Ю. Г. Волков социология издание 4-е

РАЗДЕЛ 10

СОЦИОДИНАМИКА

СОВРЕМЕННОГО

ОБЩЕСТВА

ГЛАВА 1. СОЦИАЛЬНЫЕ ИЗМЕНЕНИЯ

1. 
   Концепции социальных изменений
   

Как, наверное, читателю уже стало ясно, общество — это не что-то фиксированное и устоявшееся. В нем непрерывно происходят изменения — порой резкие, вызывающие крутой поворот в жизни всех социальных групп, порой такие незна­чительные, что их трудно заметить. И все же они есть, и любое общество имеет свою историю, сложившуюся именно из таких изменений. Что такое социальные изменения, чем они обусловлены, в какую сторону направлены?

Способность социальной реальности к структурным изме­нениям имеет под собой природные, физические основания. Человек как биологический вид отличается высокой гибкостью и таким же уровнем адаптационных способностей. Он рождается с абсолютным минимумом врожденных инстинк­тов, зато невероятно способен к научению, подражанию, сим­волизации и творчеству. Социальные изменения не предоп­ределены биологической организацией человека: она только создает возможность таких изменений, но сама по себе не является их объяснением.

То, что общество раньше было другим, а в будущем тоже будет не таково, какое оно сейчас, человечество осознало очень давно. Еще древнеегипетский хронист оставил нам на папи­русе потрясающее описание восстания и причиненного им хаоса и бедствий. А великий древнегреческий поэт Гесиод в поэме «Труды и дни» изложил мифологическую концепцию социальных изменений, согласно которой человечество про­шло пять состояний, начиная с «золотого века» и кончая ныне длящимся «железным». У Гесиода, как и во многих других мифологических парадигмах, процесс изменений в обществе идет в направлении деградации — от вершины к упадку.

Другие типы мифов, например, древневосточные, описы­вают жизнь человечества как систему длительных циклов, каждый из которых заканчивается в той же точке, из кото­рой начался. Таким образом, реального поступательного дви­жения в обществе нет, и социальные изменения существуют как нечто неизбежное, но совершенно напрасное.

Привычное для нас представление о едином непрерывном социальном прогрессе, независимо от наших действий веду­щего нас из худшего состояния к лучшему, и вообще о том, что общество имеет направленную осмысленную историю, при­надлежит иудеохристианскому мировосприятию, а окончатель­ную рациональную форму приняло в рамках идеологии эпохи Просвещения. «Все, что ни делается, делается к лучшему в этом лучшем из миров», — сказал персонаж Вольтера. Эта идея получила подкрепление в XIX веке с введением в науч­ный оборот понятия «эволюция». После открытия биологи­ческой эволюции всем стало понятно, что общество тоже вклю­чено в единый направленный процесс развития от простого к сложному, по аналогии с развитием биологических видов.

Наиболее впечатляющая теория социальной эволюции принадлежит Г. Спенсеру, считавшему, что биологические организмы и человеческие общества подчиняются одному и тому же единому закону эволюционного развития. Иными словами, общества становятся все более крупными по разме­ру и сложными; их отдельные элементы все более дифферен­цируются, специализируются, становятся все более взаимо­зависимыми.

Эволюционный подход возобладал и в смежной области социальной и культурной антропологии. Выдающиеся антро­пологи конца XIX века Э. Тайлор и Л. Морган классифици­ровали общества на основе принципа эволюционного разви­тия. Если Морган считал, что все общества проходят один и тот же путь от «дикости» через промежуточную стадию «вар­варства» к состоянию «цивилизованных», то согласно Тайлору, религиозность тоже развивается от простейшей формы — анимизма — через стадию политеизма к монотеизму.

