Иисус сказал ему: истинно говорю тебе, что в эту ночь, прежде нежели пропоет петух, трижды отречешься от Меня" [Мтф.26, 33-34].
Утром Иисуса арестовывают, причем Петр ведет себя при аресте крайне агрессивно — он отсекает у раба первосвященника ухо (которое Иисус тут же благополучно водворяет назад). Вероятно, этот эпизод можно интерпретировать как манифестацию комлекса кастрации, бессознательную готовность Петра к тому, чтобы его через очень короткое время в нравственном смысле кастрировали, "опустили". И вот когда Иисуса уводят в преторию, и разыгрывается знаменитый эпизод с отречением:
"Петр же сидел вне на дворе. И подошла к нему одна служанка и сказала: и ты был с Иисусом Галилеянином.
Но он отрекся перед всеми, сказав: не знаю, что ты говоришь. Когда же он выходил за ворота, увидела его другая, и говорит бывшим там: этот был с Иисусом Назореем.
И он опять отрекся с клятвою, что не знает Сего Человека. Немного спустя подошли стоявшие там и сказали Петру: точно и ты из них и речь твоя обличает тебя.
Тогда он начал клясться и божиться, что не знает Сего Человека. И вдруг запел петух.
И вспомнил Петр слово, сказанное ему Иисусом: прежде нежели пропоет петух, трижды отречешься от меня. И вышед вон, плакал горько" [Мтф. 26, 69-75].
Заметим, насколько психоаналитически (по-фрейдовски и по-лакановски) звучит фраза "и речь твоя обличает тебя" (см. структурный психоанализ). То есть ты говоришь, что не знаешь, и это означает, что знаешь (Фрейд). Но то, что ты знаешь, может быть выявлено лишь в режиме твоей речи, адресованной Другому (Лакан). (Хотя, конечно, на поверхности данная фраза означала лишь то, что Петр говорил на диалекте галилеян, поэтому его речь его и изобличала.)
Для того, чтобы понять, почему после такого предательства Иисус не только простил Петра, но и сохранил все его привилегии как первозванного апостола и назначил ему быть держателем ключей от рая, необходима психоаналитическая интерпретация личности самого Иисуса.
310
Вспомним прежде всего обстоятельства Его рождения. Несомненно, слухи о странной беременности Марии и о том, что Иосиф Плотник не настоящий отец Иисуса, не могли не дойти до Него еще в юности и нарушить нормальное развитие в Нем Эдипова комплекса. Вместо этого у Иисуса произошла диссоциация с родителями. Он был с ними холоден, жил своей духовной жизнью, никакой разнонаправленной динамики отношений к отцу и матери у Него не было. Все это оттого, что Он очень рано поверил в то, что настоящий Его Отец — это Бог.
Отсутствие нормальных отношений с родителями приводит к тому, что Иисус так и не доходит в своем сексуальном развитии до генитальной стадии. Как любой психотик, отрицающий реальность, Он отрицает также и прежде всего сексуальную реальность. Он вообще, по-видимому, не понимает, не чувствует, что такое сексуальные отношения — их тревожной динамики, их напряженности и амбивалентности (в смысле противоположной направленности к жизни и к смерти). Поэтому Он с такой легкостью прощает блудниц. Для Него согрешить действием — гораздо меньшее зло, чем согрешить в мыслях (отсюда знаменитая максима о том, что согрешит тот, кто уже только посмотрит с вожделением на жену брата своего). Поэтому Он так агрессивно относится к иудейским интеллектуалам — книжникам и фарисеям, — которые как раз больше всего греховны своими мыслями и словами, но не поступками.
Итак, Иисус, так сказать, выстраивает свои отношения с людьми не по горизонтали, а по вертикали. От Отца — к Сыну, от Учителя — к ученикам. Поэтому при отсутствии нормальной генитальной фиксации у Иисуса между Ним и Его учениками устанавливаются моноэротические отношения, все время подчеркивается любовность этих отношений. Так Иоанн все время, говоря о себе самом в третьем лице, называет себя "учеником, которого Господь любил и у которого он возлежал на груди". Иисус же трижды спрашивает у Петра в конце Евангелия от Иоанна, любит ли Петр Его, так что даже на третий раз Петр обижается. То есть психотически понятое отношение Бога Отца к Себе Иисус переносит, проецирует на своих учеников, применительно к которым Он сам выступает как Учитель, то есть духовный Отец. Ученики заменяют Ему детей, и между всей Его ма-
311
ленькой общиной Он культивирует внесексуальные отношения родителей, братьев и детей.
