С. П. Поцелуев политические парадиалоги

он вообще не реагирует или реагирует на уровне тематической эхолалии, подхватывая какие-то элементы сюжета, отдельные слова, выражения, но оставаясь на своей волне. Пример из теле­дуэли Жириновского и Проханова:

ЖИРИНОВСКИЙ. ... Он на все готов! Дай ему сейчас 5 мил­лионов парней, он их погонит в Иран, в Ирак...

ПРОХАНОВ. Я просто ... помню времена ...

ЖИРИНОВСКИЙ. В Афганистан, зачем ВЫ пришли? ... За­чем ВЫ Пришли в Афганистан? Зачем? (хохот в студии).

ПРОХАНОВ. Зачем я сюда пришел? Я пришел защищать Советский Союз!

ЖИРИНОВСКИЙ. Вот хорошо, что Вы здесь...

ПРОХАНОВ. Благодаря таким, как Вы, мы откатились...

ЖИРИНОВСКИЙ. Это Ваш суд. Ваш, Проханов, Московский трибунал.

ПРОХАНОВ. ...Мы откатились от великих границ...

ЖИРИНОВСКИЙ. 13 тысяч застреленных солдат...

ПРОХАНОВ. ...мы сжались до МКД...

ЖИРИНОВСКИЙ. ...полмиллиона искалеченных солдат ...

ПРОХАНОВ. ...Мы превратили нашу Москву в маразм. В центре - маразм. Вы, Вы - царь маразма! Боже мой!

ЖИРИНОВСКИЙ. Чечня! Чечня!

ПРОХАНОВ. Я был на всех войнах!

ЖИРИНОВСКИЙ. В Чечне...

ПРОХАНОВ. Я был на двух чеченских войнах...

ЖИРИНОВСКИЙ. И ВЫ ее начали!

ПРОХАНОВ. А Вы прятались под кроватью!..

ЖИРИНОВСКИЙ. Зачем ВЫ начали войну в Чечне?! (хохот в студии).

В другом случае партнер парадиалога реагирует на реплику собеседника (необязательно на вопрос), но сознательно неаде­кватно: резкой сменой (невыгодной ему) темы. В приведенном выше фрагменте к этому прибегает Жириновский, неожиданно обращаясь к теме «Чечня».

Партнер парадиалога может также ответить на вопрос или реплику своего визави логически абсурдным (по отношению к предшествующему речевому акту), хотя тематически связанным с ним предложением.

Е. Падучева называют такую несвязность «абсурдопорож-дающей», хотя, наверное, таковой следует считать любую не­связность речевых актов, поскольку она означает любое наруше-

ние языковых правил, конституирующих смысл. Оно возможно внутри любого из основных измерений языка (семантика, син­таксис, прагматика) и в отношениях между ними. Все эти нару­шения рассматриваются как речевые бессмыслицы.

Прагматические бессмыслицы порождаются в парадиалоге и нарушением предварительных условий речевых актов. Возьмем вопрошание как наиболее частое для любого диалога речевое действие. Чтобы это действие было коммуникативно осмыслен­ным (успешным), должно выполняться предварительное усло­вие: вопрошающий не знает ответа и пытается получить его от слушающего, ибо уверен, что тот может этот ответ знать. Это, казалось бы, банальное условие отнюдь не является самооче­видным для абсурдной коммуникации, каковой является пара-диалог.

Вопросы типа «Зачем ВЫ пришли в Афганистан?», «Зачем ВЫ начали войну в Чечне?» (Жириновский) или «Сколько стоит Ваше предательство?» (Проханов) нарушают как раз это предва­рительное условие вопрошания: Жириновский уже заранее зна­ет «ответы» на такие «вопросы»; но его оппонент таких ответов не знает и знать не может в виду некорректности (логической абсурдности и/или прагматической парадоксальности) самих вопросов. Далее, эти вопросы нарушают условие искренности: Жириновский на самом деле не хочет получить от Проханова какую-то информацию (в строгом смысле этого слова). По сути дела, вопросы Жириновского - это вообще не вопросы, а чис­тые провокации, призванные произвести определенный сцени­ческий эффект.