Маркс и Энгельс тоже находились под сильным влиянием эволюционных идей. Марксистская схема естественноисторического развития, включающая одни и те же обязатель­ные для всех обществ стадии, вполне может рассматриваться как еще одно порождение эволюционного подхода. Однако наряду с влиянием дарвинизма на теории Маркса сказалось сильнейшее влияние идеалистической концепции истории, разработанной Гегелем. Гегелевская схема тоже представля­ла собой величественное построение, но возведенное на идеа­листическом основании. Стадии развития общества здесь от­ражали различные уровни проявления в социальном мире и осознания человеческим разумом мирового логического на­чала, или абсолютного понятия. Таким образом, развитие общества у Гегеля выглядело как чисто логический процесс, а историческое, согласно его схеме, совпадало с логическим. Это означает, что все логическое содержание всеобъемлюще­го абсолютного понятия с необходимостью должно было в свое время проявиться в конкретных социальных формах в историческом процессе. Диалектическая схема развития, предложенная Гегелем, едина для всех форм существования, как живых, так и неживых, и состоит в обязательном про­хождении трех последовательных стадий — исходной, ее от­рицания, наконец, отрицания отрицания, то есть возврата к исходному, но на качественно другом уровне. Катализатором этого движения является борьба обязательно присутствую­щих в любом объекте, в любом обществе противоположностей. Переход от одной стадии развития к другой осуществля­ется через скачок, революцию, когда накопленные количе­ственные изменения переходят в качественные.

В результате «переворачивания с ног на голову» этой схе­мы у Маркса получилась гегельянско-материалистическая модель, универсально применимая к любому обществу и пре­дусматривающая единый для всех народов мира конец исто­рии, который должен был одновременно стать началом но­вой: мировую социалистическую революцию, которая вернет общество к «якобы исходному» бесклассовому состоянию. Дви­гателем развития у Маркса выступает борьба антагонисти­ческих классов.

Именно Маркс сделал понятие социальной революции центральным понятием философии истории. И действитель­но, социальная революция представляет собой важнейший, особый тип социальных изменений, отличающийся спрессованностью во времени и тотальностью перемен.

Понятие «социальная реформа» также относится к опре­деленной разновидности социального изменения. Различие между реформой и революцией обычно усматривается в том, что реформа — это изменение, реализуемое на основе суще­ствующих в обществе ценностей. Революция же представля­ет собой радикальный отказ от существующих цен-

ностей во имя переориентации на другие. Обычно сторонники револю­ционных преобразований уверяют, что именно они отстаива­ют подлинные ценности всего общества, класса или народа. А их противники считают, что защищают традиционные цен­ности от людей, желающих их подорвать.

Однако довольно часто термины «революция» и «рефор­ма» используются в несколько ином смысле: революция понимается как стремительное, быстрое и радикальное из­менение всех сторон жизни общества, а реформа — как из­менение медленное, эволюционное по характеру и затрагивающее лишь какие-то частные, хотя и важные, стороны социальной жизни.

Антипрогрессизм, свойственный романтикам, проявился в идеях другого немецкого мыслителя того времени, Ф. Тен­ниса, создавшего очень простую — двухчленную — схему, состоявшую из стадий общины и общества. Община — это идеализированный в романтическом духе образ традицион­ного общества прошлого, где господствуют эмоциональные отношения между людьми, сердечная привязанность, родствен­ные связи и религиозная традиция. Общество имеет противо­положные характеристики и возникает в процессе индустри­ализации, когда рвутся привычные связи, нарастает отчуж­дение, эмоции вытесняются рациональностью, а традиция уступает место безразличному секуляризму.

Э. Дюркгейм и М. Вебер, вышедшие на авансцену социо­логии в конце XIX в., обнаруживали двойственное отноше­ние к идее прогресса. Так, Дюркгейм рассматривал нараста­ющее разделение труда как базисный социальный процесс, ведущий в конечном счете к современному индивидуализму, но могущий привести и к состоянию аномии. Вебер отвергал эволюционизм, доказывая, что развитие западного общества в корне отличается от других цивилизаций и вообще истори­чески уникально. Согласно Веберу, для западного общества характерен особый тип рационализации, который несет с со­бой современный капитализм, современную науку и рацио­нальную правовую систему, но также и нарастающую бю­рократизацию общества.