Почему Иисус простил Петру? Прежде всего потому, что Петр был одним из Его любимых детей (ср. притчу о блудном сыне).
Но этим дело, конечно, не ограничивается. Здесь важно отметить, что Иисус живет в телеологическом времени, а не в детерминистском, то есть в таком времени, где не нарастает, а исчерпывается энтропия (подробно см. время). Сущность такого времени не только в том, что оно течет в обратную сторону по отношению к детерминистскому времени, но в том, что будущее в таком времени встает на место прошлого, то есть будущее известно, как известен автору финал романа. Иисус точно знает, что произойдет в будущем с Ним и со всеми другими людьми, в частности, конечно, с наиболее близкими.
Но Иисус — человек, по крайней мере наполовину. Поэтому знание наиболее мучительных мест своей будущей биографии Его может тяготить. И перед самым концом Он на несколько секунд не выдерживает и, в этот момент, воспринимая течение времени по-человечески в детерминистском энтропийном ключе, он молит Своего Отца "пронести эту чашу мимо Него". Впрочем, Он тут же спохватывается, вспоминая, что "Продуман распорядок действий / И неотвратим конец пути", и говорит Богу: "Да не будет моя воля, но Твоя". И вот, может быть, когда на Тайной вечере Иисус "раздавал всем сестрам по серьгам", когда Он объявил Петру, что тот отречется от Него, может быть, в тот момент Он и не собирался прощать Петра, но теперь, Сам пережив минуту слабости, Он не может не простить его.
Но и этим, конечно, все не исчерпывается. Самое главное — в механизме самого отречения, самого Verneinung'a. Согласно Фрейду, отрицание — это лишь форма утверждения, не просто его обратная сторона, но его предварительное условие; отрицая, сознание "отбрасывает от себя"; утверждая, оно вбирает в себя. Для того чтобы что-то принять, нужно сначала это отбросить, осознать его в качестве отброшенного; для того, чтобы родиться, нужно сначала умереть — это непосредственно следует из концепции Фрейда и его ученицы Сабины Шпильрейн. И это же соответствует идеологии самих Евангелий:
"Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пад-
312
ши в землю, не умрет, то останется одно; а если не умрет, то принесет много плода" [Иоанн 12, 24].
И вот в соответствии с этой логикой, отрекаясь от Иисуса, отбрасывая Иисуса в акте Verneinung'a, Петр тем самым бессознательно подтверждает себя в качестве ученика Иисуса, подтверждает свою готовность принять Его в свое сознание (ср. известный пример из работы Фрейда "По ту сторону принципа удовольствия", когда ребенок сначала отбрасывает игрушки от себя, чтобы потом их принять) и в будущем принять за Него мученическую смерть. Именно поэтому Иисус, зная, что Петру предстоит мученическая смерть за Него, спокойно смотрел на этот своеобразный экзамен отречения, экзамен, своеобразие которого состоит в том, что проваливший его тем самым наиболее успешно его сдает. Для того чтобы воскреснуть для новой жизни без Иисуса, без Его отеческой поддержки, но для Иисуса и во имя Иисуса, Петр должен был умереть для старой жизни, пройдя этот позорный экзамен.
Таким образом, Verneinung — нечто вроде обряда инициации, нечто вроде переправы через реку, отделяющую мир мертвых от мира живых.
Лит.:
Фрейд 3. Отрицание // Фрейд 3. Психоаналитические этюды. — Минск., 1991.
Лакан Ж. Семинары. Т. 1. — М., 1998.
Руднев В. Verneinung Фрейда и механизмы речи // Руднев В.
Прочь от реальности. — М., 2000.
314
П
ПАРАДОКСАЛЬНАЯ ИНТЕНЦИЯ
— психотерапевтический прием, разработанный немецким психотерапевтом и философом, основателем метода логотерапии (один из вариантов экзистенциальной психотерапии) Виктором Франклом. Суть П. и. ( в этом ее несомненное родство с дзэнским мышлением) состоит в том, что психотерапевт предлагает пациенту делать то, что противоречит на 180 градусов здравому смыслу. Если у пациента фобия и он боится выходить на улицу, надо как можно чаще выходить на улицу, если у него невроз навязчивых состояний (см. обсессивный невроз) и он, к примеру, все время хочет мыть руки, он должен, наоборот, заставлять себя мыть руки как можно чаще. В этом-то случае, по Франклу, симптом и должен пройти.
