Серия «золотой фонд психотерапии»

структурирования сознанием архесенсорного слоя психической реальности. Более сложные интермодальные кинестетические ощущения этого порядка мы называем «приливом сил», «вооду­шевлением», «подъемом энергии» и др.

Следующий язык, язык эмоций, в процессе эволюции возник как средство, позволяющее живым существам определять биоло­гическую значимость состояний организма и внешних воздей­ствий. Самая примитивная форма этого языка — эмоциональный тон ощущений — существует уже в первые месяцы жизни ребен­ка (согласно некоторым новым исследованиям, уже во внутриут­робном состоянии). Эмоциональный тон ощущений окрашивает непосредственные переживания, сопровождающие отдельные жизненно важные воздействия (вкусовые, температурные), и спо­собствует их сохранению или устранению.

Чем дальше развивается ребенок, тем более дифференцирован­ными становятся качества эмоций, усложняются объекты, вызы­вающие эмоциональное отношение. Ребенок постепенно научает­ся контролировать эмоции, регулировать их внешнее выражение.

Эволюция языка эмоций как в филогенезе, так и в онтогенезе происходит от менее простых к более сложным, от целостных со­стояний к все большей и большей дифференцированное™.

Знание и тонкая рефлексия языка эмоций во внутреннем про­странстве чрезвычайно значимы, так как эмоции имеют важную регуляторную функцию. Согласно информационной теории эмо^ ций, роль этого языка в организации целенаправленного поведе­ния заключается в следующем:

• 
  стремление усилить, продлить ситуации, в которых возрас­тает вероятность удовлетворения потребности (витальной, социальной, идеальной, потребности в компетентности или в преодолении препятствий);
  
• 
  тенденция к ослаблению, предотвращению при уменьшении вероятности удовлетворить потребности.
  

Способность человека тонко рефлексировать свои эмоции и эмоции других людей является личностной и социально-психоло-

гической предпосылкой для достижения собственных целей и ка­чественной реализации деятельности.

Таким образом, эмоции с одной стороны отражают важные лич­ностные качества и состояния: чувство одиночества и автономнос­ти, независимости, эмоциональную рефлексивность (я осознаю, что я чувствую в себе) и умение если не управлять, то контролиро­вать интенсивность эмоций, устойчивость к стрессу, контроль над аффектами и импульсивностью, напористость и самоутверждение («иметь наглость быть»), оптимизм, чувство самореализации.

С другой стороны — эмоции отражают важные социально^;пси-хологические переменные: интерперсональную рефлексию (я осоз­наю, что чувствует другой, другие), способность к сопереживанию и управлению эмоциями других в аспекте сдерживания негатив­ных и стимуляции положительных чувств, социальную ответствен­ность, гибкость в решении проблем и адаптивность.

В духовных традициях отношение к эмоциям и чувствам чрез­вычайно разнообразно — от полного аскетического отказа до пол­ной включенности и проживания. Часто традиции относятся к ним селективно, культивируя одни и подавляя другие.

Важно, что культивируемое чувство часто является настолько приоритетным, что находится за пределами морали и оценки или, что проявляет изнанку моральной индиффирентности, считается высшей добродетелью. Таковыми являются великое сострадание (махакаруна) в буддизме, любовь к ближнему в христианстве и чувство священной мести (джихад) в мусульманстве.

Это справедливо не только для духовных традиций, но и для любой системы формирования личности и характера. Часто поня­тие национального характера ассоциируется именно с формиро­ванием определенной культуры эмоционального реагирования.

Мы не будем подробно анализировать данную проблему в этой книге. Но важно отметить, что эти чувства представляют собой не только пиковое выражение высших достижений традиции. Их куль­тивирование является философским кредо и духовным путем.

И всё-таки, следует отметите, что все метафоры «слияния», «си­яния», «полного растворения», «просветления», которые являют­ся блеклыми й малосодержательными обозначениями пиковых со­стояний эмоционального экстаза или инстаЗа, отображают про­стой факт соприкосновения индивидуального сознания с «энергией» или архесенсорной средой.

Стратегически следует отметить, что любое чувство при глубо­ком проникновении-проживании может привести к пиковым со­стояниям-откровениям. При этом мы говорим не только о фрей­довском катарсисе. Это является достаточно важным, но не выс-

шим уровнем постижения содержания чувств. Проникновенная работа с чувством может привести к состоянию высшего покоя и целостности наподобие «шуньяты», проживания пустотное™ как полноты бытия за пределами небытия и инобытия.

