Учебное пособие для студ ф-та референт-переводчик / Харков гуманит ин-т «Народная украинская академия»

• 
  Пиджин представляет собой вспомогательный язык с ограниченной грамматикой, его главная цель – передача лексических значений слов. Это язык – посредник, только средство общения: никто не использует его как родной. Полагают, что термин пиджин — это искаженное китайским восприятием английское business.
  

Примерами пиджинов служат язык бичламар – пиджин островов Океании на английской основе, русско-китайский, англо-китайский – пиджин-инглиш, использовавшиеся в торговле на юге и севере Китая, русско-норвежский – руссенорск. Исторически одним из первых известных пиджинов был язык общения раннего средневековья лингва-франка («язык франков»), иначе называвшийся сабир.

• 
  Креольский язык — результат развития пиджина, его нативизации, когда в том или ином обществе такой язык становится родным для большого числа его членов, начинает выполнять многие коммуникативные функции, недоступные пиджину, например, общение в семье.
  

• 
  Искусственный язык (бейсик инглиш, эсперанто, паскаль и другие компьютерные языки) лишен коллектива его носителей и истории. Он создается искусственно одним или группой разработчиков и служит целям общения, точнее передачи информации, в конкретной области общения: в общении человека с машиной, в профессиональном общении ученых и пр. Первые попытки создания искусственных языков предпринимались еще несколько веков назад. В отличие от живых языков, это искусственные знаковые системы, которые лишены возможности саморазвития и применимы в своей специфичной области.
  

Социолингвистический статус языка зависит от этнокультурного состава ее населения и политической ситуации в стране. В научной литературе принято считать государство монолингвальным (моноэтническим), если 90 – 100% его населения говорит на одном языке: это японский язык в Японии, немецкий в Германии, французский во Франции (96-99%). Если только 70% и менее процентов населения говорит на единственном в стране официальном языке, это многоязычное государство, к которым относится большинство стран мира.

Процент носителей официального языка как родного определяют по шкале от наивысшего процен­та до самого низкого:

• 
  100%— 90%, например, английский в Австралии, Англии и США.
  
• 
  89% — 70%, например, английский в Канаде.
  
• 
  69% — 40%, например, нидерландский и француз­ский в Бельгии.
  
• 
  39%— 20%, например, французский в Канаде, амхарский в Эфиопии.
  

• 
  единственный официальный язык, например, французский во Франции;
  
• 
  совместный официальный язык, равноправный по меньшей мере с еще одним языком, например, англий­ский и французский в Камеруне; французский, немецкий, итальянский, рето-романский в Швейцарии.
  
• 
  региональный официальный язык — официальный язык штата или региона в федеральном государстве, например, маратхи в Махараштре либо иные языки отдельных провинций в Индии.
  
• 
  поощряемый язык, не имеющий официального статуса, но используемый государственными учрежде­ниями, например, пиджин в Камеруне; несмотря на то, что он не является «официальным», там этот язык пред­ставляет собой важное средство коммуникации между правительством и народом, особенно при личных встре­чах и в радиопередачах, касающихся общественного раз­вития, здравоохранения, сельского хозяйства и т. п.
  
• 
  терпимый язык — не поощряемый и не запрещае­мый властями, т. е. его существование признается, но иг­норируется, например, языки иммигрантов в Великобри­тании.
  
• 
  сдерживаемый язык — до некото­рой степени запрещенный властями; в лучшем случае лишаемый автономии, в худшем активно подав­ляемый, вплоть до того, что говорящие на нем могут опа­саться пользоваться им в публичных местах из страха перед репрессиями: например, запрещение шотландского гаэльского после восстания 1745 г. и нормандско-французского диалекта во время немецкой оккупации Нор­мандских островов в годы последней мировой войны.
  

Для большинства говорящих первый усвоенный язык — родной язык (L1) — является также языком наиболь­шего использования, и наоборот, «вторые языки» (L2) обычно являются «вторичными» и в плане употребления, т. е. вспомогательными языками. Но в ситуациях языкового контакта наблюдаются случаи таких индивидов, особен­но мигрантов, у которых родной язык теряет свое значе­ние как первичное средство общения и ограничивается сферой домашнего и дружеского круга, заменяясь в дру­гих сферах господствующим языком чужого речевого коллектива. Такая ситуация обычна для групп иммигрантов и беженцев, например, индийских иммигрантов в Англии , турецких рабочих в ФРГ и т. п. (При этом «второй язык ─ это любой язык или языки, усвоенные после родного, точно так же, как «двуязычный» может обозначать и «многоязычный»).

