РАЗДЕЛ 7 СОЦИАЛЬНАЯ СТРАТИФИКАЦИЯ И МОБИЛЬНОСТЬ

РАЗДЕЛ 7

СОЦИАЛЬНАЯ СТРАТИФИКАЦИЯ И МОБИЛЬНОСТЬ

ГЛАВА 1. СОЦИАЛЬНАЯ СТРАТИФИКАЦИЯ

В основе стратификации лежит социальная дифференциация — процесс возникновения функционально специализи­рованных институтов и разделения труда. Чем выше развито общество, тем сложнее и дифференцированнее оно устроено, тем более развито в нем разделение труда, тем многообразнее и богаче его статусно-ролевая система. При этом неизбежно какие-то из статусов и ролей предпочтительнее и продуктивнее для индивидов, и потому являются более престижными желанными, а какие-то рассматриваются большинством как в чем-то унизительные, сопряженные с дефицитом социального престижа и низким уровнем жизни в целом. Отсюда не следует, что все статусы, возникшие как продукт социальной дифференциации, расположены в иерархическом порядке: не­которые из них, например, возрастные, если рассматривать их в чистом виде, без наложения других, не содержат в себе оснований социального неравенства, например, статус мало­летнего ребенка и грудного младенца не являются неравными они просто разные. Социальная дифференциация — это всего лишь первичный материал, как бы набор карт в колоде, а стратификация — то, как эти карты ложатся в зависимости от удачи игроков и правил игры. В том, как складывается реальная стратификация, социальная дифференциация обыгрывается обществом.

Естественно, что проблема происхождения социального неравенства, отношения к нему и путей его устранения все­гда вызывала повышенный интерес, не только у мыслителей и политиков, но и у обывателей. В самом деле, критика со­циального неравенства, рассматриваемого как несправедли­вость, составляет одну из самых популярных и распростра­ненных тем разговоров между людьми. Высокая культура также изобилует высказываниями великих на эту тему. «Го­лод голодных и сытость сытых», как гениально ярко назвала социальное неравенство М.И. Цветаева, беспокоили совесть иудейских пророков, резко обличавших неправедное богат­ство, занимали умы античных мудрецов, стимулировали со­здание великих утопий, которые так и не были реализованы. Платон в диалоге «Государство» писал: «Любой город, ка­ким бы малым он ни был, фактически разделен на две поло­вины: одна для бедных, другая для богатых, и они враждуют между собой». Неравенство людей объясняли изначальным неравенством душ (Платон), божественным провидением (боль­шинство религий), появлением частной собственности (Руссо), несовершенством человеческой природы (Гоббс), функ­циональной необходимостью по аналогии с организмом (социологи организмической школы). Концепция К. Маркса, надолго затмившая все остальные благодаря масштабу, своеобразному сочетанию научности и философского монизма и революционного пафоса, рассматривала социальную стратификацию как продукт естественноисторического развития общества, необходимый и неизбежный этап такого развития общества, который должен так же неизбежно и необходимо миновать, дав рождение новому типу общества, лишенному стратификации. Монизм Маркса проявился, в частности, в том, что он видел, анализировал и считал основным только одно измерение стратификации — деление общества на антагонисти­чески относящиеся друг к другу классы. Кроме того, как отмечает Р. Будон, марксова теория классов представляет со­бой абстрактную схему, в которую не укладываются многие конкретноисторические различия, например, разница в меж­классовых отношениях в современной ему Англии и Прус­сии. Эсхатологическая направленность марксизма, выводя­щая его за пределы научной фактологичности в сторону фи­лософской футурологии, также является его недостатком, если рассматривать его как социологическую в собственном смыс­ле теорию. Социальная структура современных индустриаль­ных обществ не может исчерпывающе описываться схемой антагонистических отношений двух классов.