Работы Дюркгейма, Вебера и других социологов того вре­мени ознаменовали собой переход от эволюционизма к более статичным теориям социальных изменений. Эволюционные теории были подвергнуты критическому пересмотру на эм­пирической основе — их постепенно опровергали накоплен­ные наукой факты, а также из-за присущего им детерминиз­ма и европоцентрического оптимизма. В первой половине XX столетия завоевали популярность теории циклических изменений, отвергавшие идею долговременного прогресса. К числу их относились концепция «циркуляции элит» итальянского социолога В. Парето, а также теории «жизненного цикла цивилизаций», разработанные О. Шпенглером и А. Тойнби. Последние исходили из идеи, что любая конкрет­ная цивилизация имеет свои собственные стадии развития, причем их развитие не является неуклонно прогрессивным, а имеет стадии восходящие и нисходящие — этапы рожде­ния, роста, расцвета, упадка и гибели. Это напоминает жиз­ненный цикл человека.

Нечто общее с подобными теориями имеет и популярная в шестидесятые годы XX века концепция «пяти стадий эконо­мического роста» американского социолога и экономиста У. Ростоу. Согласно этой концепции, любое общество законо­мерно проходит в своем развитии следующие пять фаз:

■ традиционное общество, основанное на аграрном хозяй­стве и примитивных технологиях;

■ переходное общество, характеризующееся ростом производительности, развитием национальной территориальной и экономической интеграции, возникновением
централизованного государства;

• 
  стадия экономического подъема, связанная с промыш­ленным переворотом, внедрением передовых техно­логий;
  
• 
  стадия зрелости, или индустриального общества, про­являющаяся в бурном развитии промышленности, воз­никновении новых отраслей производства, широком внедрении достижений науки и техники, урбанизации и т.д.;
  
• 
  стадия развитости, называемая также «эрой высокого массового потребления», когда общество, в первую оче­редь, ориентируется не на проблемы производства, а на потребление, а в экономике доминирует производ­ство услуг.
  

Будучи сторонником идеи технологического детерминиз­ма, Тоффлер считал, что происходящие в современном за­падном обществе технико-технологические изменения пол­ностью определяют ход социально-экономического развития в целом и стимулируют процессы социальных изменений. Поэтому история общества, по мнению Тоффлера, характери­зуется присутствием постоянно действующего ускорения в развитии. Тоффлер предложил свою схему периодизации ис­тории человеческого общества, основанную на выделении ста­дий или «волн» технологического развития:

■ первая волна соответствует аграрному периоду (хроно­логически это время до начала промышленного перево­рота);

■ вторая волна связана с промышленным переворотом, индустриализацией и научно-технической революцией и знаменует наступление эры индустриального обще­ства;

■ третья волна определяется доминированием производ­ства услуг над производством материальных благ и го­ворит о формировании супериндустриального общества.

Социальные проблемы своего времени Тоффлер объяснял происходящим столкновением двух противоположно ориен­тированных и сосуществующих в рамках одного и того же общества структур — индустриальной и супериндустриаль­ной. Структуры, сформировавшиеся в эпоху индустриально­го общества, несут на себе отпечаток жесткой бюрократиче­ской системы управления, ориентации на максимальную прибыль, неспособности контролировать нежелательные по­следствия научно-технической революции. По мнению Тоф­флера, проблемы, обусловленные кризисом индустриального общества и началом «третьей волны», имеют глобальный ха­рактер. Переход к супериндустриальному обществу означает решение всех накопившихся проблем. С супериндустриаль­ным обществом Тоффлер связывает гуманизацию всех сфер социальной жизни на основе перехода к новым, более совер­шенным технологиям: внедрения компьютерной техники, кос­мических исследований, использования генной инженерии и биотехнологии. В супериндустриальном обществе, согласно Тоффлеру, возрастет роль информации и интеллектуального труда. Все это будет способствовать тотальному изменению социально-экономических отношений, формированию ново­го типа личности, главной характеристикой которого станет высокая адаптационная способность и мобильность.