Но и ответы в парадиалоге часто под стать вопросам. В прин­ципе, в любом дискурсе, имеющем формальную структуру диа­лога, может встречаться, по крайней мере, три типа ответов:

связный, осмысленный (развернутый) ответ на поставлен-­

ясный и однозначный отказ от ответа;

уклонение от ответа.

Для парадиалога характерно именно последнее. Его сти­хия - царство двусмысленности, тавтологии и бессмыслицы в качестве ответов на вопросы. Это — ответы, образованные раз­нообразными стратегиями уклонения, ускользания от ответов, или их симуляции и пародирования.

Уклонение от ответа может в парадиалоге выражаться раз­личными семантико-синтаксическими способами. Прежде все-

138

го, это - отвлеченные или не связанные с сутью вопроса мо­нологи (лирические отступления, философские фразы или це­лые размышления, обличительные тирады, панегирики и т. д.). формально собеседник отвечает на поставленный вопрос, но по содержанию - это или ответ на другой возможный вопрос, или вообще не ответ на вопрос (а набор тавтологий, повторений, или притянутая за уши история, шуточка и пр.). Другими словами, собеседник лишь использует свою очередь в разговоре, чтобы дать возможность поработать речи «на холостом ходу». По сути, такой «развернутый ответ» есть форма уклонения от ответа.

Парламентский дискурс в любой стране дает массу примеров такого рода. Приведем отечественный пример. В. С. Черномыр­дин как председатель российского правительства отвечает на вопросы депутатов в Думе, на заседании 27.10.1994 г. Депутат от фракции КПРФ А. Н. Михайлов задает вопрос, в котором сквозит уличение премьера во лжи:

МИХАЙЛОВ ...В июле на заседании правительства Вы, а на парламентских слушаниях - Олег Николаевич Сысковец заяви­ли, давая правительственную оценку ситуации, сложившейся в экономике Российской Федерации, что наступила стабилиза­ция. В этой связи вопрос: что Вы, а также Ваши заместители и другие коллеги по Правительству вкладываете в понятие «ста­билизация», поскольку сегодня в Вашем докладе прозвучало со­всем иное.

ЧЕРНОМЫРДИН. ...Теперь что касается вопросов стабилиза­ции. Вопрос философский. Сегодня, конечно, можно говорить... Мы говорили действительно о стабилизации. Мы хотим этой стабилизации. И мы сегодня уже имеем ростки этой стабилиза­ции. Ну что нам сегодня - не говорить об этом? Нам не только говорить, нам делать надо. И вести к тому, чтобы эти ростки прорастали, разрастались, тогда мы будем иметь общий успех¹. Еще один типичный прием уклонения от ответа - оспарива­ние вопроса, его правомерности или уместности. Весьма часто в парадиалоге встречаются перебивания и встречные вопросы, причем в отличие от других типов диалогов, их основной функ­цией является смущение собеседника, отвлечение (переклю­чение) внимания с заданного вопроса. Поэтому перебивание и встречные вопросы часто лишь обессмысливают, а не дра-

¹ Государственная Дума: стенограмма заседаний. Осенняя сессия. 21-28 ок­тября 1994. М.: Известия, 1995. Т. 9. С. 316-317.

139

матизируют (семантически углубляют) дискурс. Обычно такая стратегия встречается в неинституциональном общении (в по­вседневных разговорах, в узком кругу).

Прием шутки как способ ухода от ответа - типичный при­ем, используемый в парламентском дискурсе. Вот характерный «диалог» И. П. Рыбкина с В. А. Марычевым в Государственной Думе:

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Пожалуйста, отключите микрофон депутата Марычева. Он сосредоточится и задаст во­прос. (Шум в зале, выкрики).

МАРЫЧЕВ. То есть Иван Петрович нарушил закон, введя должность судебного пристава. Кто будет судебный пристав?

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Это Государственная Дума ввела институт не судебного, а думского пристава.

