СОЦИОЛОГО-ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ ДИСКУРС-АНАЛИЗА
В научной картине мира, особенно в отношении анализа языкового общения, социологические и психологические теории приобретают повышенное значение, поскольку язык в широком смысле, как уникальный культурный институт, вобрал в себя и социальное, и психологическое, о чем, помимо Ф. де Соссюра, неоднократно писали И. А. Бодуэн де Куртенэ, Л. В. Щерба, Л. П. Якубинский и др. А это предполагает обращение к таким вопросам, как дискурсивная проекция «Я» и межличностное взаимодействие, представление знаний в дискурсе, соотношение когнитивного, языкового, социального и т. д. При этом в многообразии социально-психологических теорий взаимодействия есть смысл сосредоточиться на тех, которые во главу угла ставят коммуникацию. В силу этого вне поля зрения остается ряд теорий, например психоаналитическая теория Зигмунда Фрейда, подчеркивающая влияние детского опыта индивидов. Отметим, что в рассматриваемых ниже подходах употребление многих терминов, таких как значение и смысл, нередко отличается от лингвистического [ср.: Cronen e. а. 1990].
2.1. СИМВОЛИЧЕСКИЙ ИНТЕРАКЦИОНИЗМ
Так, высвобождаясь
От власти малого, беспамятного «я»,
Увидишь ты, что все явленья —
Знаки,
По которым ты вспоминаешь самого себя,
И волокно за волокном сбираешь
Ткань духа своего, разодранного миром.
М. ВОЛОШИН. «Подмастерье»
Время зарождения символического интеракционизма относят к рубежу XIX и XX вв., точнее, к моменту публикаций «Принципов психологии» Уильяма
Джеймса [James 1890], статьи о рефлекторной дуге Джона Дьюи [Dewey 1896], монографии Чарлза Кули «Природа человека и общественное устройство» систематизировал этот подход в годы работы в университете г. Чикаго (1893—1931), хотя сам термин символический интеракционизм был предложен учеником Мида Гербертом Блумером только в 1937 г.
Эта школа, впитав ряд положений бихевиоризма, своими корнями уходит в учения ранних американских прагматистов, в частности, Уильяма Джеймса [James 1907], Джона Дьюи и Чарлза Сандерса Пирса [см.: Blumer 1937]. Для Дьюи и Джеймса прагматизм был формой культурного критицизма. Эта прагматическая традиция критического анализа сохранилась и по сей день, выступая в качестве одной из важнейших интерпретативных философских позиций в современном гуманитарном цикле [см.: Denzin 1992: 131; Strauss 1993].
С момента своего возникновения символический интеракционизм характеризовался внутренним противоречием, обусловленным, с одной стороны, теоретической установкой на феноменологическую интерпретацию непосредственного опыта и субъективных переживаний человека (Ч. Кули и У. Джеймс), с другой стороны — стремлением к построению «объективной», т. е. без использования интроспективных методов, «подлинно научной» теории человеческого поведения (Дж. Г. Мид и Г. Блумер).
У Дж. Г. Мида, а затем и у Г. Блумера традиция символического интеракционизма все явственнее отходит от феноменологической интерпретативности У. Джеймса и Ч. Кули, смещаясь от психологического анализа к социологическому. Не случайно в теории Дж. Г. Мида особое место занимает биологическое понимание человека как продукта эволюции, что в дальнейшем практически выпало из поля зрения его последователей. Испытывая влияние натурализма Ч. Дарвина, Дж. Г. Мид и Г. Блумер стремились сделать это направление более научным, изучая образ «Я» как физический объект, хотя и без особого успеха.
В 70-х гг. Эрвин Гоффман [Goffman 1971; 1974] пытался возродить идеи У. Джеймса и феноменологическую ориентацию интеракционизма, но позже отказался от этого. И тем не менее данная тенденция реализовалась в интер-претативном интеракционизме, играющем все более заметную роль в контексте постмодернизма [см.: Denzin 1989a; 1991].