На мой взгляд, здесь не важен предмет проникновения: или это радость, или печаль, вулканический экстаз или предельная деп­рессия, злость, агрессия, сострадание, любовь — за пределами любого чувства есть безбрежный океан целостного сознания.

Но при работе с чувством как предметом трансформации, личностного роста и терапии нужно всегда иметь в виду несколько важных моментов:

• 
  чувства и эмоции имеют очень динамичный и «текучий» ха­рактер, и часто работа с ними похожа на стремление напол­нить водой сито;
  
• 
  любое стремление проанализировать, отрефлексировать чувство или эмоцию приводит к перефокусировке осозна­ния на само содержание мышления и к изменению самого чувства, часто к его гибели;
  
• 
  любые достаточно сильные чувства (депрессия, чувство оди­ночества, любовь, сексуальное чувство и др.) полностью «зах­ватывают» личность, сознание человека и лишают его само­стоятельности и возможности тонкой рефлексии. Индивиду­альное сознание теряет субьектность, а чувство перестает быть объектом проживания. В данной ситуации мы можем говорить о полном и тотальном доминировании языка чувстб на уровне глобального «мироощущения», восприятия мира внутреннего и внешнего из чувства.
  

1) Для стабильности и эффективности работы необходимо опи­

, агрессия, сострадание, любовь — за пределами любого чув­ства, есть безбрежный океан целостного сознания.

2) Следует развивать в личности созерцательность и умение не
терять состояние «вэй у вэй» — деяния недеяния. В традици­
ях это требование заключается в «остановке внутренней бол­
товни», созерцательной внимательности. Основная цель —
научиться тотально проживать целостность чувства, не те­
ряя при этом ясности осознания, полного контроля и управ­
ления эмоциями.

107

3) Формировать гибкий эмоциональный интеллект, эмоцио­нальную осознанность для повышения социальной адаптив^: ности и самоактуализации личности.

Язык образов является основным языком, в котором отражается картина как внутренней психической реальности человека, так и внешнего мира во всех возможных модальностях опыта. Этот язык представляет собой не только способ структурирования реальнос­ти в модальностях опыта при непосредственном воздействии физи­ческих раздражителей на рецепторные поверхности, что связывает их с языком ощущений, но и психологические феномены такой слож­ности, как «Я-образ», образ другого в социальной перцепции. Са­мым сложным в содержательном аспекте является образ мира (А. Н.­Леонтьев) как целостная система представлений человека об окру­жающей реальности (физическая и социальная среда), о себе, сво­ей деятельности, спонтанной активности. Мы можем допустить выс­шую интегрированность языка образов в понятии «субьектная ре­альность» , но в силу того, что она соединяет все многообразие языков сознания, это допущение нам кажется необоснованным.

В нашем анализе мы не будем заниматься столь сложными ка­тегориями в силу того, что уверены в метафоричности самого сло­восочетания «образ мира». Это почти то же самое, что «образ тума­на» — мы в некотором приближении понимаем, о чем идет речь, но не более того.

Понятие языка образов мы будем рассматривать в пределах, ограниченных современной когнитивной психологией. В соответ­ствии с этой логикой мы сделаем анализ образа по разным модаль­ностям опыта: зрительной, слуховой, кинестетической, обонятель­ной и др., а затем проанализируем интермодальные образы слож­ного характера. Ниже мы рассмотрим роль образа в медитативных практиках: каким образом медитация на образ реутилизируется до архисенсорного опыта восприятия светимости, восприятия исчез­новения телесного образа, восприятия Дао иАи Шуньяты за преде­лами всех образных репрезентаций [27, 56, 62, 83, 130].

Таким образом, мы можем предпринять анализ от простых ког­нитивных структур восприятия к более сложным восприятиям — праобразам коллективного бессознательного, а затем к условиям их реструктуризации — от формы к ее исчезновению, от полноты бытия в образе к небытию и пустоте.

Одновременно с этим посылом нам хочется отметить, что язык образов является одним из самых мощных методов достижения са-мадхи во всех известных духовных традициях. Наверное, потому

что человек — существо образное в реальности, в представлениях, в мечтаниях — в жизни и за пределами ее.

Говоря о языке символов, трудно не вспомнить слова Э. Касси-рера, который называл человека «animal symbolicum» — «симво­лическое животное». Язык символов, как утверждал выдающиеся русский психолог Л. С. Выготский, возникает уже на первом году жизни человека. Человека характеризирует новый способ адапта­ции к среде — символический, который является для него новым измерением реальности.