315
Дело в том, что противодействие фобии или обсессии со стороны субъекта лишь усиливает их действие, и задача П. и. разорвать этот порочный круг. Франкл подчеркивал, что парадоксальное намерение должно быть высказано психотерапевтом пациенту в максимально юмористической форме, чтобы дать человеку возможность занять дистанцию по отношению к самому себе. Вот классическое место из книги Франкла "Человек в поисках смысла", рассказ ученика Франкла: "Фрау N, пациентка 48 лет, страдала от такого сильного тремора, что она не могла взять в руку чашку кофе или стакан, не пролив ее. Она также не могла ни писать, ни держать книгу достаточно неподвижно, чтобы читать ее. Однажды утром мы с ней сидели вдвоем напротив друг друга, и ее в очередной раз начала бить дрожь. Тогда я решил испробовать П. и. с настоящим юмором и начал: "Фрау N, как насчет того, чтобы устроить соревнование по дрожи?" Она: "Как вас понимать?" Я: "Посмотрим, кто из нас может трястись быстрее и кто дольше". Она: "Я не знала, что вы тоже страдаете от тремора". Я: "Нет, конечно, нет, но если я захочу, то я могу". (И я начал — и еще как!) Она: "Ну! У вас получается быстрее, чем у меня" (И она со смехом попыталась ускорить свою дрожь.) Я: "Быстрее, фрау N, давайте, вы должны трястись гораздо быстрее". Она: "Но я же не могу — перестаньте, я больше не могу". Она действительно устала. Она встала, пошла на кухню, вернулась с чашечкой кофе в руке и выпила его, не пролив ни единой капли. С тех пор всякий раз, когда я уличал ее в треморе, мне достаточно было сказать: "Ну-ка, фрау N, как насчет соревнования по дрожи?" На это она обычно отвечала: "Ладно, ладно". И всякий раз это обычно помогало".
Своей П. и. Франкл открыл гораздо большее, чем обычный психотерапевтический прием, — нечто, связанное с природой взаимодействия мышления, спонтанности и действия. Российский психолог Вячеслав Цапкин, обсуждая с автором словаря его проект "Винни Пух и философия обыденного языка", заметил, что там в одной сцене воспроизведена П. и. Конечно, задолго до Франкла. Вот эта сцена (когда Кролик и Пух с Пятачком, стараясь укротить Тигру, уводят его в лес и теряются в нем сами, они уходят от большой ямы, делают круг и попадают в нее обратно):
"А что если, — медленно сказал Винни Пух, — как только мы
316
отойдем от этой Ямы, мы снова попытаемся ее найти?".
"Какой в этом толк?" — сказал Кролик.
"Ладно — сказал Пух, — мы ищем дорогу домой и не находим ее, поэтому я думаю, что если мы будем искать эту Яму, то можно быть уверенным, что мы ее не найдем, что было бы Хорошей Вещью, потому что тогда бы мы, может статься нашли то, что мы ищем на самом деле".
"Не вижу в этом никакого смысла", — сказал Кролик.
"Нет, — скромно сказал Пух, — его тут и нету, но он собирался тут быть, когда я начал говорить. Просто с ним что-то стряслось по дороге".
("Винни Пух" дан в нашем переводе.)
Дальше Кролик уходит и больше не возвращается, а Винни Пух с Поросенком спокойно идут домой.
Философский смысл П. и. состоит в том, что можно назвать конструктивным абсурдом, в доверии к бессмыслице (см. также ОБЭРИУ), то есть к свободной ассоциации, спасительной спонтанности поведения нашего тела и сознания. Кроме того, у П. и. есть еще и сильный экзистенциальный смысл. Этот смысл — в мужестве выбора самого трудного пути и принятии его. Обобщение П. и. может звучать так — прими самое страшное — тогда оно перестанет быть страшным (жизненный опыт Франкла, перенесшего гитлеровский концлагерь, толкует примерно о том же самом).
Лит.:
Франкл В. Человек в поисках смысла. — М., 3-е изд. Винни Пух и философия обыденного языка. — М., 2000.