Начавшись как разнородное, междисциплинарное, открытое по отношению к другим сферам знания движение, интеракционизм сегодня представляет собой пестрое (и теоретически, и географически, и хронологически) научное явление, поэтому приходится черпать информацию о нем как из классических работ, так и из современных вариаций в стиле постструктурализма и постмодернизма. Символический интеракционизм довольно часто подвергался нападкам [см.: Fine 1993], много раз сообщалось о его теоретическойкончине, но эти слухи, как водится, оказывались сильно преувеличенными. В наши дни свидетельством доброго здравия этого направления являются журналы Symbolic Interaction и Studies in Symbolic Interaction, а также представительные международные конференции и симпозиумы.
Теоретическими основаниями современного интеракционизма являются прагматизм, феноменология, конструктивизм и даже феминизм. Интерак-ционизм ныне предстает то как культурный романтизм, парадоксально смыкающийся с левым радикализмом, марксизмом и утопизмом [Mead 1934; Blumer 1969], то как структурная этнология в духе Э. Дюркгейма [Goffman 1974], то как анализ речевого общения [Strauss 1969; 1993; Maines 1989], структурные теории ролевого поведения и личности [McCall, Simmons 1978; Stryker 1980], формальные теории социальных процессов [Couch 1989], а также в качестве интерпретативных, критических, контекстуальных описаний [Denzin 1989a; 1989b; 1991; 1992; Fabermann 1989]. Бурно развивается критический психоаналитический феминизм [Clough 1992; 1994], стремящийся посредством изучения производства культурных смыслов связать символический интеракцио-низм с постструктурализмом [Barthes 1974, ср.: Леви-Строс 1985; Фуко 1996а; 1996b; Levi-Strauss 1958; Althusser 1971; Foucault 1971; 1980] и поздним постмодернизмом [Lyotard 1984; Baudrillard 1988; Denzin 1991].
2.1.2 Итогом эволюции символического интерак-
Интерпретативные установки ционизма можно считать устойчивую интер-
интеракционизма претативпую тенденцию. В наши дни ин-
теракционисты все чаще используют совокупность «мягких» интерпретативных методов и приемов качественного анализа, включая постмодернистские этнографические изыскания в русле современной антропологии, в некоторых случаях объединяющие элементы структурной, практической и семиотической этнографии, а также методы биографического исследования, более или менее традиционное интервьюирование, исторический анализ, лабораторные социологические исследования, конвер-сационный анализ и т. д. Вот что «приемлет» и «не приемлет» интеракцио-низм [Denzin 1995: 44—45]:
1. Интерпретативные (и символические) интеракционисты не верят в целесообразность общих теорий о строении общества и социальных функциях индивида. Они трактуют социум и интеракцию как постоянно возникающие, воспроизводящиеся феномены, где и осуществляются разнообразные формы социальных действий. Соответственно, интеракционисты изучают то, как люди строят, конструируют (преимущественно дискурсивно) собственные ситуативные версии общества.
Многие представители постструктурализма [Foucault 1971; 1980; Dreyfus, tabinow 1982] и постмодернизма [Lyotard 1984], охотно принимают идею локальных исследований в виде небольших описаний совместной деятельности.. Это может быть нарративное изложение небольшого события, его детальное этнографическое описание, биография, развернутое интервью, анализ текстов массовой культуры, заимствованных из фильмов, книг, прессы, юп-музыки и т. п.: [Shorter 1993].
3. Интеракционисты против теорий, стремящихся объективизировать квантифицировать человеческий опыт. Со своей стороны, они предпочитают оперировать текстами, передающими непосредственность опыта людей.
-
Интеракционисты отказываются от экспорта в область социального естественнонаучных или экономических теорий, так как их модели неприспособлены к анализу реального опыта живого, эмоционального взаимодействия людей. Интеракционизм обращается к изучению нарративов,
считая, что именно они конституируют предмет анализа [см.: Josselson, Lieblich 1993].