Понятие символа в науке возникло очень давно, но оно по сегод­няшний день не находит однозначного толкования. Это, наверное, обусловлено и самим происхождением слова, в которое изначально вкладывалось разное содержание: a) sumbolou — соединяющее, предметный знак (для опознавания постояльца), удостоверение; б) sumbolai — правовое соглашение между греческими государства­ми (место встречи, сходка, conventio). To есть уже этимология слова указывает на двойственность — координирующий знак (символи­ческое изображение) и некая договоренность об этом знаке (как по­нимать смысл этого символа).

Человек погружен не только в материальный, непосредственно воспринимаемый мир, но и запредельный, символический мир. Фольклор, мифы, искусство, религия — элементы этого мира. Че­ловек погружен в пространство символических форм, мистичес­ких, эзотерических, ортодоксальных, мифологических, художе­ственных, религиозных... Символ касается глубинных структур психики, он многозначен и многомерен, язык архетипов, общече­ловеческих первообразов построен на языке символов.

Символ многомерен и включает в себя и смысл координации и приметы, качества. Как знаки координации символы отображают тот мир, о котором есть консенсусная договоренность в культуре социального сообщества, и наполняются атрибутивными качества­ми. Символ всегда указывает, направляет в определенное семан­тическое поле, при этом имеет свое экспрессивное, эмоциональ­ное содержание.

Как координация, так и атрибутика в качестве символического обозначения и вкладываемое смысловое содержание завирят от полевой значимости в культурной среде. Символ свастики для эт­нографа, занимающегося происхождением культуры, это символ огня и жизни в архаических племенах, так как напоминает орудие добычи огня. Для ведической философии это древний символ веры, руна. Для многих живущих в России и помнящих Великую Отече-

ственную войну — страшный символ жестокости и бесчеловечно­сти фашизма.

Будучи помещенными в определенном месте культурного смыс­лового поля, символы приобретают на карте реальности свою по­левую ценность и содержание.

Язык символов без сомнения более целостен и живописен. Он больше отражает архаические глубины человеческого сознания и удовлетворяет жажду наглядности и потребность в непосредствен­ном контакте и общении с чувственно воспринимаемыми вещами. Через символ сознание дорисовывает наглядно переживаемый миф, а обилие слов и знаков вызывает тоску по многомерности и мистическому чуду символического.

Мы можем прочитать сотни книг о смерти, но одинокий крест в поле не только возвращает нас от текстовой реальности к естеству бы­тия. Одинокий крест возвращает стремление к полному охвату конк­ретного мира, пробуждает целостные переживания и открывает заве­су к своему переживанию смертности, к своим смыслам и инсайтам.

Символ удовлетворяет нашу потребность в глобальных обобще­ниях и роднит нас с голосами вечности. Созерцая символ мы разры­ваем туман слов и возвращаемся к тому, что может непосредствен­но созерцать глаз, слышать ухо, ощущать рука, чувствовать живот. Созерцая символ, мы находим путь назад, к простоте и ясности бы­тия в мире.

Иногда мне кажется, что человек больше символическое жи­вотное, чем существо, несущее индивидуальное свободное созна­ние с бесконечной избыточностью в мышлении, эмоциях и поведе­нии. Дополнительным аргументом для этого тезиса является то, что кроме «знаков», названных символическими и обладающих реп­резентирующей значимостью в культурном поле, существуют рас­пространенные повсеместно символические действия, иногда до­стигающие такой сложности, что их усвоение требует многолет­них упражнений для адепта (некоторые религиозные и светские ритуалы), но понятные только узкому кругу посвященных.

Все символично — от появления Адама до моей безумной реф­лексии.

Начиная от прически маленькой двенадцатилетней девочки и за­канчивая крестом папы римского или одеждой Алексия II.

Все время хочется зайти за пределы символа, обозначения, об­раза...

Найти за пределами янтр, мантр, икон и картин символистов нечто...

Если человек ищет и находит, происходит нечаянная радость или преображение.

С одной стороны, скучно и грустно — мы уже взрослые.

С другой стороны, человек все еще придумывает и живет в сим­волах — начиная от того, что и как есть, и заканчивая тем, в каком гробу лежать.

Язык знаков

Язык знаков является самым молодым среди языков сознания в филогенетическом аспекте. В онтогенетическом аспекте ребенок только к годовалому возрасту начинает овладевать этим языком. В то же время это самый развитый и культивируемый язык совре­менности. Язык знаков является высшей формой реализации со­знания, так как осознаваемое мышление обычно сопровождается и формируется в речи (письменной и устной). Язык знаков как фор­ма сознания — это сложная система кодов, обозначающих пред­меты, признаки, свойства предметов, действия и отношения.