Классовая теория К. Маркса открывает ряд конфликтоло­гических теорий социального неравенства, согласно которым стратификация представляет собой результат неизбежного ди­намического процесса борьбы интересов классов и групп. Сюда же относится теория Р. Дарендорфа, который утверждает, что всякая социальная система нуждается в определенных типах деятельности и соответственно создает систему пред­ложений, распределяющихся как бы «стихийным рынком». В результате действия рыночного механизма регуляции спроса и предложения складывается экономическое и статусное не­равенство, лежащее в основе непрекращающегося конфликта групп и классов и борьбы за перераспределение власти и статусов. Эта теория также уязвима для критики, поскольку, как пишет Будон, «неравенство доходов, как и неравенство престижа, не может объясняться простой игрой спроса и предложения».¹

Другая функционалистская версия природы социального неравенства принадлежит Т. Парсонсу. Он объясняет нера­венство существующей в каждом обществе собственной иерархизированной системы ценностей. Например, в американ­ском обществе главной социальной ценностью считается ус­пех в бизнесе и карьере, и потому более высоким статусом и доходами обладают ученые технологических специальностей, директора заводов и т. д. В Европе господствующей ценнос­тью остается «сохранение культурных образцов», и потому общество наделяет особым престижем интеллектуалов-гума­нитариев, священнослужителей, универсистетских профессо­ров. Недостаток этой теории состоит в том, что Парсонс не дает четкого ответа на вопрос, почему системы ценностей в разных обществах так отличаются друг от друга.

Сегодня стало ясно, что социология не в состоянии выра­ботать единой теории стратификации, и возможно, что по­иск такой теории заранее обречен на провал. Сущест-




¹ Boudon R., Bourricaud F. Dictionnaire critique de la sociologie. Р. 576.

вование систем стратификации не может быть исчерпывающе объяс­нено ни функциональной необходимостью различных соци­альных позиций, ни иерархией социальных ценностей, ни структурой производственных отношений. Эти схемы могут объяснить только отдельные аспекты неравенства.

М. Вебер показал, что социальное неравенство проявляется в трех измерениях: экономическом (классовом), измерении престижа (статусном), кратическом (властном). Эти измерения обычно взаимосвязаны и подпитывают друг друга, но не всегда совпадают впрямую. Так, деятельность, пользующаяся в обществе престижем, например, преподавание, творческие профессии, далеко не всегда оплачивается достаточно высоко, чтобы обеспечить высокое экономическое положение. Криминальные авторитеты и валютные про­ститутки в обществе с неискаженной системой стратификацией не обладают властью и престижем, хотя и могут обладать высокими экономическими возможностями. Экономическое измерение стратификации образует господ­ствующая в обществе система распределения доходов. Рас­пределение доходов, в свою очередь, зависит от экономиче­ских и неэкономических критериев. Чисто экономические критерии составляют объем собственности, способной прино­сить доход, доступ к ресурсам общества. Неэкономические критерии определяются влиянием и подпиткой со стороны других измерений стратификации — властными полномо­чиями, профессиональным престижем, уровнем квалифика­ции, владением информацией. Экономическое положение ин­дивида составляют его доходы и богатство. Доходы — это количество систематически поступающих в распоряжение ин­дивида материальных средств в денежном эквиваленте. Бо­гатство — это все, чем индивид владеет, что унаследовал и приобрел. Богатство и доходы не всегда связаны впрямую. Например, человек может получить по наследству очень до­рогостоящую коллекцию картин или драгоценности, но не получать от них никакого текущего дохода, и наоборот — южно иметь высокие доходы и не создать богатства, растра­чивая их все. Богатство и уровень доходов определяют при­надлежность к классу.

Статусное измерение образует престижность занимаемого в обществе положения. Под престижем понимается совокуп­ить моральных факторов: высокая степень авторитета, вли­яния, уважения, которыми индивид пользуется в обществе. Престиж определяется не богатством, хотя люди, резко выделяющиеся материальным благосостоянием, почти всегда при­обретают сопутствующий ему престиж, а люди, обладающие высоким статусом в силу особых талантов, выдающейся профессиональной квалификации, просто престижной профессии, морального капитала, часто в силу этого приобретают достаточно высокое экономическое положение. Так происходит звездами кино и эстрады, крупными учеными, писателями. Тем не менее, далеко не всегда высокое положение в статусной иерархии сопровождается богатством. В России, например, интеллигенция традиционно была бедна, а в Советском Союзе звезды эстрады жили на довольно невысокую зарплату. Тем не менее, престиж всегда рассматривался как фактор приобретения выигрышной позиции в обществе, что доказы­вали высокие конкурсы при поступлении на «неденежные», но «красивые» специальности. Практически престиж и ста­тус проявляются в поведении окружающих, выказывающих индивиду требуемое его статусом почтение, в соблюдении спе­цифических ритуалов, демонстрирующих индивиду, что его высокий статус понимается и признается. Так, принято, что студенты и школьники встают, когда входит преподаватель, публика в суде встает при появлении судьи, священнику це­луют руку, актеру аплодируют и дарят цветы.