-
Интеракционисты отвергают теории, игнорирующие историческоеизмерение. В то же время они не скатываются к историческому детерминизму. Лишь на микроуровне интеракционисты исследуют отношения неравенства и власти, проявляющиеся в ситуациях взаимодействия людей с раз
личными статусными параметрами (этническая, половая, классовая принадлежность).
-
Интеракционисты «недолюбливают» теории, не уделяющие внимания биографиям и жизненному опыту взаимодействующих индивидов. Каждый
индивид, по Сартру, — это «всеобщее единичное» [universal singular — Sartre 1976], в жизни которого воплощаются общие и частные черты исторической и культурной эпохи, вследствие чего «индивидуальное является одновременно и общим, общечеловеческим» [Бодуэн де Куртенэ 1963,1: 207].
Завершая обзор методологических установок современного интеракционизма, особенно того, чего он не приемлет и чем не занимается, отметим, что, как правило, именно за это данное направление и подвергается критике (т. е. за отсутствие всего того, чем, как считают другие, необходимо заниматься: Построением глобальной теории социального, исследованием отношений власти на макроуровне и т. п.). Интеракционизм критикуют также за «излишнюю когнитивность, неисторичность и аструктурность» [Reynolds 1990]. Нередко эта критика отражает простое недопонимание задач, целей и методов, Принятых символическим интеракционизмом.
2.1.3
Принципы символического интеракционизма
В своей классической форме, в какой он предстал в работах Г. Блумера, символический интеракционизм построен на ряде принципов, которые представляют живой интерес для дискурс-анализа.
Во-первых, люди оперируют объектами исходя из того значения или смысла, которое они имеют для этих людей.
Во-вторых, эти культурные значения и смыслы вырабатываются в ходе социальной интеракции.
В-третьих, эти значения и смыслы меняются или пересматриваются в процессах интерпретации через опосредованное символами взаимодействие индивидов, способных к саморефлексии.
В-четвертых, люди сами создают, строят, «конструируют» опытные миры действования, в которых они живут.
В-пятых, значения и смыслы данных миров формируются в процессе интеракции под воздействием привносимых в эти ситуации саморефлексий и рефлексий индивидов.
В-шестых, взаимодействие людей со своим собственным «я» является неотъемлемой, органической частью взаимодействия с другими индивидами, оно тесно переплетается с социальной интеракцией и влияет на последнюю. Сама символическая интеракция — слияние «Я» и социальной интеракции — это главное средство, с помощью «которого люди способны формировать социальные или совместные действия» [social, joint acts — Blumer 1981: 153].
В-седьмых, эти социальные акты, их генезис, эволюция и отмирание, конфликт и слияние, конституируют то, что Г. Блумер называет «социальной жизнью человеческого общества», которое и составляется из совместных действий, осуществляемых членами данного общества [Blumer 1981: 153].
2.1.4 «Я» (self), «эго», связанное с разными проек-
Проекции «Я» и личность циями личности и идентичностью человека
(identity), представляет собой сложное, многоуровневое явление и предстает в разных формах. Феноменологическое «Я» описывает внутренний поток сознания человека в социальной ситуации. Интерактивное «Я» относится к той части образа себя, которая представлена во взаимодействии с другим человеком в конкретной последовательности социальных актов (например, покупатель).
«Я» может рассматриваться также как лингвистический, эмоциональный и символический процесс. Языковое «Я» наполняет «пустые» дейктические элементы (личные местоимения, грамматические показатели лица, места, вре мени) значениями, носящими биографический, эмоциональный, истинно личный характер. Материальное «Я», или образ себя как материального объекта, включает все то, что данный субъект называет «своим» в какой-либо момент времени [Denzin 1989b: 32], эта форма «Я» опредмечивается и может фетишизироваться в экономических отношениях. Идеологическое «Я» предстает в самом широком культурно-историческом значении, определяя разные роли индивида в конкретной социальной группе или ситуации (муж, либерал, босс). Идеология соотносит «воображаемые отношения индивидов с реальными отношениями, в которых они живут и которые регулируют их бытие. ... Идеология из отдельных конкретных людей делает субъектов» [Althusser 1971: 165, 171]. «Я» как влечение соответствует тому аспекту самовыражения «эго», который требует сексуальности, телесного присутствия Другого [Denzin 1989b: 32].