327
ПОЛИФОНИЧЕСКИЙ ХАРАКТЕР (см. также характерология)
— одна из разновидностей характерологической мозаики, то есть сочетания в одной личности нескольких равноправных , но обычно не сочетаемых характерологических радикалов, свойственная людям, страдающим малопрогредиентной, то есть вялотекущей, неврозоподобной шизофренией (см.) с отсутствием дефекта и слабо выраженным схизисом. Вот что пишет о П. х. психотерапевт Е. А. Добролюбова, которая ввела это понятие:
"Полифоническая мозаика это одновременное сосуществование в человеке богатой чувственности (чувственного склада=радикала) и высокой аналитичности (аналитического склада=радикала), Художника и Ученого. Шизофреническая картина есть образ=понятие, она близка к эмблеме, как бы принадлежит не только к искусству, но и к литературе: в литературе больше обобщения, больше мысли. В узком смысле полифоническая мозаика — одновременное звучание нескольких характерологических радикалов. Художественное полотно создается одновременно, например, аутистическим, психастеническим, истерическим, эпитимным радикалами (одного и того же человека). Благодаря наличию, как правило, нескольких реалистических радикалов автор выглядит в философском смысле все же материалистом, хотя и "странным". В самом узком смысле полифоническая мозаика есть присутствие в один и тот же момент не борющихся друг с другом противоположных состояний, настроений".
П. х. весь как бы состоит из осколков, как мозаика Ломоносова, посвященная Полтавской битве: подобно сангвинику, шизофреник радуется жизни, подобно психастенику, переживает и рефлексирует, подобно эпилептоиду, страдает вспышками ярости, подобно истерику, рыдает и устраивает сцены. Все это существует в мозаическом характере шизофреника "то вместе, то поврозь, а то попеременно", и все это чрезвычайно мучительно как для самого больного, так и для окружающих его близких людей.
328
Но нет худа без добра. Шизофреническое, расщепленное, мозаическое начало настолько органически вошло в антураж XX в., что при помощи шизофренического полифонического мышления создано огромное количество шедевров живописи, музыки, кинематографа, поэзии, философии и психологии XX в.
Роль таких осколков в искусстве XX в., прежде всего играют цитаты. "Можно поднять игру на высшую ступень, играя с формами, из которых ушла жизнь". Это говорит черт композитору-шизофренику Адриану Леверкюну, герою "Доктора Фаустуса" Томаса Манна. По сути в этом высказывании вся философия искусства XX в. Все оно представляет собой пеструю мозаику цитат. Один из классических музыкальных шедевров XX в. "История солдата" Игоря Стравинского строится как коллаж цитат из церковной музыки (григорианский хорал), частушечной мелодики, военных маршей, городского романса. Вспомним также поэму Блока "Двенадцать", где воровские куплеты перемежаются с городским романсом, пафосным одическим воспеванием красногвардейцев и маршевыми ритмами. Это тоже полифоническая мозаика, причем не только на уровне жанровой пестроты, но и на уровне стихотворных размеров — то четырехстопный хорей, то верлибр (см.), то ямб, то вообще неизвестно что. Все вместе это называется полиметрия, мозаика стиха. Кстати, и сам верлибр строится точно так же. Например, знаменитый верлибр Блока "Она пришла с мороза" (его анализ см. в статье верлибр).
Вот современная полифонически-мозаическая поэзия на карточках Льва Рубинштейна (см. также концептуализм) , где каждая строка — осколок из какого-то разговора, какой-то жизни, какого-то мира:
— Ну что я вам могу сказать?
— Он что-то знает, но молчит.
— Не знаю, может, ты и прав.
— Он полезней и вкусней.
— У первого вагона в семь.
В рассказе Борхеса "Утопия усталого человека" есть такой разговор:
" — Это цитата? — спросил я его.
329
— Разумеется. Кроме цитат нам ничего не осталось. Наш язык — система цитат."
Конечно, Стравинский, Блок, Борхес и Рубинштейн — не шизофреники в клиническом смысле. Шизофренической в широком смысле является сама культура XX в. Почему? Потому что любое психическое расстройство — защита против угрожающей невротику или психотику реальности. XX в. и защитился шизофренической мозаикой от безумных противоречий, которые несла реальность чудес бурно развивающейся техники, ужасов мировых войн, геноцидов и тоталитаризма, теории относительности и квантовой механики — всего того, что невозможно было объяснить, оставаясь в рамках уютной модели мира, сформированной предшествующим столетием.