МАРЫЧЕВ. А, думского. Значит, будут закручивать руки, а я читаю вашу книгу: пятая попытка Государственной Думы... Как быть, Иван Петрович? Врете, значит, все в книге, Да? Пя­тая попытка (Смех в зале).

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Я хочу напомнить депутату Марычеву, который столь громко кричит...

МАРЫЧЕВ. Депутаты не кричат, а говорят...¹. Наконец, еще одним типичным уклонением от ответа сле­дует считать и весьма характерные для парадиалогов эхолали-ческие (вторящие) реплики. Они служат заменителем содержа­тельного ответа при необходимости что-то сказать, поскольку молчание в ответ, тем более в парламенте не допустимо. Помимо прагматических нелепиц, связанных с нарушением актов во­проса и ответа, есть прагматические абсурды, проистекающие из нарушения актов обязательств. Так, в теледуэли Жиринов­ский говорит Проханову: «Сейчас Вам уже за 70. Скоро Вы ум­рете. И я буду хоронить Вас. Я оплачу все поминки».

Нарушение акта референции тоже ломает условия успешно­сти речевых актов. В этом случае объект, о котором идет речь, вообще не может быть идентифицирован, идентифицируется неоднозначно (противоречиво) или при однозначной идентифи­кации имеет неудачную номинацию. Обычно неидентифицируе­мость предмета связана с его фиктивностью. Слушающий мо­жет выйти на метакоммуникативный уровень и отказаться от

идентификации, указывая на фиктивность предмета разговора. Но он может использовать и другие стратегии, если метаком-муникативное указание противоречит правилам игры (напри­мер, слушающий может сам использовать в разговоре фиктив­ные объекты). Тогда участник диалога может проигнорировать речевой акт говорящего (сделать вид, что он его не услышал), подменить его объект другим объектом (метафорическим или реальным), провалив тем самым коммуникативный акт. В пара-диалоге особенно часто реализуется вторая возможность, если оба участника широко используют и не заинтересованы в об­суждении логического и онтологического статуса фиктивных объектов.

При двусмысленной идентификации слушающий может либо уточнять, о каком именно смысле объекта идет речь, либо саботировать коммуникацию неадекватной реакцией на речь собеседника. В парадиалоге используются обе стратегии, но особенно часто - вторая. Ярким примером второго случая мо­жет послужить следующий эпизод из теледуэли Жириновского и Проханова:

ПРОХАНОВ. ...я видел Вас работником Комитета солидар­ности стран Азии и Африки. Это - кагэбэшная структура, ко­торая занималась пропагандой в странах третьего мира...

ЖИРИНОВСКИЙ. ... Причем здесь Комитет защиты мира? Это - обычное учреждение, где принимаются на работу... А при чем здесь КГБ? Да, весь организм Советского Союза был про­никнут КГБ. Так это ВЫ сделали. Я родился в 46-м году, когда Абакумов, прекрасный министр госбезопасности... ВЫ его унич­тожили».

Здесь Проханов совершил своеобразную контаминацию обо­значений, когда приписывает Жириновскому работу в «Совет­ском комитете солидарности стран Азии и Африки»¹. Любопыт­но, что Жириновский никак это не прокомментировал, хотя автоматически внес в дискурс корректную номинацию объекта. Он мог бы использовать неудачность номинации у Проханова,

1. Фактически Жириновский не работал в Комитете солидарности стран Азии и Африки, он закончил Институт Восточных языков при МГУ, который, правда, с 1972 г. стал называться Институтом стран Азии и Африки. С другой стороны, Жириновский в 1972-1975 гг. работал ре­ферентом Советского комитета защиты мира, который тесно сотрудни­чал с однопрофильной организацией «Советский комитет солидарности стран Азии и Африки». Обе организации находились под опекой советских спецслужб.

141

Аналогичная ситуация разыгрывается, когда Жириновско­му надо ответить на неудобный для него и двусмысленный во­прос В. Алксниса:

АЛКСНИС. ... И вот я хотел вас спросить, неужели Вам не было противно в том зале в Страсбурге голосовать так, как голо­совал Ландсбергис, Добелис и другие русофобы и враги России, и как вот Вы могли оказаться в одной лодке вместе с ними?