Все эти формы «Я» проигрываются в социальной интеракции и становятся частью биографии человека. Кроме этого, необходимо также учитывать специфику индивида как нейрофизиологического или биологического организма. Как это продемонстрировал в своем исследовании Аллан Шор [Schore 1994], индивидуальные характеристики нервной системы человека и особенности его физиологических процессов играют важную роль в формировании и развитии «Я» [см.: Carbaugh 1996: 4].
2.1.5 В ответ на картезианское отделение инди-
Личность, социальная структура, вида от социального порядка Ч. Кули раз-
интеракция работал систему взглядов, интегрирующих
личность, «Я» и общество: «Отдельно взятый индивид есть не что иное, как неизвестная природе абстракция, точно так же, как и общество немыслимо в отрыве от индивидов. Общество и индивид обозначают не отдельные явления, а просто общий и частный аспекты одного и того же» [Cooley 1964: 36]. По Кули, и общество, и «Я» встроены в социальную жизнь: «общество — это отношение, связывающее личные идеи» [Cooley 1964: 121]. По Миду, «Я» рассматривается социально, именно «с точки зрения коммуникации как самого существенного элемента социального Устройства» [Mead 1934: 1]. В своей монографии Дж. Тернер [Turner 1988] дополняет идеи Мида взглядами Гоффмана, Гидденса и Хабермаса в постпар-соновской теории, интегрирующей «Я», социальное действие и интеракцию. Ход интеракции, ее «порядок» [interaction order — Goffman 1983] складывается под воздействием многих «естественных», воспринимаемых как само собой разумеющееся, динамичных, ситуативных, подлежащих взаимному обсуждению процессов [Garfinkel 1967]. Главным предметом обсуждения, «переговоров» в интеракции являются разные аспекты личности и ее идентичность (negotiation of personal identity), или личностные смыслы «Эго» [Couch e. а. 1986: xxiii; Strauss 1969]. Эти аспекты личности могут быть личными (например, имена) социальными или структурными (статусные, позиционные роли), в диапазоне вышеописанных проекций «Я». Смыслы, присваиваемые разным аспектам личности (meanings of identity), локализованы в процессе интеракции, они возникают и меняются по мере того, как взаимодействующие индивиды определяют и обсуждают ход, цели и задачи конкретного эпизода общения. Интерактивные ситуации могут быть стереотипными, ритуа-лизованными или проблемными. Особенно интересны ситуации, в которых нарушается привычный ход общения и происходит резкий пересмотр участниками собственных и чужих «Я».
Говоря о социальной структуре и социальных отношениях, интеракцио-низм отмечает, что интеракция всегда демонстрирует ситуативно обусловленную, накладывающую ряд своих ограничений структурированность, основанную на символах, обычаях, ритуалах, стереотипах и общепринятых смыслах. Все эти регулятивы вплетены в ткань социальных отношений и более сложных комплексов действий (см.: ensembles of action — [Sartre 1976]), объединяющих индивидов. Такие комплексы индивидуальных или коллективных действий овеществляются как интерактивные структуры, упорядоченные рекуррентные схемы мышления, деятельности и интерпретации. Нередко они кодифицируются в нормативных актах и правилах. Они предоставляют лишь контуры взаимодействия и связанного с ним переживания, лишь форму, которую участники общения должны наполнить содержанием — интенциями, опытом, конкретными действиями [Simmel 1909]. Различаются комплексы индивидуальных и коллективных действий, при этом всегда необходимо учитывать разные формы объединения людей: от случайных ассоциаций и малых групп разного рода до организованных институциональных структур и больших социальных классов.