Кардинальный вопрос билингвизма, состоит в следующем: облада­ет ли двуязычный индивид одной или двумя системами. Отвечая на этот вопрос и следуя рекомендациям Вайнрайха, Эрвин и Осгуд предложили рассматривать билин­гвизм как некоторую шкалу, располагающуюся между смешанным билингвизмом, при котором два языка сли­ваются в одну систему, и координативным билингвизмом,

Двуязычные навыки, которыми обладает двуязычный индивид, позволяют ему с учетом сфер, в которых обычно используется тот, а не иной язык, правильно переключать коды общения. Такой подход позволяет составить для любого билингва или двуязычной группы перечень сфер и типичных для них кодовых выборов — конфигу­рацию преобладания, которая может ил­люстрироваться на примере гипотетического азиатского иммигранта в Англии в виде следующей таблицы [Белл 1980: 172]:



А—арабский

Е—английский

Р—пенджабский

Табл. 4.1. Конфигурация языкового преобладания билингва

СФЕРА	ЯЗЫК
Семья	Р
Круг друзей	Р
Религия	А Р
Магазины	Е Р
Работа	Е Р
Управление	Е
Агентства	Е

Такой индивид, например, пенджабец-мусульманин, характери­зуется довольно четкими отношениями между сферой употребления и типичным выбором языка, но в некоторых сферах — ре­лигия, магазины и контакты на работе — встречаются два языка: в первом случае, в зависимости от стадии службы в мечети, используется либо классический арабский язык Корана, либо пенджабский; в двух остальных выбор языка зависит соответственно от родного языка продавца и товарища по работе. Это, однако, лишь частично отра­жает существующую ситуацию. Выбор английского или пенджабского может зависеть не только от родного языка собесед­ника, но и от темы беседы: обсуждение сложного процесса на работе будет более легким даже для носителей пенд­жабского языка, если оно ведется на английском или на смеси того и другого.

Следовательно, конфигурацию преобладания доволь­но трудно составить даже для отдельного двуязычного индивида, поскольку она требует соотнесения языкового выбора со всеми ситуативными переменными, рассмот­ренными выше.

Билингвизм и бикультуризм. И социологию, и социолингвис­тику интересует проблема отношения между выбором языка и культурой. Известно, что смешанный билингвизм означает наличие «еди­ной концептуальной системы», но предполагает ли это непременно и единую культурную систему? По данным Джаковица и Р. Белла, билингвизм в значительной степе­ни предполагает бикультуризм, который демонстрируют, например, иммигранты второго поколения, которые одновременно усвоили два языка и две культуры: культуру своей семьи и язык и культуру чужого общест­ва. Тем самым наряду со смешанным билингвизмом они обладают также сме­шанной культурой — чем-то вроде культурного корреля­та интер-языка, т. е. интер-культурой, составленной из элементов обеих культур, слитых в еди­ное целое.

Диглоссия. В обществе с наличием неравноправных по социальному критерию языков устанавливается диглоссия — свободное владение языками при котором выбор подчиненного по статусу языкового кода на уровне межгруппового (а иногда и межличностного) общения приводит к отрицательным социо-психологическим последствиям для говорящего.

Существуют общества, в которых имеется «социально обоснованная и культурно значимая функциональная дифференциация» используемых в этих обществах кодов [Белл 1980], т. е. есть согласие по поводу того, что одна разновидность обла­дает «высоким» статусом (В), а другая — «низким» (Н). Обычно в подобных ситуациях существует функциональ­ное разделение между этими двумя разновидностями: В сохраняется для «формального», «публичного» исполь­зования, часто признаваясь юридически официальным языком государства; эта разновидность языка отмечена более сложными и консервативными формальными линг­вистическими признаками, чем Н, сохраняемыми в почи­таемой и, возможно, древней литературе, — в противопо­ложность «неофициальному» статусу, «домашнему» ис­пользованию Н с ее изменчивой и часто «упрощенной» структурой, ограниченной устными каналами коммуника­ции. Для обозначения такой ситуации был выбран термин «диглоссия» [Ferguson 1959], и в качестве примера приводились первоначально такие внешне различные ре­чевые области, как арабская, английская, франко-креоль­ская, современная греческая и швейцарско-немецкая. Однако последующие исследования диглоссных с виду коллективов привели к переопределению этого понятия и к признанию того, что возможны три типа отношений между билингвизмом и диглоссией: только билингвизм, только диглоссия и сочетание билингвизма с диглоссией.

В разных государствах существуют разные возможности осуществления языковых прав. Государства, где менее 90 процентов населения принадлежат к одной этнической общности, принято называть многоязычными / многонациональными, в отличие от одноязычных государств, подобных Германии, Франции, Японии. Подавляющее большинство стран мира многоязычны, причем это может быть закреплено в наличии нескольких официальных языков, как в Канаде (английский и французский), или не закреплено: Украина (украинский, русский, польский, цыганский и др.). Социальное неравенство в многоязычном обществе проявляется в том, что по языковому признаку в нем есть доминирующая группа и группы меньшинств. Доминирующая группа имеет более широкий ряд возможностей, недоступных членам других групп общества: возможностей найти хорошую работу, больше заработать, продвинуться по общественной лестнице и пр.