По сути шизофреническое, шизотипическое, шизоидное — это норма фундаментальной культуры XX в. Герман Гессе в романе про игру в бисер (которая тоже, конечно, образец мозаического мышления) попытался упорядочить и обезопасить эту "патологическую норму", сделав из нее утопию. Ничего не вышло. Болезненное, подлинное шизотипическое искусство все-таки в гораздо большей степени адекватно XX в., нежели герметический квазиздоровый мир "Игры в бисер". Франц Кафка, Осип Мандельштам, Даниил Хармс, Андрей Платонов, Михаил Булгаков, Уильям Фолкнер, Сальвадор Дали, Рене Магрит, Жак Лакан, Жиль Делез, Луис Бунюэль, Андрей Тарковский, Хорхе Борхес, Милорад Павич, Владимир Сорокин — вот подлинные мозаические герои XX в. (см. статьи "Замок", "Мастер и Маргарита", "Шум и ярость", "Золотой век", "Зеркало". Хазарский словарь", "Норма"/"Роман", принципы прозы XX в.)
В этом смысле один из самых удивительных персонажей культуры нашего столетия — австро-британский философ Людвиг Витгенштейн, страдавший латентной (неврозоподобной) формой шизофрении (подробно о Витгенштейне см. статью биография). Будучи автором одного из самых утонченных аутистических произведений (см. статью "Логико-философский трактат"), страдавший обсессивными расстройствами (см. обсессивный невроз и обсессивный дискурс), постоянным депрессивным чувством вины (см. депрессия), эпилептоидными вспышка-
330
ми ярости, он в то же время поражал знавших его людей, безграничной сангвинической теплотой и альтруизмом.
К концу XX в. большая шизофрения в искусстве все больше отходит на второй план, уступая место неврозоподобной, вялотекущей, так же как на смену серьезному модернизму Кафки, Дали и Хайдеггера в середине века пришел постмодернизм, который и есть латентная "нестрашная" шизофрения. Цитатная техника превращается здесь в безобидный пастиш, психотическое страдание уступает место вполне приемлемому бытовому безумию, на смену "Поминкам по Финнегану" и "Чевенгуру" приходят "Имя розы" и "Тридцатая любовь Марины", на смену Бунюэлю и Тарковскому — Тарантино и Альмадовар. Фундаментальное искусство и массовый соцарт перемешиваются в одну большую мозаическую кашу (см. также массовая культура). Эта замечательная полифоническая культурная помойка медленно перемещается в новое тысячелетие.
Лит.:
Бурно М. Е. О характерах людей. — М., 1996. Добролюбова Е. А. Шизофренический "характер" и терапия творческим самовыражением // Психотерапия малопрогедиентной шизофрении. 1 Консторумские чтения, — М, 1996.
Волков П. В. Разнообразие человеческих миров: Руководство по профилактике душевных расстройств. — М.: Аграф, 2000.
331
371
"ПСИХОПАТОЛОГИЯ ОБЫДЕННОЙ ЖИЗНИ" (1901)
— одна из самых известных книг (см. также "Толкование сновидений") основателя психоанализа Зигмунда Фрейда. В этой книге Фрейд впервые продемонстрировал, что бессознательное, так сказать, лежит у нас под ногами, в нашей обыденной жизни. Наиболее знаменитыми стали его анализы ошибочных действий: оговорок, описок, очиток, — которые скрывают бессознательные желания и мотивации поведения человека. Например, когда председатель, открывая заседание, говорит: "Мне очень приятно объявить это заседание закрытым", это означает, что он бессознательно проговаривает свое сокровенное желание поскорей покончить со своими общественными обязанностями. Разматывая сложнейшие клубки словесных ассоциаций, Фрейд в этой книге показывает реальную работу психики человека.