2.1.6
Интеракционизм, коммуникация, культура
Взгляд на коммуникацию как культуру [Carey 1989; Denzin 1995: 46] указывает на отношение, объединяющее различные информационные средства и структуры, коммуникативные системы, формы
культуры и идеологии соответствующего исторического периода времени и реальный жизненный опыт, переживания участников интеракции [ср.: Cooley 1964; Couch 1990; Dewey 1927; Park 1950]. Коммуникация неотделима от процессов формирования и передачи культурных смыслов [Carey 1989: 64; Park 1950: 39; ср.: Dant 1991; Bonvillain 1993; Hanks 1996]. Эти смыслы всегда символичны, множественны и постоянно транслируются, циркулируют в социуме по различным каналам прямой и опосредованной коммуникации [Carey 1989: 64—65].
Личностное и социальное сообщаются в символической интеракции в мире «культурных смыслов». Во многом эти смыслы определены идеологией и структурой власти (подчинения) существующего социального порядка. Они всегда циркулируют по коммуникативным системам различных уровней. Сообщения, передаваемые с их помощью, имеют особую структуру и помечены семиотическим кодом, придающим всем «достойным внимания» сообщениям «ауру» политических, социальных или исторических смыслов. Они приходят к нам проинтерпретированными, перенасыщенными значениями [Baudrillard 1988] и определяют структуру повседневной деятельности [Lefebvre 1984].
С точки зрения анализа языковой коммуникации важной идеей Дж. Г. Мида, а еще раньше — Ч. Кули, стал вывод о том, что разные аспекты индивидуального опыта и поведения обусловлены принадлежностью человека к социальной группе, которая сегодня выступает как средоточие коммуникативных отношений [communicative nexus — Watson 1995: 520].
Именно это положение было охотно подхвачено социальными науками и лингвистами. По Миду, язык (в широком смысле, как речевая деятельность) — это особая форма поведения, причем язык принципиально не рассматривается как всего лишь «проводник», обслуживающий другие формы поведения, и тем более — как пассивное, застывшее отражение действительности.
Обратив наше внимание на язык как на специфический объект научного познания, Дж. Г. Мид предвосхитил дискурсивный переворот в развитии многих человековедческих наук последней четверти XX в. Язык и вербальные сообщения рассматриваются им как окно во внутренний мир человека, мир его социальности. Однако ни Мид, ни его непосредственные последователи так и не сумели создать модели языка, приемлемой для лингвистики и теории коммуникации. Бихевиористское понимание знака и знаковости, оставшееся глухим к семиотике Ч. С. Пирса, дало интеракционистам слабую теорию символического и не смогло обеспечить совместимость интеракционизма с Радикальной семиотикой языка, восходящей к Ф. де Соссюру. Сказался и значительный социологический крен символического интеракционизма после Г. Блумера, который, хоть и признавал, что язык не может быть «нейтральным», беспристрастным проводником идей и что язык формирует повседневные и даже научные интерпретации человека, все же не поднялся (или не опустился — наглядный пример того, как язык «конструирует» точку зрения) До изучения самого языка. Одной из немногих работ интеракционистов, обратившихся к собственно лингвистическому анализу, оказалось классическое исследование Ансельма Л. Стросса [Strauss 1969], посвященное использованию в социальной интеракции имен, с помощью которых люди оценивают друг друга и стратифицируют социум.
Пожалуй, больше других символических интеракционистов проблемами языковой коммуникации занимался Эрвин Гоффман ср.: Goffman 1974; 1981; 1983; Schegloff 1988; Verhoeven 1993: 318]. Не сразу он пришел к осознанию тщательного анализа языка — его ироничный метод и полная многозначности и неопределенности теоретическая система менялись с годами. По мере своей научной эволюции Э. Гоффман все больше отходил от социодрамати-ческой концепции, навеянной «драматургическим анализом» Кеннета Берка [Burke 1965]. У Э. Гоффмана речь «встроена» в широкий интерактивный контекст, хотя в анализе она предстает просто как последовательность высказываний [Goffman 1981: 78—123]. В итоге он так и не добился того самодостаточного уровня лингвистического анализа, когда язык и дискурс фигурируют как главные объекты знания, обладающие собственной феноменологической цельностью.