ЖИРИНОВСКИЙ. Коммунист Алкснис! До сих пор ВЫ бои­тесь Европы! Вот этого новая Россия больше не хочет. ... ВЫ, понимаете, с 18 года нас отгородили, и уже 2006 год, а ВЫ все ждете... «Европа - идиоты, только мы одни хорошие». Вот со­брались - кучка недобитых коммунистов, только ВЫ хорошие. Китайцы ненавидят ВАС, у них уже в китайский цвет окра­шен Дальний Восток наш. Это ВАШИ коммунисты.

АЛКСНИС. Благодаря ВАШИМ предательствам.

ЖИРИНОВСКИЙ. Нет, коммунистов нигде нет, это - нацио­налисты в Китае.

ВЕДУЩИЙ. Это не тот вопрос, который задал господин Алк­снис.

ЖИРИНОВСКИЙ. Это тот самый вопрос.

ВЕДУЩИЙ. Нет, господин Алкснис задал вопрос о преда­тельстве интересов России.

ЖИРИНОВСКИЙ. Так вот он правильно понимает интересы России, я никогда не был за советскую Россию или за коммуни­стическую. Я с детского сада с ними боролся, с детского сада. Меня в 53-м году исключили.

ПРОХАНОВ. Вы делали «пи-пи».

Жириновский и в данном случае формулирует совершенно неадекватный ответ. Он грубо подменяет тему вопроса (преда­тельство интересов России) серией других сюжетов, с нею непо­средственно не связанных (железный занавес, китайская угро­за). А при указании на бессвязность со стороны ведущего про­должает настаивать на своем вопреки здравой логике. Ощуще-

ние паранойи еще больше усиливается фантастическим расска­зом Жириновский о своей борьбе с коммунизмом в шестилетнем возрасте. Все это производит совершенно фантасмагорическую картину, на фоне которой очевидные логические абсурды («ки­тайцы - Ваши же коммунисты», хотя... «китайцы - не комму­нисты, а националисты»; «коммунистов нет нигде», хотя... «ком­мунизм еще жив»; «я с детского сада боролся с коммунизмом», хотя... «при Сталине я выступал бы за Сталина») воспринима­ются как милые несуразности.

К нарушениям акта референции как типичным для пара-диалога прагматическим бессмыслицам относятся и ситуации, когда слушающий понимает, какой объект подразумевается го­ворящим, но отказывается признавать корректность его назва­ния. В этом случае он саботирует (проваливает) коммуникацию, реагируя своей репликой не на речевой акт говорящего, а на от­носящиеся к нему номинации. Так именно реагирует Жиринов­ский на обвинение во лжи со стороны одного из «секундантов», писателя С. Шаргунова.

ШАРГУНОВ. ... Господин Владимир Вольфович, может быть, напомнить вашу книгу «Последний бросок на Юг»? Напомнить вам, как вы, то призываете всех евреев выселить на необитае­мый остров, то призываете вырезать всех арабов, то призываете расстреливать демонстрации протеста русских пенсионеров. Мо­жет быть вам пора, Владимир Вольфович, ответить перед судом за ваши злодейские, кровавые призывы? Ответьте!

ЖИРИНОВСКИЙ. Отвечаю.

ШАРГУНОВ. Перед судом.

ЖИРИНОВСКИЙ. Видите, не только Проханов лжет, но и привел с собой команду лжецов, о чем вы говорите здесь, Шар-гунов, писатель, кто читал ваши книги?

ШАРГУНОВ. Все читали. А кто Вы такой?

Как видим, Жириновский проваливает здесь коммуникатив­ный акт, реагируя своей репликой не на суть вопроса Шаргунова, а на его номинацию как субъекта (как писателя Шаргунова).

Рассмотренные случаи прагматической абсурдности па-радиалога не исчерпывают темы, однако хорошо показывают главное: абсурдность делает невозможной передачу предметного содержания речи.