Трудно обозначить единицу языка знаков. В первом приближе­нии мы можем обозначить ею любой код, выраженный словом или словосочетанием.

Слово или словосочетание обозначает вещи, действия, качества, отношения. В этом и состоит его основная функция, его обозначаю­щая роль. Тем самым мир как бы удваивается. С помощью языка человек может иметь дело с вещами, которые непосредственно не воспринимает, которые даже не входили в состав его прошлого опы­та. Слово позволяет мысленно оперировать предметами даже в их отсутствие.

При этом слово-название подменяет, замещает, относит каж­дый предмет к определенному множеству. Таким образом, слово абстрагируется от предмета и становится орудием мышления.

Называя какой-либо предмет, мы в той или иной мере его позна­ем, проникаем внутрь его. Это происходит в силу того, что в словах запечатлен, сконцентрирован общественно-исторический опыт по­знания предметов, свойств, отношений. Слово (или словосочетание) служит средством существования знаний, добытых в процессе по­знания соответствующих объектов. Сами же знания устанавлива­ются и передаются с помощью языка слов. В процессе социализа­ции человек при помощи языка знаков не только приобретает зна­ния, овладевая речью, но и учитс/я определенным образом мыслить.

Словосочетание есть материальная оболочка мысли, оно как бы оформляет мысль. Без этой оболочки мысль теряется, «растекает­ся», ею уже нельзя воспользоваться. Таким образом, налицо двой­ная связь: с одной стороны, то, о чем мы думаем, определяет выбор используемых нами слов, с другой стороны, используемые нами слова определяют то, как мы думаем [Burkhart R.C., 1994.].

Ill

Другая важная функция языка и речи — коммуникативная. С помощью речи люди общаются друг с другом, передают опреде­ленные сведения, выражают свои мысли, чувства и тем самым воз­действуют друг на друга.

Язык знаков является символической репрезентацией опыта. Это единственная система, которая может представлять все другие язы­ки сознания, а также саму себя. Он не связан непосредственно ни с каким сенсорным органом. Как и другие языки сознания, он не только отражает особенности формирования психической карты реально­сти, но и расширяет или ограничивает восприятие. Именно в языке знаков проявляется высшая форма демиургова качества сознания — мы создаем свой мир во всех его индивидуальных ограничениях и одновременно неповторимости и уникальности. Кроме того, язык знаков, оформленный в слова и их сочетания, создает ту конфигура­цию концессусного сознания, которая существует в соответствии с требованиями общественного и физического порядка и которую мы обозначаем миром повседневной жизни.

Что касается глубинной конфигурации сознания на домодель­ном архесенсорном уровне, то она гораздо более сложная и абст­рактная. Это полная репрезентация эволюции человеческого со­знания и опыта с его архетипическими и трансперсональными пластами, стоящими за пределами смыслов обыденного мира — «профанической реальности».

На графическом уровне мы можем отобразить эволюцию и со­отношение языков в виде кругов, похожих на годовые кольца де­рева (рис. 1).

Индивидуальное


свободное сознание

Язык ощущений

Язык эмоций

Язык образов

Язык символов

Язык знаков

Рис. 1. Языки сознания

1. 
   Эволюция человеческого самосознания как в онтогенетичес­ком, так и в филогенетическом аспектах во всем культурном мно­гообразии сводится к расширению и освоению определенных язы­ков сознания.
   
2. 
   Объем и соотношение языков сознания отличаются не толь­ко у разных типов личностей, но и у различных современных куль­тур и этносов.
   
3. 
   Достижение высших ступеней интеграции («Самости», про­светления, самадхи и др.) стратегически является разотождеств-лением индивидуального сознания со всеми языками и фактом его соприкосновения с премодальным архесенсорным модусом бытия.
   
4. 
   Архесенсорный слой является предельной гранью субъект-ности и одновременно предельным ее выражением. Под субъект-ностью понимается идентификация с душой (душой-разумом, или индивидуальным Атманом, или индивидуальным свободным созна­нием).
   
5. 
   Человеческое сознание на настоящий момент не может ни экспериментально, ни логически дифференцировать субъектив­ность или объективность, духовно-психологичность или онтологич-ность архесенсорного модуса бытия.
   

В эволюции языков мы можем наблюдать по крайней мере три тенденции. Первая тенденция является общебиологической и об­щесоциальной. В биологическом аспекте она выражена в захвате новых ареалов жизни, расширении сферы питания и размноже­ния живых систем. В социальном аспекте эта тенденция выража­ется в экспансии личности и сообществ не только в территориаль­ном отношении, но и в социальном подавлении и духовном, идео­логическом расширении своего господства.