Соблюдение языковых прав человека подразумевает равные права групп меньшинств, и в современных гражданских обществах, основанных на принципах равных языковых, культурных и политических прав, позволяет говорить о многоязычии и многокультурности. В ХХ столетии языковые права становятся всемирно признанной нормой, благодаря Уставу ООН, принятому в 1945 г, который гласит: «все люди равны независимо от различий пола, языка, религии (Статья 1). Универсальная Декларация Прав Человека, принятая ООН в 1948, конкретизирует: “Каждый имеет все права и свободы, сформулированные в этой декларации, без различия любого вида, как например раса, цвет кожи, пол, язык, религия, политические или другие убеждения, национальное или общественное происхождение или социальный статус” (Статья 2).

Соотвующая американская норма, общеизвестная как право на равенство перед законом, содержится в Американской Декларации Прав и Свобод Человека (1948г.): «Все люди равны перед законом и имеют права и свободы, названные в этой Декларации, без различия относительно расы, пола, языка, веры или любого другого фактора» (Глава 1, Статья 2). В Европе в 1992 г. ООН принимает Европейскую Хартию языков региональных меньшинств, заявляющую в преамбуле, что “право использовать региональный язык меньшинства в частной и общественной жизни - это неотъемлемое право” и предоставляющую меньшинству, постоянно и компактно проживающему на определенной территории и составляющему не менее 20% ее населения, право пользоваться своим языком как региональным. В тех селах, районах, городах и регионах, где проживает 20% национальных меньшинств, европеские государства обеспечивают им образование (от детского садика до института) на родном языке, работу СМИ на этом языке и пр. Причем преамбула Хартии (п.6) дает самому гражданину право выбирать, к какой языковой общности себя причислять.

Более частным проявлением этой нормы служит рекомендация ПАСЕ «Свобода выражения мнения в средствах массовой информации Европы» (2003). В Украине действует ратифицированная в 1997 г. Рамочная Конвенция Совета Европы о защите национальных меньшинств, обеспечивающая лицам, принадлежащим к национальному меньшинству, свободу придерживаться своих взглядов и получать и распространять идеи на языке своего национального меньшинства.

Языковая политика. Политика государств в области языка определяется их политическими, экономическими и культурными приоритетами. В языковой политике отображается и политика государства, и социальный состав общества, его иерархия. Она является “ механизмом использования языка в обществе, в результате чего язык определяет, кто имеет доступ к политическим, энергетическим и экономическим ресурсам” [Tollefson: 14]. Языковая политика выполняет функции государственного контроля рынка труда, поддержания власти и тех элит, которые находятся у власти, является средством идеологического контроля.

Опыт ряда многоязычных стран мира показывает, что демократическое решение языкового вопроса способствует процветанию государства. Способы решения языкового вопроса многообразны.

• 
  Во-первых, это страны с двумя и более официальными языками :
  

Канада: французский язык и английский язык,

Норвегия: норвежский и датский язык,

Финландия: финский язык (92% населения) и шведский язык (8%),

Швейцария: немецкий, французский, итальянский, ретороманский,

ЮАР: 11(одиннадцать) равноправных государственных языков.

• 
  Во-вторых, это страны, использующие язык бывшей метрополии как официальный наравне с национальным официальным языком:
  

• 
  В-третьих, страны, имеющие один официальный язык бывшей метрополии, например:
  

Бразилия: португальский (бывшая колония Португалии),

Мексика: испанский (бывшая колония Испании).

Эти примеры государств с достаточно высоким уровнем развития подтверждают известное положение социологии: нация, государство и язык – разные понятия; существуют сложившиеся национальные государства с несколькими официальными языками, как и сложившиеся национальные государства, использующие общий язык. По поводу последнего Б. Шоу шутил, что Англия и Америка – «две страны, разделенные одним языком».

На первый взгляд Индия по своему языковому разнооб­разию напоминает западноафриканские государства: здесь бытует несколько сотен языков, некоторые из них — бесписьменные племенные, другие сосредоточены в опре­деленных ареалах и крупных городах. Однако это сход­ство скорее мнимое, чем действительное, поскольку в Индии имеется около двух десятков древних литературных языков, каждый из которых обладает дли­тельной литературной традицией и является орудием ло­кальной «Великой традиции». Можно, в известном смыс­ле, говорить об объединяющем факторе индуизма, но отнюдь не все индийцы являются индуистами: имеются многочисленные меньшинства мусульман, буддистов, сик­хов и христиан.