143

2.2.3. Парадиалог как коммуникативный саботаж

- Хотите еще сухарик?

- Нет, благодарю, - ответила Алиса. - Одного совершенно достаточно.

- Надеюсь, вы утолили жажду? - сказала Королева.

Алиса не знала, что ответить, но, к счастью,

Королева ответа и не ждала...

Л. Кэрролл. Алиса в Зазеркалье

Когда выпадают какие-либо пресуппозиции коммуникатив­ного акта, он может быть семантически абсурдным, но он не является абракадаброй с прагматической точки зрения. Про­иллюстрируем это эпизодом из пьесы С. Беккета «В ожидании Годо»:

ПОЦЦО (резко). Кто такой Годо?

ЭСТРАГОН. Годо?

ПОЦЦО. Вы меня приняли за какого-то Годо.

ВЛАДИМИР. Что вы, мсье, как вам такое в голову могло прийти, мсье ...

ПОЦЦО. Кто он?

ВЛАДИМИР. Да так, ...один знакомый.

ЭСТРАГОН. Ничего подобного! Мы его совсем почти не знаем.

ВЛАДИМИР. Ну, в общем, да, конечно, близко мы не знако­мы, но... тем не менее¹...

Как видим, высказывания участников этого разговора про­тиворечивы и даже абсурдны, но эта абсурдность является ком­муникативно осмысленной (страх Владимира и Эстрагона перед Поццо). Участники диалога все же реализуют принцип коопе­рации как желание достичь взаимопонимания, однако выпаде­ние тех или иных пресуппозиций делает это взаимопонимание не совсем коммуникативно удачным (аномальным, курьезным, странным и т. п.), но не совершенно бессмысленным.

Парадиалог же, напротив, дает образцы коммуникатив­ного нонсенса, или коммуникативной абракадабры. Здесь нет \ сущностного взаимопонимания, ибо оно вообще не преследует­ся участниками разговора. Даже если взаимопонимание стало трагическим пониманием взаимного непонимания - это хотя и

1. Беккет С. В ожидании Годо // Театр. Пьесы / пер. с англ. и фр., сост. В. Ланицкого. СПб.: Азбука, Амфора, 1999. С. 38.
144

абсурдная, но все же осмысленная коммуникация. Парадиалог же строит эрзац коммуникации, ее симуляцию.

Абсурд - это драма каких-то смысловых интенций, их краха. Нонсенс же - это свободная игра форм, в нем нет серьезной, дра­матической ангажированности эмоций. Но в нем есть, правда, удовольствие от бессмыслицы - забавное, смешное поведение, в чем-то даже злое, аналогичное детско-отроческим удовольст­виям от созерцания и причинения бессмысленных разрушений, издевательств, ерничанья, глумления и прочее.

Заметим попутно, что феномен «удовольствия от бессмысли­цы», на связь которого с веселым, счастливым смехом обратил внимание проницательный ум Ницше¹, находится в прямой и глубокой связи с парадиалогическим дискурсом. На это указы­вает и анализ комического у 3. Фрейда, явно инспирированный текстом немецкого философа. Замечательно, что Фрейд подчер­кивает регрессивно-инфантильную природу смеха, проистекаю­щего из «удовольствия от бессмыслицы». Тем самым он проти­вопоставляет данный тип комизма остроумию². Впрочем, на это намекает и Ницше, называя бессмысленный смех «радостью ра­бов на празднествах сатурналий»³. Эти характеристики полно­стью согласуются с нашим анализом парадиалоговых практик, где также налицо регрессивный элемент.

С учетом указанного комизма тем более очевидно, что пара-диалог как коммуникативный нонсенс систематически наруша-

¹ «Можно даже сказать, — писал Ницше, — что почти всюду, где есть счастье,
есть и удовольствие от бессмыслицы. Выворачивание опыта наизнанку,
превращение целесообразности в бесцельное, необходимого в произволь­
ное, но притом так, что этот процесс не причиняет никакого вреда и лишь
воображается из шаловливости, доставляет наслаждение, потому что это
на мгновение освобождает нас от власти необходимого, целесообразного и
опытно данного ...». См.: Ницше Ф. Человеческое, слишком человеческое.
Соч.: в 2 т. М.: Мысль, 1990. Т. 1. С. 348.

