78
но, и менее трех, если третий - фиктивный участник). Так, Хёсле указывает на пример платоновского диалога «Протагор», где Третий представлен сразу пятью собеседниками. В этой связи Хёсле отмечает, что «Третий есть скорее качественный, чем количественный термин»1.
В наших материалах мы также встречаем аналогичные случаи фиктивных участников диалогов (к примеру, «генерал Крючков» в теледуэли Жириновского и Проханова). Таким образом, не следует упрощать, постулируя непременно двух реальных участников диалога. Есть ведь еще огромный класс псевдодиалогов, т. е. диалогов с фиктивными (вымышленными) персонажами. И это не только случай бредовых состояний. Подумаем о феномене внутреннего диалога. Этот крайний случай «диалога с самим собой», в том числе в политической коммуникации, нас здесь интересовать не будет, хотя он представляет собой достойную тему для исследований. Отчасти мы коснемся только «диалогового коллажа», или «клипового диалога», а именно, его устной, разговорной формы.
1.4.4. Интересы и интенции в политическом диалоге
Наш предшествующий разговор касался диалогов вообще, теперь же есть смысл остановиться подробнее на структуре публичного диалога политиков, поскольку публичность, как мы указывали, отличает и политические парадиалоги. В рассмотрении этой темы мы будем опираться на интент-анализ политических диалогов, проведенный группой московских ученых. Данный анализ заслуживает особого интереса, поскольку он идет навстречу изложенной выше критической оценке традиционной методологии анализа политического дискурса. Исходная методологическая посылка указанного исследования полностью отвечает специфике политологического анализа дискурса: «движение разговора регулируется в первую очередь не правилами соподчинения пропозиций или функциональной сочетаемостью высказываний, а лежащими в основе речевых актов интересами и устремлениями коммуникантов»2.
2 Hösle V. Der philosophische Dialog... S. 271. 2. Слово в действии. Интент-анализ политического дискурса / под ред. Т. Н. Ушаковой, Н. Д. Павловой. СПб.: Алетейя, 2000. С. 150.
79
Авторы «Слова в действии» обращаются к диалогам телевизионной передачи А. Караулова «Момент истины», которую характеризуют одинаковые условия записи, единообразная тематика, сопоставимый образовательный уровень и социальный статус участников передачи, а также их политически значимый статус (все они - политические и общественные деятели). При этом сам автор программы (А. Караулов) выступает не просто ведущим передачи, но одним из двух ее участников (собеседником), в результате чего образуется диалогическая серия: Ка-раулов-Руцкой, Караулов-Козырев, Караулов-Голембиовский, Караулов-Лебедь и т. д. Поскольку у Караулова есть неизменная в основе своей авторская (идейно-политическая) позиция, вариация его собеседников обнаруживает целый спектр диалоговой коммуникации. Благодаря стандартизации условий коммуникации передача позволяет сравнивать диалоги и поведение их участников. «На основании сопоставления можно выявить отличающие их характеристики и поставить вопрос о специфике диалогических интенций собеседников и их влиянии на организацию разговора».
Несколько упрощая, этот спектр можно представить в виде трех основных типов диалога:
диалог политических противников;
диалог политических попутчиков (союзников);
диалог взаимно нейтральных политиков как «промежуточ
ный» тип диалога, когда различие мировоззренческих платформ
не сопровождается политическим антагонизмом.
Эта типология обнаруживает родство с концептуальным различием, вводимым Д. Никулиным в философском анализе феномена диалога. Д. Никулин различает между allosensus (разногласием)1 и heterosensus (несогласием)2 как двумя разновидностями dissensus (разлада). Смысл этого различия состоит в следующем. Несогласие «устанавливает непреодолимую, окончательную и завершенную оппозицию между двумя точками зрения, т. е. оппозицию, не способную произвести что-то новое. Разногласие, напротив, продуктивно; оно в состоянии признать отличие «другого», <...> причем не путем достижения третьей
1 Там же. С. 151.
2 См.: от allos, ; или alius, что обозначает инклюзивного «другого», т. е.
одного из некоторого множества людей, а также от heteros, или alter,
что означает эксклюзивного «другого» как одного из двух собеседников.
80
«синтетической» позиции, но посредством диалогического развертывания <...> «другого» каждой личности»1.
