажающим социальный мир, который она пытается описать (Cushman, 1987). Дальнейшая критика, особенно замечание о том, что психологический дискурс не только описывает, но также активно предписывает пустое я, относится к Кохуту в той же степени, что и к другим современным теоретикам (Ehrlich, 1985; Sass, 1988b).