Классический символический интеракционизм, как и современный интер-претативный, помимо своего внутреннего теоретического многообразия отличается восприимчивостью к идеям и методикам других дисциплин, поэтому практически невозможно говорить о «чистой» его традиции, что оценивается и как недостаток, и как достоинство данного направления, главной заслугой которого здесь предлагается считать непозитивистский, интерпре-тативный подход к изучению коммуникации в широком социально-интерактивном контексте — как основополагающей символической деятельности, продуктом которой являются языковые, культурные и социально-психологические сущности.
2.2. КОНСТРУКТИВИЗМ
Troubles are only mental; it is the mind that manufactures them, and the mind can forget
them, banish them, abolish them.
M. TWAIN, «Which Was It?»
В предыдущем параграфе одним из теоретических оснований современного интерпретативного интеракционизма был назван конструктивизм, который интересен синтезом когнитивных и интеракционных подходов к проблемам коммуникации.2.2.1
Конструктивисты принципиально строго
Конструктивизм: разграничивают философию науки и фило-
философские основания и истоки софскую антропологию [Delia 1977; O'Keefe
1975]. Философия науки следует в русле
предложенного Ф. Зуппе анализа мировоззренческих систем Weltanschauungen [Suppe 1977], ставшего реакцией в духе скептицизма на рост логического позитивизма и эмпиризма [Polkinghorne 1983].
Позитивизм сводит науку, включая социальную, к дедуктивному, эмпирическому и объективному процессу, который в итоге должен раскрыть абсолютные истины и законы, правящие изучаемым объектом и исчерпывающе объясняющие его свойства. В отличие от позитивизма принцип Weltanschauungen определен тезисом об относительности знаний: «абсолютной точки зрения на объект не может быть вне исторической и культурной ситуации, в которой находится исследователь» [Polkinghorne 1983: 103].
Научное познание было и остается человеческой деятельностью, протекающей в широком социальном и культурном контексте, следовательно, научность нельзя отождествлять лишь с логической дедукцией вечных истин, для конструктивистов научное познание представляется прежде всего процессом понимания и интерпретации. Их эпистемология считает, что знание создается и поддерживается социально, но для его постижения необходимо обратиться к реальности отдельно существующих человеческих существ [Nicotera 1995:46].
Философская антропология конструктивистов или, проще говоря, их взгляды на природу человека, характеризуется интерпретативной ориентацией. «Человеческий опыт жизни включает постоянно развивающееся отношение, объединяющее личность и мир, познающего и познаваемое. Чистых фактов не существует вне этого опыта» [Delia, Grossberg 1977: 32]. В отличие от позитивизма, для конструктивизма нет «объективной реальности», отдельной от наблюдателя. Предпосылки объективности заключаются в «исторически складывающихся в определенных сообществах людей способах рассуждения... Факт, значение, смысл сосуществуют в сложной, плотно переплетенной ткани вечно продолжающегося процесса неабстрагированного интерпретатив-ного понимания» [Delia, Grossberg 1977: 33].
Таким образом, конструктивизм исходит из того, что действительность
создается или «конструируется» социально, а интерпретируется индивидуаль-
но, т. е. действительность не может существовать вне человеческой перцеп-
тивности и когнитивности, отдельно от них. Не факты, а конструкты форми-
руютт знание о внешнем мире. Следовательно, каждый индивид действует
сходя из обусловленных контекстом интерпретаций. Человек — это прежде всего интерпретирующее существо. Действительность конструируется социально, в процессе своего генезиса объединяя интерпретативную активность индивида с исторически сложившимися контекстами и динамикой социума. Индивид является в мир, наполненный смыслами и значениями творческой деятельностью сообщества, сконструировавшего свою социальную реальность. В процессе социализации индивид усваивает принадлежащий данному социуму «универсум общих смыслов» (universe of shared meaning), начинает собственную интерпретативную деятельность и адаптируется к социальной действительности внешнего мира.