Возможности этого диалогического развертывания и связаны как раз с прояснением имплицитных моментов (интенций) высказываний участников диалога. Весьма часто бывает так, что «даже при сохраняющемся несогласии возможно согласие относительно импликаций»2. Этот момент представляется особенно важным для интент-анализа. С учетом приведенного концептуального различия мы можем придать вышеприведенной схеме вид, более адекватный интенциональному подходу:
диалог с несогласием (конфликтом) установок;
диалог с разногласием (расхождением) установок;
диалог с консенсусом (согласием) установок.
Приведенные выше варианты политических диалогов, на наш
взгляд, не исчерпывают всех политически релевантных случаев. К примеру, они не учитывают диалог на политическую тему двух далеких от (профессиональной) политики людей или наоборот, обсуждение двумя профессиональными политиками какой-то далекой (на первый взгляд) от политики темы. Наконец, за рамками этой выборки остаются интересующие нас ларадиалоги. Вместе с тем есть смысл остановиться подробнее на результатах проведенного Ушаковой и другими исследования, поскольку оно, во-первых, позволяет представить многообразие политических диалогов; во-вторых, увидеть, какие из этих модификаций ближе всего к политическому парадиалогу и, в-третьих, зафиксировать — через открывающиеся аналогии — некоторые важные особенности собственно парадиалогической коммуникации.
1.4.5. Типовые структуры политического диалога
Из результатов проведенного авторами интент-анализа вытекает типология политических диалогов по структуре речевого обмена (последовательность и связь реплик и т. п.). При этом учитывается различие между диалогами со схемой интервью и диалогами иной организации.
Суть различия в том, что в жанре интервью собеседник принимает вопросы интервьюера и дает на них развернутый ответ,
l Nikulin D. On Dialogue. Lanham, Md.: Lexington Books, 2006. P. 219. 2. Hösle V. Der philosophische Dialog... S. 338.
81
для чего у него есть достаточно времени, тогда как в диалогах с другой вопросно-ответной структурой эти условия не всегда выполняются. Собеседник либо отказывается отвечать на вопрос, либо отвечает на него односложно, либо уклончиво, либо вступает в полемику с интервьюером через встречный вопрос, либо сам интервьюер перебивает его сбивающим с толку «вопросом вдогонку» и т. д.
С учетом результатов, полученных авторами «Слова в действии», можно сформулировать в общем виде три основных типа разговорного политического диалога, выделяемых по структуре речевого обмена:
Диалогу с несогласием (конфликтом) установок соответ
ствует рваная структура дискурса с низким уровнем коммуни
кативной консолидации партнеров. Такой разговорный диалог
отличает постоянное чередование говорящих, в значительной
степени обусловленное перебиванием. Сюда добавляется сни
женный объем ответных реплик, наложение высказываний
партнеров друг на друга. Диалог имеет нерегулярную, рваную
структуру. «Он далеко выходит за рамки интервью, обнаружи
вая нарушение предписаний, неприятие предлагаемых вопросов
собеседником»1.
Диалогу с разногласием (расхождением) установок соот
ветствует пористая структура дискурса с умеренной коммуни
кативной консолидацией. «Пористость» диалога (т. е. наличие
пробелов, провалов в его дискурсивной «ткани») выражается в
том, что устойчивая вопросно-ответная схема интервью сочета
ется в таком диалоге с односложными и уклончивыми реплика
ми. Это может свидетельствовать о нежелательности вопросов
для собеседника, о неприятии их партнером по диалогу, о том,
что вопросы ведущего не всегда удобны и принимаются собесед
ником. В пользу пористой структуры диалога говорит и то об
стоятельство, что оспаривание вопросов как ответная реакция
здесь минимизировано2.
Диалогу с консенсусом (согласием) установок соответству
ет гладкая структура дискурса и высокая степень коммуника
тивной консолидации. «Вместо жесткой линии интервьюера, на
которую по необходимости реагирует собеседник, налицо гораз
до более открытое и согласное поведение. Интервьюер не избега-
ассистировать собеседникам, меняет линию своих вопросов, подхватывая поднятые ими темы; визави достаточно пространно отвечают. Такие формы активности, как отказ от ответа, уклонение, оспаривание и тем более перебивание, выражены слабо или вообще отсутствуют»1. Для данного типа диалога характерно также наличие «вторящих реплик» и реплик, разъясняющих и комментирующих позицию собеседника, а также развитие поднятых им тем. Все это выражает позицию ассистирования и большой коммуникативной консолидации партнеров диалога.