² «Человек, - по словам Фрейда, - не решается высказать бессмыслицу, но
характерная для ребенка склонность к бессмысленному, нецелесообразному
поведению оказывается прямым производным удовольствием от бессмысли­
цы. ...Слова «пьяная болтовня» и «банкетная газета» дают доказательст­
ва того, что критика, вытеснившая удовольствие от бессмыслицы, стала
уже настолько сильной, что она не может быть даже временно устранена
без токсического вспомогательного действия. ...Чрезвычайно поучительно
видеть, как с подъемом настроения уменьшаются претензии на остроумие.
Расположение духа заменяет остроумие, равно как остроумие должно стре­
миться заменить собой расположение духа, в котором проявляются прежде
запрещенные возможности наслаждения и скрытое за ними удовольствие от
бессмыслицы. См.: Фрейд 3. Остроумие и его отношение к бессознательному.
СПб.: Алетейя, 1998. С. 158-159. 3. См.: Ницше Ф. Человеческое, слишком человеческое... С. 348.

145

ет правила коммуникации, известные как постулаты Грайса: требование информативности, истинности, релевантности, ясно­сти изложения своих мыслей участниками коммуникации¹. К этим постулатам можно было бы добавить еще один - «постулат порядочности»: Будь справедлив по отношению к собеседнику, не старайся его обидеть, не переходи на личности, употребляй аргументы ad rem, а не ad hominem. Отсутствие этого постулата у Грайса не случайно: его максимы имеют отношение, скорее, к ценностной картине мира, чем к языковой картине реальной коммуникации. В случае парадиалога полностью выполняется не столько принцип кооперации в смысле Грайса, сколько прин­цип коммуникативного саботажа (Т. Николаева). Во всяком слу­чае, если мы и можем говорить о коммуникативной кооперации участников парадиалога, то в совершенно ином смысле, который Грайс практически не обсуждает. Проиллюстрируем на приме­рах из теледуэли Жириновского и Проханова, в чем конкретно выражается упомянутый «коммуникативный саботаж».

Возьмем первый постулат Грайса, постулат информативно­сти. Согласно этому постулату, высказывания участников диа­лога не должны содержать лишней, не относящейся к делу ин­формации. Напомним, что тема теледуэли - резолюция парла­ментской ассамблеи Совета Европы, осуждающая преступления коммунистических режимов. Можно было бы ожидать, по край­ней мере, от Проханова - как критика этой резолюции - аргу­ментированной речи, сообщений по существу.

Но с чего начинает Проханов? С красочной метафоры про «дохлого советского кита», содержащей ноль информации о под­линных мотивах поведения Жириновского, зато внушающей об­раз оппонента как «недочеловека», гада ползучего. Типичный пример подмены аргументов ad rem аргументами ad hominem. Но открывающий диалог Жириновский (и в известной мере за­дающий его тон) делает то же самое: мифический образ «при­шедших ночью» кровожадных комиссаров «в кожанках и мау­зерах, подготовленных в Германии, в Америке» дополняется бредообразной логической нелепицей об их «страшных преступ­лениях» за сто лет. Информации по существу - ноль, зато нали­цо сознательное желание задеть и оскорбить собеседника.

Возьмем второй постулат Грайса: постулат истинности, тре­бующий, чтобы участники коммуникации говорили правду, не

1. См. об этом: Падучева Е. В. Тема языковой коммуникации... С. 83-84.

146

высказывали необоснованных, тем более, ложных суждений. Для Жириновского, который частенько в одной фразе формули­рует сразу несколько логических абсурдов, этот постулат при­меним только с обратным знаком. Не лучше обстоит дело и с дискурсом Проханова. Его слабость к метафорическим образам и мифическим сюжетам также несовместима с постулатом ис­тинности, который вообще-то применим, скорее, для академи­ческого обмена мнениями.