Помимо своей философской базы, конструктивизм впитал в себя влияние сразу нескольких теоретических традиций: когнитивной психологии Дж. Кел-ли, учения об эволюции организма Г. Вернера и интеракционизма Г. Блумера [Nicotera 1995: 47—48]. Когнитивная психология помогла построить теорию конструктов как базовых механизмов, соединяющих поведение с мышлением. Теория Вернера объясняет, как индивидуальная система конструктов меняется и обогащается в процессе социализации. Не случайно теорией когнитивного развития личности конструктивисты дополняют символический интерак-ционизм Блумера. Чтобы увидеть коммуникацию с позиций конструктивизма, «когнитивное развитие не должно быть отброшено от изучения социокультурного понимания коммуникативных событий» [Clark, Delia 1979: 189].
2.2.2 Анализ интерпретативности опирается на индиви-
Интерпретативность дуальные системы конструктов (минимальные едини-
и действие цы смыслообразования). «Посредством применения
когнитивных схем, поток опыта делится на значимые
фрагменты и интерпретируется, создаются и интегрируются верования, мнения и знания о мире, структурируется и контролируется поведение» [Delia е. а. 1982: 151].
Общими единицами когнитивной организации конструктивисты считают иптерпретативпые схемы, иначе говоря, модели интерпретации, осмысления более крупных фрагментов опыта. Эти схемы обеспечивают нечто большее, чем просто категоризацию (в отличие от элементарных конструктов): они помещают интерпретируемое событие в более широкий контекст, со всеми присущими последнему смыслами и ожиданиями. Когнитивная организация рассматривается как биологический процесс, организующий опыт человека и направляющий его действия. Когнитивные репрезентации мира обычно обрабатываются на подсознательном уровне.
Социальные аспекты личности воспитываются в культурном контексте. Индивиды взаимодействуют с себе подобными и тем самым развивают свояспособности к интерпретации. Конструктивизм трактует культуру как трансцендентный исторический процесс смыслообразования, обеспечивающий готовыми значениями и символами интерпретирующих индивидов. В ходе социализации индивидуальные системы конструктов плавно приводятся в соответствие с системой социокультурных смыслов. Индивиды формируют свои интерпретативные схемы главным образом «посредством общения с и приспособления к обладающему своими смыслами большому и устойчивому социальному миру, в котором они родились» [Delia e. а. 1982: 155].
Интерпретативные схемы помогают формировать интенции и мнения (конечно, обусловленные контекстом), направляющие действия людей. Интерпретативные схемы, позволяя осмыслить ситуации, способствуют выработке альтернативных способов осуществления этих действий и реализации интенций. Индивид выбирает тип действия и способ его осуществления из ряда альтернатив. Это называется стратегией, причем множественные цели могут потребовать множества стратегий (что нередко происходит в действительности). Понимаемая таким образом стратегия не предполагает сознательного планирования [Delia e. а. 1982].
Поскольку интенции нацелены в будущее, выбор стратегии зависит от прогностических представлений индивида о будущем, которые основаны на его прошлом опыте и осмыслены посредством интерпретативных схем. Новый опыт — результат действия как бы проверяет соответствие прогноза реальной действительности, в соответствии с чем индивид верифицирует и/или модифицирует данную схему интерпретации. Будущие решения учтут успех или неуспех настоящего выбора. «Так в каждом акте сходятся прошлое, настоящее и будущее» [Delia e. а. 1982: 156].
2.2.3 Изложенный взгляд на акциональность чело-
Интеракция и коммуникация века определяет особое место социальной интеракции в теории конструктивизма. «Мы рассматриваем интеракцию как процесс, в котором личности координируют соответствующие линии действий посредством применения общих схем организации и интерпретации действий» [Delia e. а. 1982: 156]. То, что понятию координация конструктивисты отводят важную роль, сближает их с теорией координированного управления смыслом Б. Пирса и В. Кронена [the coordinated management of meaning theory — Pearce, Cronen 1980; Cronen e. a. 1988; 1990].