В исследовании Т. Н. Ушаковой и других намечена еще одна типология политических диалогов, а именно по критерию отношения к собеседнику. Эта типология нам небезынтересна, поскольку она отчасти перекликается с нашим последующим рассмотрением парадиалогической коммуникации. Авторы «Слова в действии» исходят из важного для политологии понятия «баланса интересов», который представлен в интенциях участников диалога. Есть объективно разный баланс интересов в разных диалогах. В зависимости от этого авторы различают три варианта установки собеседника, которая определяет направление разговора. В несколько обобщенном виде (и слегка модифицированной терминологии) это выглядит так:
Диалогу с несогласием (конфликтом) установок соответ
ствует эгоцентрическая позиция участников. Данный диалог
характеризуется явным преобладанием высказываний, пози
тивных для говорящего и негативных для собеседника. «Ком
муниканты нацелены на критику, и дискредитация личности
и взглядов визави служит повышению значимости «Я» и сво
их суждений. Эгоцентрическую, враждебную по отношению к
партнеру позицию знаменуют и такие показательные для диалога
формы активности, как перебивание, оспаривание, отказ от ответа,
настаивание на вопросе. Помимо стремления противодействовать
партнеру, повернуть разговор на себя, за подобной активностью
обнаруживается неуважение к собеседнику, нежелание считать
ся с его интересами»2. Из рассматриваемых нами публичных
политических диалогов этот тип ближе всего подходит парадиа
логической коммуникации.
Диалогу с разногласием (расхождением) установок со
ответствует партнерская позиция участников. Позиция уча-
1 Слово в действии. Интент-анализ... С. 163.
2 Там же. С. 164-166.
82
1. Там же.
2. Там же. С. 178.
83
стников такого рода диалога во многом эгоцентрична, однако в этой эгоцентричности они не переходят известной грани, за которой начинается полное игнорирование интересов партнера. Даже если один из участников диалога обнаруживает в речевом смысле «агрессивное» поведение, действуя «на грани фола», он способен в любой момент изменить свою тактику. К примеру, тут же похвалить собеседника, «взять свои слова обратно», в чем-то с ним согласиться и т. п. Другая сторона тоже не «напрашивается на грубость» и не ищет «коммуникативных приключений». Она «не пытается перехватить инициативу и повернуть разговор на себя. Партнеры склонны учитывать интересы друг друга и лишь до некоторой степени противопоставляют им свои. Ход разговора отражает компромисс интересов, однако позиция сторон значительно более эгоцентрична, чем в предшествующих диалогах»1.
3. Диалогу с консенсусом (согласием) установок соответствует партнёроцентрическая (вполне ориентированная на партнера) позиция участников». Она имеет место в том случае, когда в диалоге преобладают реплики нейтрального и обоюдно приемлемого характера (проработка поставленной темы, развернутый ответ). К этому добавляется ориентация говорящего на собеседника (развитие темы, поднятой собеседником, разъяснение сказанного) и содействие его инициативам (подхват тем, ассистирование). В этом типе диалога также может быть представлена «двусторонняя направленность на выигрышное представление как собственной персоны, так и собеседника»2.
Из перечисленных выше типологий публичных политических диалогов наиболее близким к политическим парадиало-гам является диалог с несогласием (конфликтом) установок, которому присуща рваная структура дискурса с эгоцентрической позиций участников по отношению друг к другу и низким уровнем их коммуникативной консолидации.
Что - конкретно - сближает этот тип диалога с парадиало-гом? Прежде всего - рваная структура дискурса и (с некоторыми оговорками) эгоцентрическая установка участников диалога по отношению друг к другу. Оговорки связаны с тем, что эгоцентризм в парадиалоге в значительной мере, как мы это покажем позже, есть продукт драматургического инсценирования,
1 Там же. С. 177-178.
2 Там же. С. 176.
84
а не выражение конфликта несовместимых интересов. Собственно реального политического конфликта за парадиалогом не стоит, и в этом он близок любому фиктивному дискурсу. Поэтому, строго говоря, парадиалог не является в предметном смысле диалогом конфликтного типа. Зато он является таковым в беспредметном смысле. Парадиалог - это симуляция конфликта языковыми средствами.