Приведем наиболее виртуозный пример беседы Фрейда с человеком, который перепутал одну букву в латинской цитате. Фрейд рассказывает, как ему удалось угадать, почему его пациент, цитируя наизусть строку из Вергилия — "Exoriar(e) aliquis nostris ex ossibus netos!", — пропускает слово aliquis. Он заставляет его высказывать вслух все бессмысленные ассоциации, которые ему приходят в голову:
372
"... Мне приходит в голову забавная мысль: расчленить слово следующим образом: а и liquis". — "Зачем?" — "Не знаю". — Что вам приходит дальше на мысль?" — "Дальше идет так: реликвия, ликвидация, жидкость, флюид..." — "Я думаю, — продолжал он с ироническим смехом, — о Симоне Триентском, реликвии которого я видел два года назад в одной церкви в Триенте. Я думаю об обвинениях в употреблении христианской крови, выдвигаемых как раз теперь против евреев... Я думал далее о статье в итальянском журнале, которую я недавно читал. Помнится, она была озаглавлена: "Что говорит святой Августин о женщинах?" ... "Теперь мне вспоминается святой Януарий и его чудо с кровью, но мне кажется, что это идет дальше уже чисто механически!" — "Оставьте; и святой Януарий и святой Августин имеют оба отношение к календарю. Не напомните ли вы мне, в чем состояло чудо с кровью святого Януария?" — "Вы, наверное, знаете это. В одной церкви в Неаполе хранится в склянке кровь святого Януария, которая в определенный праздник чудесным образом становится жидкой. Народ чрезвычайно дорожит этим чудом и приходит в сильное возбуждение, если оно почему-то медлит случиться, как это и было раз во время французской оккупации. Тогда командующий — или, может быть, это был Гарибальди? — отвел в сторону священника и, весьма выразительным жестом указывая на выстроенных на улице солдат, сказал, что он надеется, что чудо вскоре свершится. И оно действительно свершилось..." ... "... я внезапно подумал об одной даме, от которой я могу получить известие, очень неприятное для нас обоих". — "О том, что у нее не наступило месячное нездоровье?" — "Как вы могли это отгадать?" — "Теперь это уже нетрудно, вы меня достаточно подготовили. Подумайте только о календарных святых, о переходе в жидкое состояние в определенный день, о возмущении, которое вспыхивает, если событие не происходит ..." — "...я должен вам признаться, что дама, о которой идет речь, итальянка и что в ее обществе я посетил Неаполь".
Этот человек не хотел иметь ребенка от той женщины, о которой он думал, поэтому аликвис превратилось в ликвис. Он уже бессознательно думал об аборте. Но думать об аборте нехорошо, неблагородно. Поэтому его бессознательные мысли вытеснились в латинскую фразу. Почему этот человек не хотел ребен-
373
ка? Кровь. Он думал о крови, то сеть опять-таки об уничтожении, о ликвидации. Здесь речь идет уже не о желании, а о тех последствиях исполнения желания, о которых не хочется думать. Почему человек, мужчина, может не хотеть ребенка с точки зрения психоанализа? Ну как же. Родится мальчик, начнется Эдипов комплекс; убить, конечно, не убьет, но к матери будет приставать. В общем, ни к чему это. А девочка родится — тоже радости мало: то да се, комплекс Электры. Далеко ли до греха!
Детей не хотят те, у кого влечение к смерти выше или сопоставимо с инстинктом жизни. Как говорил Витгенштейн, зачем же заводить детей — приводить их в этот мир страданий и прочего тому подобного. Но это поверхностная мотивировка, а на самом деле просто не хотел, чтобы самому жить стало тяжелей. Чтобы инстинкт жизни стал побеждать.
В речи этого человека была скрыта загадка: "Почему пропущено слово aliquis?" Фрейд, как Эдип, разгадывает загадку. Как он смог разгадать загадку? Для этого он взял речь (то, что было сказано) и рассмотрел се в контексте языка (того, о чем было умолчено). Языка, понимаемого совсем не соссюриански, где семантика — это парасемантика (см). Язык не система, а цепь ассоциаций. Он работает как цепь ассоциаций (см. лингвистика языкового существования). Доказательство этого — то, что Фрейд разгадал загадку. Человек говорит одно (про жизнь), а умалчивает о противоположном (о смерти). Его бессознательное "думает" противоположное. Как выявить это противоположное? Надо, чтобы человек дал паттерн своего языка. Свободные ассоциации — это уже не речь, это то, что обычно скрывают, это явленная структура языка. И язык не устроен структуралистски — фонемы, морфемы, части речи, лексика, словосочетания, предложения. То есть если он и устроен так, то это никак не помогает разгадать загадку. Он устроен иначе — по мотивному принципу. Все семантизировано крест-накрест от фонемы до лексической и просодической семантики. Выбрасываем "а" — слово превращается в совсем другое слово — liquis, ликвидация, чудо святого Януария о крови, обвинения в употреблении евреями человеческой крови, плохо, если чудо не состоится, плохо, если кровь не пойдет, тогда придется сделать liquis (он уже заранее думает про аборт), то есть сделать почти то самое, в чем обвиняют евреев, — принести в жертву своего уже почти ребенка.
Поделитесь с Вашими друзьями: |