Интерпретативные схемы делятся на общие и частные. Общие схемы — это универсальные механизмы вроде правил мены коммуникативных ролей. Частные интерпретативные схемы регулируют координацию конкретных типов действий. Они называются организующими схемами и обеспечивают координацию действий в разных типах деятельности, обычаях, ритуалах и социальных институтах. Эти схемы тяготеют к уровню подсознания, всегда социальны и определяют одни акты относительно других. Они обеспечивают уместность и связность как средства координации (coordination devices).
Однако процесс интеракции не прост, хотя бы уже потому, что разные люди не обладают идентичными интерпретативными схемами. Им, как правило, приходится координировать свои действия, имплицитно договариваясь об упорядочении схем. Это очень важный момент: социальная действительность создается в ходе неявных «переговоров» (negotiations) и демонстрации принятия или непринятия упорядоченной схемы. Образы реальности меняются в процессе общения. В ходе переговоров об упорядочении схем интеракции и создается «общая социальная реальность» [shared social reality].
Наконец, последняя, четвертая сфера теоретической системы конструктивизма — коммуникация, одна из частных категорий социальной интеракции. Она определяется как такая интеракция, где в фокусе координации оказываются коммуникативные интенции, так как именно они являются отправным пунктом всего процесса общения, выражая внутренние состояния людей. Вывод: в коммуникации стратегии каждого индивида направляются как его собственным внутренним состоянием, так и представлением о внутренних состояниях Других. Коммуникация характеризуется намерением каждого участника выразить Себя, собственное «Я», признанием Другими этого намерения, организацией действий (индивидуальных актов) и взаимодействия (социальной интеракции) в соответствии с этими взаимонаправленными интенциями. Чтобы лучше понять коммуникацию с позиций конструктивизма, «когнитивное развитие не должно быть отброшено от изучения социокультурного понимания коммуникативных событий» [Clark, Delia 1979: 189].
Коммуникация не синонимична интерпретации, действию или интеракции. Скорее всего, она рассматривается как частный случай интеракции, опирающейся на фундамент интерпретации, предполагающей координацию действий и процессы организации взаимодействия, а также удовлетворяющей разные потребности выражения внутренних состояний участников общения [Nicotera 1995: 58].
В целом, конструктивизм предстает как сбалансированное направление, главным звеном которого является когнитивное представление значения и смысла. Для сравнения: этнографическая теория коммуникации Джерри Фил-липсенаидр. [ethnographic communication theory — Philipsen 1987; 1989] исходит из поведенческого представления смысла; а теория правил межличностных отношений Доналда Кушмена [the rules theory of interpersonal relationships Cushman 1990; Cushman, Cahn 1985; Cushman, Kovacic 1994] основана на интер-акционном понимании смысла.
Поведенческое представление смысла позволяет установить отношение между тем, что люди говорят, и тем, что они делают (в терминах культуры); зато труднее связывает индивидуальные интерпретации и взаимодействие. Главной идеей интеракционного представления служит роль «общих смыслов» (shared meanings) в интерпретации сообщений, но этот подход оставляет без внимания проблемы индивидуальных смыслов. Когнитивное представление значения дает возможность изучить природу индивидуальных интерпретаций, но не объясняет природу связи между индивидуальными интерпретациями и поведением, ведь действия людей не всегда обусловлены их индивидуальными смыслами.
К сожалению, объяснительный потенциал конструктивизма ограничен когнитивной интерпретацией индивида. Другим замечанием в его адрес является сложность верификации существования когнитивных структур. Еще одно критическое замечание касается некоторой непоследовательности авторов в теории и методологии, определении границ и методов познания, типов рассуждения и т. д. [Nicotera 1995: 61]. Своими философскими корнями конструктивизм восходит к метафизике Канта, техническими корнями — к кибернетике, что во многом объясняет его склонность к неопозитивизму.
Поделитесь с Вашими друзьями: |