1.4.6. Симметрия, асимметрия и комплементарность в диалоге
Авторы «Слова в действии» используют при описании межличностных отношений в диалогах различие между симметричным и комплементарным взаимодействием, как оно тематизиру-ется в известной книге Вацлавика и др.1 По результатам анализа получается, что конфликтный диалог (вроде полемики с А. Руцким в упомянутой передаче А. Караулова) отличает выраженное (более чем двукратное) преобладание симметричных взаимодействий над комплементарными. При этом в качестве наиболее характерного паттерна выступает конкурирующая симметрия-Вовлеченность в симметричные отношения подобного рода свидетельствует о конфликтном характере взаимодействия»2.
У нас, однако, вызывает сомнения методологическая эффективность различия двух указанных видов взаимодействия для анализа политической коммуникации. Конкретнее, сомнения
1 . Смысл этого различия Вацлавик определяет так: симметричное взаимодействие имеет место, когда поведение партнеров выступают «как бы зеркальным образом друг друга», при этом «партнеры равноправны как в силе, так и в слабости, как в добре, так и во зле, и вообще в любом другом поведении». В случае же комплементарного взаимодействия «поведение одного партнера дополняет поведение другого». «Симметричные отношения характеризуются стремлением к равенству и минимизацией различий между партнерами, тогда как комплементарные взаимодействия основываются на дополняющих друг друга различиях». См.: Watzlawick P., Beavin J. H., Jackson D. D. 2000. Menschliche Kommunikation. Formen, Störungen, Paradoxien. Bern-Gottingen-Toronto-Seattle: Hans Huber, 2000. S. 69. Здесь и далее мы будем цитировать немецкое (1969 г.) издание книги, поскольку в него были внесены некоторые существенные поправки по сравнению с английским изданием 1968 г. русский перевод книги был сделан с английского издания. См.: Вацлавик П., Вивин Д., Джексон Д. Прагматика человеческих коммуникаций: изучение паттернов, патологий и парадоксов взаимодействия. М: Апрель-Пресс, 2 Изд-во ЭКСМО-Пресс, 2000. 2. Слово в действии. Интент-анализ... С. 187.
85
вызваны истолкованием симметричного взаимодействия в психиатрических терминах нормального и патологического поведения. И хотя в немецком издании книги Вацлавика и других речь идет о стабильных и нестабильных (а не о здоровых и патологических) симметричных взаимодействиях, даже в эту более обобщенную схему с трудом вписываются политические диалоги конфликтного типа.
В «Слове в действии» диалог Караулов-Руцкой оказывается априорно чем-то ненормальным (коммуникативной болезнью, расстройством), поскольку в схеме Вацлавика он отвечает так называемой симметричной конкуренции. Основная же формула этой конкуренции - "Что бы ты ни делал - я смогу это сделать намного лучше" - неумолимо ведет к эскалации и тем самым к утрате стабильности системы межличностной коммуникации1. Состояние «более или менее открытой войны или схизмы» в симметричных взаимодействиях Вацлавик однозначно квалифицирует как их расстройство (аномалию, патологию).
Нормальным же (или стабильным) симметричное взаимодействие является лишь в том случае, когда «партнеры способны принять "другого" таким, каков он есть, что ведет к взаимному уважению и доверию, и тем самым - к реалистичному взаимному подтверждению того, как они определяют себя и "другого"»2.
Чтобы стабилизировать систему симметричного взаимодействия Вацлавик (как врач-психиатр) советует (по принципу взаимной стабилизации) переключить ее на комплементарность -«через признание точки зрения "другого", уступку, смех, иногда даже просто бездействие»3. Но для общения политических субъектов, за которыми стоит реальный конфликт групповых интересов, этот мудрый совет вряд ли уместен. Здесь требуются совсем другие средства «умиротворения» конкурентов.
Несколько забегая вперед, отметим, что - парадоксальным образом — парадиалог является в большей мере симметричной коммуникацией, чем тип конфликтного диалога. Поскольку предметность спора в парадиалоге снимается, и он модифицируется в своего рода коммуникативное «искусство для искусства», его участники оказываются «способны принять "другого" таким, каков он есть», т. е. как политического артиста. Партнеры
1 Watzlawick P., Beavin J. H., Jackson D. D. 2000. Menschliche Kommunikation...
S. 146.
2 Ibid. S. 104.
3 Ibid. S. 146.
86
парадиалога (негласно) уважают и признают друг в друге именно этот сценический талант. Более того, поскольку они находятся в «командном сговоре» (И. Гофман) по отношению к публике (которая видит в них прежде всего серьезных политиков, а не артистов), это приводит участников парадиалога к взаимному подтверждению их дефиниций себя и «другого».