Парадиалог также систематически нарушает и постулат ре­левантности (Говори то, что в данный момент имеет отношение к делу). Как далек этот принцип от паралогического дискурса теледуэли Жириновского и Проханова, очень хорошо показыва­ет этот фрагмент.

ПРОХАНОВ. Вы - предатель стратегический, вы предаете всех, к кому прикасаетесь!

ЖИРИНОВСКИЙ. Нет! А за что мы должны защищать Ирак?

ПРОХАНОВ. На вас Каинова печать!

ЖИРИНОВСКИЙ. За что Ирак защищать?!

ПРОХАНОВ. Вы - Иуда.

ЖИРИНОВСКИЙ. ...Взял наши танки, ракеты на 9 милли­ардов долларов, теперь ничего не отдает. Ничего.

ПРОХАНОВ. Защищайте благодетелей своих!

ЖИРИНОВСКИЙ. Может, еще Киев защищать? Киев тоже защищать?!

ПРОХАНОВ. Киев надо брать так, как его брала первая кон­ная армия.

Этот пример также очень хорошо показывает прагматиче­скую абсурдность самого общения в парадиалоге, где «со-бе-седники» таковыми вообще не являются. Для каждого из них «некто другой» выступает в роли спорадического стимула для саморазвертывания автокоммуникативного по сути дискурса. Это напоминает разговор с воображаемыми собеседниками во сне или в бреду. Правда, в отличие от последних, парадиалог, особенно политический, имеет дело с реальным противником, которого нужно подавить речевыми средствами.

В парадиалоге мы видим не просто злоупотребление аргу­ментами ad hominem, не просто стремление унизить, оскорбить собеседника, реализуемое лексическими средствами непрямой передачи смысла; налицо огульные обвинения, грубая брань и взаимные оскорбления как будто солидных людей. Так, Проха-

147

нов не затрудняет себя лишними объяснениями, а прямо гово­рит своему визави: «Вы — Геббельс!», «Вы живете на дотации врагов России», «Вы - Иуда!», «Вы - предатель стратегический». Жириновский тоже в долгу не остается: «Вы — лжец!», «ВЫ — сумасшедший!», «ВЫ - террорист-одиночка!», «ВЫ - кучка не­добитых коммунистов!», «ВЫ - мерзавцы и негодяи, будьте ВЫ прокляты, мерзавцы!».

Но - какой милый парадокс: все эти страшные оскорбления ничего страшного не вызывают. Публика хохочет. Жириновский оскорбляет, а Проханов не оскорбляется; Проханов пугает, а Жириновскому не страшно. Где-то мы это уже видели. Конечно же, это очень похоже на любой фиктивный дискурс. Это - тот мир нонсенса, с которым сталкивается кэрролловская Алиса в «стране чудес». Но только вот у Кэрролла речь идет о сказке-сне маленькой девочки, а у нас - о взрослых дядях с политическим статусом, общающихся наяву и на глазах миллионов телезрите­лей. А это рождает подозрение: не является ли разыгрываемая перед зрителем «страна чудес» на самом деле «страной дураков» из совсем другой сказки?

Эта комедия продолжается, и мы в ней участвуем.

Можно ли считать парадиалогом разговор, в котором один из участников симулирует диалог, а другой пытается его постро­ить? Как, например, в случае разговора Проханова и Янова, или Жириновского с каким-либо серьезным политиком в Думе? По нашему мнению, да. Это мы считаем одним из двух основных жанров парадиалога, а именно абсурдистским парадиалогом в отличие от нонсенсного парадиалога. Поясним эту несколько искусственную терминологию.

Представим себе, что два собеседника искренно пытаются, но не могут выстроить диалог. В этом случае он может оказаться абсурдным диалогом, но он не будет парадиалогом. Еще раз это зафиксируем: вполне возможно взаимопонимание собеседников относительно отсутствия взаимного понимания предмета разго-