Известны четыре основные системы социальной стратификации: рабство, касты, кланы и классы.

Обычно указывают на три причины рабства. Во-первых, долговое обязательство, когда человек, оказавшийся не в со­стоянии заплатить долги, попадал в рабство к своему креди­тору. Во-вторых, нарушение законов, когда казнь убийцы или грабителя заменяли на рабство, т. е. виновника переда­вали пострадавшей семье в качестве компенсации за причи­ненное горе или ущерб. В-третьих, война, набеги, покоре­ние, когда одна группа людей завоевывала другую и победи­тели использовали часть пленников в качестве рабов. Исто­рик Герда Лернер отмечает, что среди рабов, захваченных в военных действиях, было больше женщин; их использовали как наложниц, в целях воспроизводства потомства и в каче­стве дополнительной рабочей силы. Таким образом, рабство было следствием военного поражения, преступления или не­выплаченного долга, а не признаком некоего, изначально присущего каким-то людям более низкого статуса.

Условия рабства и рабовладения существенно различались в разных регионах мира. В некоторых странах рабство было временным состоянием человека: отработав на своего хозяи­на положенное время, раб становился свободным и имел пра­во вернуться на родину. Так, израильтяне освобождали сво­их рабов в юбилейный год, каждые пятьдесят лет. Рабы в Древнем Риме, как правило, имели возможность купить сво­боду; чтобы собрать необходимую для выкупа сумму, они за­ключали сделку со своим хозяином и продавали свои услуги другим людям (именно так поступали некоторые образованные греки, попавшие в рабство к римлянам). Однако во многих случаях рабство было пожизненным; в частности, осужденные на пожизненные работы преступники превращались в рабов и трудились на римских галерах в качестве гребцов до самой смерти.

Но не везде статус раба передавался по наследству. В Древней Мексике дети рабов всегда были свободными людьми. В большинстве мест дети рабов автоматически тоже становились рабами. В некоторых случаях ребенок раба, всю жизнь прослужившего в богатой семье, усыновлялся этой семьей, получал фамилию своих хозяев и мог стать одним из наследников наравне с остальными детьми хозяев. Как прави­ло, рабы не имели ни имущества, ни власти. Однако, напри­мер, в Древнем Риме, рабы имели возможность скопить ка­кую-то собственность и даже добиться высокого положения в обществе. Истории известны случаи, когда разбогатевший раб начинал одалживать деньги своему хозяину и в конце концов хозяин попадал в рабство к своему бывшему рабу.

Общества, для которых характерна такая форма страти­фикации, стремятся к четкому сохранению границ между кастами, поэтому здесь практикуется эндогамия — браки в рамках собственной группы — и существует запрет на межгрупповые браки. Для предотвращения контактов между кастами такие общества вырабатывают сложные правила, касающиеся ритуальной чистоты, согласно которым счита­йся, что общение с представителями низших каст оскверня­ет высшую касту.

Индийское общество — наиболее яркий пример кастовой темы. Основанная не на расовых, а на религиозных принципах, эта система просуществовала почти три тысячелетия. Четыре ­основные индийские касты, или варны, подразделяются на тысячи

_■

Статус группы хариджан фактически настолько низкий, что даже выходит за рамки кастовой системы. Члены касты хариджан, а также некоторые подкасты шудра составляют группу индийских «неприкасаемых». Их прикосновение к представителю высшей касты делает этого человека «нечис­тым». В некоторых случаях нечистой считается даже тень неприкасаемого, поэтому ранним утром и в полдень, когда фигуры отбрасывают длинные тени, членам касты хариджан даже запрещается заходить в некоторые деревни. Те, кто «испачкался» от прикосновения с отверженным, должны исполнить ритуалы очищения, или омовения, для восстанов­ления чистоты.