шении многозначности их структурных единиц. В языке ощуще­ний и чувств мы можем обнаружить всего десятки, в развитых реф­лексивных системах — сотни структурных единиц, и границы меж­ду ними практически неразличимы. В языке образов их уже тыся­чи, и границы между ними становятся все более определенными. В словари современных знаковых языков входят уже сотни тысяч слов — смысловых структурных единиц, многозначность семан­тических полей сведена к минимуму, а границы между словами и понятиями стали уже очень жесткими. Более того, чем научнее и социально значимее языковая среда, тем важнее ограниченность и однозначность содержания категорий.

Таким образом тенденция к расширению языков сознания, к дифференциации, имманентно включает в себя вторую тенден­цию - уменьшения структурной энтропии, увеличения жесткос­ти, определенности и однозначности фрагментов сознания. Мы должны понять, что языки сознания представляют собой не только семантические поля разной степени сложности и дифференциро­ванное™, но и проявляют внутреннюю архитектонику самого со­знания. Язык и способ мышления тесно связаны друг с другом и взаимно определяют друг друга. Невозможность адекватного пе­ревода понятий, их дифференциации, приводит к сложности фор­мирования целостного мышления и целостной картины мира. В процессе эволюции не только усложняется архитектоника со­знания, но и возрастает степень жесткости границ семантических полей в языках соответствующего этапа.

Третья тенденция является, наверное, несколько абсурдной, так как говорит о примате инволюции по отношению к эволюцион­ным процессам. Есть Экклезиастова мудрость: «...преумножая зна­ния, преумножаем скорбь». Это более всего относится к проблеме языков сознания.

Приходится признать, что расширение смысловых пространств, фрагментация реальности и одновременно самого сознания уве­личивает раздробленность и конфликтность сознания.

Если бы языки сознания были чистыми знергоинформацион-ными полями вселенной, мы, наверное, даже не затрагивали бы эту проблему в этой книге.

Языки сознания встроены в реальное функционирование лич­ности, они являются объектом отождествления, отношения и пере­живания личности. Честно говоря, мне иногда кажется, что только они и являются смыслообразующими конструктами жизнедеятель­ности личности. Более того, мы и есть игра свободного сознания, которое просто ищет, в чем еще воплотиться и во что еще поиграть, и в чем понежиться.

Собственно — если разобраться в сущности сознания — мы можем найти некие метафорические аналогии с океаном. Так же как у океана есть волны, а у солнца — лучи, так и собственное сияние сознания — это его пять языков: ощущения, чувства, об­разы, символы и мысли. У океана есть волны, но это не особенно беспокоит океан. Волны в самой природе океана. Волны возника­ют, но куда они исчезают? Обратно в океан. А откуда они возника­ют? Из океана. Точно так же вся феноменология психического является выражением самой природы сознания. Она возникает из сознания, но куда она девается? Она растворяется в том же сознании.

Именно поэтому нам приходится констатировать абсурдный тезис — эволюция языков сознания необходимо увеличивает конфликтность самой личности и русская поговорка «горе от ума» имеет не частный характер, а несет в себе онтологический, все­объемлющий смысл.

Современный человек более всего знаком с языком знаков, ос­тальные языки он или забыл, или помнит фрагментарно, как слова из песни, уже давно не петой. В то же время жизнь разговаривает с нами на всех языках сознания, она все время целостна и уни­кальна — независимо от слушателя...

Таким образом, мы полагаем, что человеческое сознание прискорбно расщеплено и диссоциировано на конфликтующие фрагменты. Предельной целью духовных практик является интег­рация, воссоединение целостной ткани сознания.

Достижение целостности, интеграция, которые ставятся в ка­честве цели в практической психологии и психотерапии, в контек­сте исследуемой нами темы в некотором смысле являются «разде­ванием одежд сознания».

В развитии психологии XX столетия интересными являются на­блюдения за использованием различных языков сознания.

Ранние аналитические школы ориентировались в основном на использование вербальных и ментальных инструментов в терапев­тической практике и запрещали телесные проявления и взаимо­действие в процессе работы.

Следующий этап в развитии психологии — юнгианский ана­лиз, другие школы глубинной психологии и гуманистической пси­хологии — связан с акцентированием внимания на образных язы­ках: работа со сновидениями, направленные визуализации, ис­следование и использование мифологических сюжетов, сказ-котерапия и т.д.

Развитие гуманистической и трансперсональной психологии привело к появлению большого количества телесно-ориентирован-