Однако так просто, разумеется, дело в парадиалоге не обстоит. Указанное «обоюдное подтверждение самости» касается только драматургического аспекта парадиалога, который в этом плане есть пример симметричной диалоговой коммуникации. Но, помимо нормальной драматургической симметрии, пара-диалог обнаруживает и патологический тип симметричных отношений, который разыгрывается, однако, в другом измерении языка, к примеру, в семантическом. В этом случае партнеры парадиалога взаимно отвергают «самодефиницию партнера». В наших примерах, Жириновский отвергает автохарактеристику Проханова как защитника «советской империи», а Проханов отвергает то, как себя определяет Жириновский: как «первого демократа страны» и «главного борца с русским коммунизмом». Но помимо отклонения самодефиниции партнера, для парадиалога не менее характерным является и ее обесценение. В этом смысле в парадиалоге уже не работает и другой тезис Вацлавика: «нарушения комплиментарных взаимоотношений ...в большинстве случаев ведут не к отклонению, а к обесценению самодефиниции партнера»1.
По нашему мнению, более удачным для анализа политических диалогов является различение симметричной и асимметричной диалоговой коммуникации. Асимметричность в политическом диалоге может иметь разные проявления, но всегда это проявления власти. «Здоровый» тип комплементарных отношений, о котором пишет Вацлавик и др., приводя в качестве примера парные отношения вроде мать и дитя, врач и пациент, учитель и ученик, не исключает властной субординации. (Соответствующие исследования М. Фуко и другие слишком известны, чтобы здесь на них ссылаться). Поэтому сомнительно, что в этом случае «один партнер не навязывает другому комплементарного отношения»2.
В. Хёсле констатирует один любопытный факт: «Хотя с нормативной точки зрения в философских диалогах единственно
1. Watzlawick P., Beavin J. H., Jackson D. D. 2000... S. 104. Ibid. S. 70.
87
признанной асимметрией может быть только та, что основана на интеллектуальном превосходстве, именно философские диалоги то и дело обнаруживают реальные властные отношения, ограничивающие дискурсы»1. Властные жесты часто обнаруживаются как бы нечаянно для самих участников платоновских диалогов, к примеру, в отношении к рабам или женщинам, посреди роскошных идей о «добром и вечном».
Любопытны также и типичные стратегии, которые могут проигрываться в асимметричных диалогах из очень разных сфер общественной жизни. Асимметричность, к примеру, в отношениях матери и ребенка, независимо от ее властного статуса, не считается оскорбительной для ребенка. А вот асимметричность в политическом диалоге явно противоречит присущему ему принципу равноправия, а потому считается чем-то ненормальным. Если кто-то изначально отвергает равноправие потенциального партнера по диалогу, он, как правило, отвергает и сам диалог. В крайнем случае он может инсценировать, симулировать диалог, т. е. вести парадиаяог.
Ярким примером такого рода может служить принципиальный отказ правительств некоторых стран вести переговоры с террористами, захватившими заложников и ставящими политические условия. Основание для отказа от диалога здесь более чем существенное: сам факт диалога законной власти с преступниками означает признание их равноправия с властью. Тем самым государство с его монополией на легитимное применение насилия демонстрирует свою объективную слабость и несостоятельность.
Типичный пример асимметрии в диалоге - противоречие между умственными способностями и социальным статусом партнера. Именно в диалоге (в отличие от легкой беседы ни о чем) может выясниться, например, что наделенное высокими властными полномочиями лицо обнаруживает низкий интеллектуальный, моральный или образовательный уровень. Если его партнер - равный по социальному статусу человек, он, скорее всего, прекратит диалог как неудавшийся. Но если в силу своего низкого социального статуса он не может этого сделать, не рискуя навлечь на себя подозрений в неуважении почтенного собеседника, он прибегнет к явной или скрытой иронии. В этом случае вся структура диалогового общения имеет тенденцию к инверсии ролей: низший по социальному статусу как бы берет реванш, становясь коммуникативным лидером в диалоге2.
1 Hösle V. Der philosophische Dialog... S. 313-314.
2 Ibid. S. 299 и далее.
Поделитесь с Вашими друзьями: |