В любом обществе гендерный признак составляет основу социальной стратификации. Ни в одном обществе пол не яв­ляется единственным принципом, на котором основывается социальное расслоение, но, тем не менее, он пронизывает лю­бую систему социальной стратификации — будь то рабство касты, сословия или классы. По тендерному признаку члены любого общества делятся на категории и получают неодина­ковый доступ к тем благам, которые может предложить их общество. Представляется очевидным, что такое деление все­гда осуществляется в пользу мужчин. Отечественные социо­логи Е.С. Гвоздева и В.И. Герчиков замечают по этому пово­ду: «Амбиции зависят от конкретных возможностей. Они неотделимы от реальности. В большинстве стран мира преоб­ладает мнение о том, что амбиции женщины должны быть направлены на то, чтобы выйти замуж за успешного бизнес­мена (в России этот стереотип сейчас очень силен). Другое не менее распространенное мнение — удовлетвориться тем, что она родила и вырастила детей. Однако многие женщины по­ступают вопреки ему: они ищут для себя не только семей­ной, но и профессиональной реализации»¹.

У Лумана само понятие социального неравенства рассматривается как результат устаревшей дискурсивной модели социологического мышления. Он подчеркивает, что социальные различия в современном западном обществе не умень­шаются, а возрастают, и нет оснований рассчитывать на то, о когда-либо неравенство будет ликвидировано. Негативный смысл понятия неравенства проистекает из оценочно-дискурсивной природы концепции социальной стратифика­ции. Согласно Луману, следует сменить парадигму и рас­сматривать общество не как стратифицированное, а как дифференцированное. Понятие функциональной дифферен­циации становится тем самым на место понятия стратифи­кации. Дифференциация — ценностно-нейтральное понятие, означающее только, что в обществе присутствуют внутрен­ние членения, границы, которые оно само продуцирует и поддерживает.

Кроме того, классовая концепция стратификации все боль­ше стала подвергаться критике из-за выхода на первый план других аспектов неравенства — тендерных, расовых, этниче­ских. Марксистская теория рассматривала все эти аспекты как производные от классового неравенства, утверждая, что с его ликвидацией они также исчезнут сами собой. Однако, к примеру, феминисты показали, что социальное неравенство полов существовало задолго до возникновения классов и со­хранилось в советском обществе. Социологи, исследующие эти аспекты неравенства, утверждают, что их нельзя свести классам: они существуют как автономные формы соци­альных отношений.

Признание того факта, что разные виды социального неравентва не могут быть объяснены единой монистической теорией, ведет к росту понимания сложности реального феномена неравенства и к утверждению новой парадигмы в социологии — парадигмы постмодерна. В отличие от прежних концепций, социология постмодерна придерживается точки зрения, что социальная реальность сложна и плюралистична. Она рассматривает общество как множество дельных социальных группировок, имеющих собственные жизненные стили, свою культуру и модели поведения, а новые общественные движения — как реальное отражение происходящих в этих группах изменений. Она предполагает также, что любая единая теория социального неравенств

скорее представляет собой разновидность современного мифа, нечто вроде «великого повествования», нежели реальное описание сложной и многоплановой социальной реальности которая не подлежит причинно-следственному объяснению. Поэтому в ее контексте социальный анализ принимает более скромную форму, воздерживаясь от слишком широких обобщений и направляясь на конкретные фрагменты социаль­ной реальности. Концептуальные конструкции, построенные на применении наиболее общих категорий, таких как «клас­сы» или «пол», уступают место понятиям типа «различие» « дивергенция» и «фрагментация». Например, Д. Харуэй и Д. Райли, представители пост-структурализма, полагают, что использование категории «женщины» свидетельствует об уп­рощенном бинарном понимании тендерной стратификации и вуалирует ее реальную сложность. Необходимо отметить, что понятие фрагментации не является новым. Признание того факта, что классы имеют внутренние деления, восходит к эпохе Маркса и Вебера. Однако в настоящее время усилился интерес к изучению природы фрагментации, которая, как выяснилось, принимает очень разнообразные формы. Г. Бредли выделяет четыре типа фрагментации:

1. 
   внутренняя фрагментация — внутриклассовые деления;
   
2. 
   внешняя фрагментация, вырастающая из взаимодей­ствия различных динамик различения, например, ког­да тендерная практика мужчин и женщин различается в зависимости от их возраста, этнической принадлеж­ности и класса;
   