Получив независимость от Великобритании, английский как язык бывших колонизаторов был исключен из употребления. Столкнувшись с необходимостью преодоления регионально­го национализма в пользу более широкого общеиндий­ского национализма в области языковой политики, правительство Индии кон­ституционно ввело хинди и урду в статус официальных, т. е. федераль­ных, языков, предоставив более чем дюжине местных язы­ков статус региональных на уровне штатов. Однако такая полити­ка привела к усилению борьбы элит севера и юга, в которой язык стал одним из «орудий», используемых в политической борьбе за власть, и к усилению уже существовавшего североиндийского национализма (хинди) и вызвала ответную реакцию в Южной Индии, а кроме того, в своем чистом виде лишала страну внешних средств коммуникации. В 1966 г. в стране прошел ряд народных выступлений, в результате чего было решено вернуть язык бывших колонизаторов – английский — в качестве «вспомогательного» официального языка.

Нынешняя ситуация, однако, далека от идеаль­ной, поскольку многие говорящие на англий­ском языке не желают, чтобы их владение этим языком утратило свою ценность и чтобы тем самым их элитар­ная позиция была ослаблена. Носители же дравидийских языков заявляют, что английский язык, по крайней мере, всех ставит в одинаково невыгодное положение, в то вре­мя как хинди, будучи, согласно переписи 1971 года, род­ным языком для более чем 30% населения и историчес­ки родственным основным северным языкам, ставит севе­рян в несправедливо выгодное положение по сравнению с южанами.

Таким образом, Индия, поставленная перед фактом плохо скрываемой борьбы за власть между элитами, го­ворящими по-английски, на хинди и на дравидийских языках и в большей или меньшей степени втянутыми в местные региональные, этнические или религиозные рас­при, прибегла к компромиссному типу языковой политики. Первоначально индийская политика в области образова­ния признавала необходимость изучения всеми ученика­ми совместных официальных языков, вспомогательного официального и регионального официального языка, т. е. четырех: хинди, урду, анг­лийского и языка штата, в котором ребенок проживал. Но при этом возникали серьезные проблемы из-за количества изучаемых языков.

В результате была разработана новая «формула трех языков»: все учащиеся средней школы обязаны изучать:

1) региональный или родной язык там, где они не совпадают;

2) хинди или любой другой индийский язык;

3) английский или любой другой современный евро­пейский язык.

Эта формула призвана способствовать преодолению сепаратизма и усилению общеиндийского единства. На правительственном уровне в Индии даже существует пост ко­миссара по языковым меньшинствам, ответственного перед самим президентом; он изучает нужды языковых меньшинств и пытается с помощью отчетов, представляе­мых раз в два года, защищать их права.

Если принять во внимание, что из четырех языков ЕЭС (немецкий, английский, французский, итальянский) каж­дый обслуживает чуть более 20% всего населения Со­общества, становится ясным, что ни один из них не мо­жет быть выбран в качестве официального. В настоящее время в учреждениях ЕЭС признаются семь рабочих языков: датский, нидерландский, английский, французский, немецкий, ирландский и итальянский, но если бы датчане, голландцы, ирландцы и люксембуржцы прояви­ли добрую волю, стало бы возможным свести число языков к четырем: английскому, французскому, немецкому и итальянскому, сохранив, конечно, нынешние национальные языки в качестве региональных и оставив за их носителями право публиковать обязательные для них законы на их собственных L1. Для ЕЭС важно было бы установить единый официальный lingua franca или несколько языков в этой функции, однако это безусловно является длительной перспективой.

Европейская политика в области образования все чаще обращается к «формуле трех языков». Согласно такой формуле все учащиеся средней школы будут изучать три языка: 1) официальный государственный язык своей страны — датский в Дании и английский в Соединенном Королев­стве (или же L1, где он отличен от официального, например, вал­лийский в Уэльсе или немецкий в Северной Италии); 2) один из официальных языков Сообщества, но не свой, например, английские дети, изу­чавшие свой язык согласно п. 1, будут обязаны изучать французский, немецкий или итальянский; 3) любой дру­гой современный европейский язык, причем некоторые правительства мо­гут поощрять изучение какого-либо малого мест­ного языка, например, ирландского в Ирландской Рес­публике.

Таким образом, типы язы­ковой политики в двух ареалах, на первый взгляд резко от­личающихся друг от друга — в Индии и в ЕЭС, при ближайшем рассмотрении обнаруживаю­т много общего. Все они лингвистически гетерогенны и сталкиваются с проблемами языковых меньшинств, местных и мигрирую­щих; по-видимому, ее важность и масштабы будут ра­сти по мере развития урбанизации в «третьем мире» и миграции рабочей силы в Европу. Решение этого вопроса лежит в правовой плоскости и достигается через соответствующие законы и хартии.