3. 
   фрагментация, вырастающая из процессов социальных изменений, например, вызываемая феминизацией со­временных трудовых отношений, когда возникает по­ляризация между молодыми женщинами, имеющими образование и перспективы карьеры, и более пожилы­ми, с менее высокой квалификацией, которые такой перспективы не имеют и занимаются по-прежнему низкооплачиваемым простым трудом;
   

Фрагментация предполагает взаимодействие между раз­личными измерениями неравенства. Многие индивиды существуют как бы на пересечении социальных динамик — классовой, гендерной, этнической, возрастной, региональной и других. Можно говорить о «многопозиционности» таких индивидов. Многопозиционность открывает простор для множества способов социальной идентификации. Именно поэто­му как утверждает Бредли, невозможно разработать такую абстрактную всеобщую теорию неравенства, которая бы опи­сывала многопозиционность в полном объеме. Задача совре­менных социологов — исследовать конкретные социальные контексты (школы, рабочие места, здоровье, досуг индиви­дов), с тем, чтобы выяснить, какие специфические формы принимает там социальное неравенство. В частности, сама Бредли занимается изучением женского труда в аспекте пе­реплетения разных измерений неравенства — не только тен­дерного, но и классового, этнического и возрастного. Один из теоретиков постмодерна, М. Уотерс, пишет; «Наиболее по­учительны те из недавних социологических изысканий, что концентрируются на пересечении множества статусных рас­щеплений в рамках одного и того же социального контек­ста».²

Второй аспект фрагментации — культурный. В социоло­гии назрела необходимость исследования современных сис­тем социального неравенства и их влияния на жизнь и сознание индивидов. Согласно статистическим данным разница в образе жизни богатых и бедных систематически увеличивалась на протяжении восьмидесятых-девяностых годов.

Например, согласно сообщению Фонда Карнеги, четвертая часть всех детей в возрасте до трех лет в США ко времени взросления будет проживать в бедности. Еще больший разрыв в благосостоянии и культуре существует между богатыми и бедными странами. Цифры доказывают, что, вопреки расхожему мнению, неравенство в образе

¹ Bradley Harriet. Social inequalities: coming to terms with complexity // Understanding contemporary society: theries of the present / Ed.by Gary Browning, Abigail Halcli and Frank Webster. P. 480.

² Waters M. ‘Class’ //Sociology After Postmodernism. London, 1997. P. 37.

жизни богатых и бедных не сглаживается, а нарастает. Бедность, тяжелый труд и различные виды социальной депривации остаются уделом множества людей. Поэтому социология не должна упускать из виду, что все социальные отношения имеют материальный и культурный аспекты. Культурные феномены существую не в вакууме, а в специфических экономико-политических контекстах, а экономические факторы вписаны в культурный контекст, оказывая друг на друга взаимное влияние.

В современных исследованиях феномена фрагментации представлена и точка зрения, что последняя — результат не реального пересечения различных сторон социального нера­венства, а неустойчивости и зыбкости социальных категорий типа «тендер» или «этнос». Согласно этой концепции, пред­ставленной постструктуралистами, в частности, Дж. Батлер, такие категории не являются стабильными, а творятся и пе­ресоздаются ежеминутно в перформативном процессе. Мы сами творим тендер в ходе обыденной жизни и ее взаимодей­ствий. А иллюзия стабильности возникает потому, что мы в силу привычки стремимся снова и снова воспроизводить одни и те же перформативные ситуации.

Еще одна интересная концепция, связанная с понятием фрагментации, построена на понятии «гибридности». Под гибридностью здесь понимается промежуточное состояние между различными социальными локусами. Проще понять, что это такое, на примере, который приводит Д. Харауэи. Социальный гибрид — это своего рода киборг, лишенный тен­дерных различий в силу того, что представляет собой полу­механизм, полуорганизм. Понятие социальной гибридности может плодотворно применяться в исследовании классов. Оно как бы бросает вызов традиции ортодоксального классового анализа, состоящей в том, чтобы прочно закреплять индиви­дов в социальных структурах. В действительности мало кто в современном обществе ощущает свою «абсолютную» идентификацию с каким-то конкретным классом. Изменения в экономике, рост безработицы и расширение системы массового образования привели к высокой степени социальной мобильности. Люди сплошь и рядом меняют свою классовую локализацию и заканчивают жизнь, принадлежа не к тому классу, к которому относились от рождения. Все подобные ситуации могут рассматриваться как проявления социальной гибридности.