Хотя интерес к долговременным процессам социальных изменений никогда полностью не исчезал, он ушел на второй план, особенно с расцветом в первой половине XX в. функционализма в антропологии и социологии. В это время понятие эволюционного развития оказывается полностью вытеснен­ным более общим и нейтральным понятием «социальное из­менение». Однако в шестидесятые — семидесятые годы мы снова наблюдаем рост интереса к глобальным изменениям. Возникает множество неоэволюционистских теорий — Р. Линтона, Л. Уайта, Дж. Стюарта и других. Эти авторы придер­живались идеи социальной эволюции как долговременного развития человечества. В отличие от эволюционизма XIX века неоэволюционизм не утверждает, что все общества проходят в своем развитии одни и те же стадии социального развития. Больше внимания уделяется различиям между обществами и их взаимному влиянию друг на друга, для обозначения которого было введено специальное понятие «аккультурация». Кроме того, социальная эволюция в понимании неоэволюци­онистов носит скорее вероятностный характер. Наконец, со­циальное развитие уже не отождествляется с неуклонным прогрессом.

Возвращение интереса к долговременному социальному развитию отчасти было вызвано выходом на историческую сцену так называемых «развивающихся стран». Для объяс­нения существующей пропасти в уровне жизни между бога­тыми и бедными странами западные социологи и экономис­ты разработали в середине XX в. теории модернизации, со­гласно которым бедные страны остановились в своем разви­тии на относительно низком уровне, и должны развиваться, или модернизироваться, в направлении общества западного образца. Такие теории были подвергнуты критике за скры­тый эволюционизм европоцентристской направленности, за недостаток внимания к межнациональным властным отно­шениям, сводящимся к тому, что более богатые страны дик­туют бедным политические решения. Эти аспекты оказались в центре внимания более поздних теорий взаимозависимос­ти, или, как их называет И. Валлерстайн, теорий «мировой капиталистической системы».

В последние десятилетия наметилось некоторое сближе­ние позиций социологии и антропологии, с одной стороны, и истории — с другой. Историки стали проявлять больше интереса к теориям дологовременных социальных изменений, а социологи и антропологи все больше обращаются к истории в поисках эмпирического подтверждения своих теоретичес­ких разработок.
2. Модели социальных изменений. Понятие модернизации
Общее убеждение всех теоретиков, исследовавших соци­альные изменения, состоит в том, что такие изменения не произвольны, а в той или иной степени подчиняются каким-то закономерностям. Иначе говоря, существуют какие-то по­стоянные структуры или модели социальных изменений. В истории социальной мысли таких моделей было предложе­но три: движение по нисходящей линии, от вершины к упад­ку; движение по замкнутому кругу — циклами; движение от низшего к высшему — прогресс. В разных комбинациях эти три варианта всегда присутствовали во всех теориях соци­альных изменений. Однако современные теории не имеют нор­мативного характера, иными словами, не оценивают разви­тия, и потому никогда четко не определяют то или иное со­стояние общества как упадок или прогресс. Такие оценки не могут выводиться только из эмпирических наблюдений. В таком случае, однако, все равно можно говорить о наличии двух схем развития: циклической и однонаправленной.

Однонаправленное развитие обычно бывает кумулятивным: оно понимается как рост или накопление чего-либо — плот­ности населения, уровня организации, объема производства. Однако направление его может быть и нисходящим, или со­четанием подъемов и упадков. Последний тип изменений американский антрополог К. Гирц назвал «инволюцией». Он обнаруживается в некоторых аграрных обществах, где про­грессирующий рост численности людей сочетается с таким же прогрессирующим снижением благосостояния на душу населения.

Простейший тип однонаправленного процесса изменений — линейный, когда объем происходящих изменений является постоянным в любой момент времени.

Циклические изменения характеризуются последователь­ным прохождением стадий. В повседневной социальной жиз­ни очень многое организуется циклически: например, сель­скохозяйственная жизнь — и в целом вся жизнь аграрных обществ — носит сезонный, циклический характер, поскольку определяется природными циклами. Весна — время сева, лето и осень — время сбора урожая, зима — пауза, отсут­ствие работы. На следующий год все повторяется. Цикличе­ские изменения происходят и в экономической жизни обще­ства, где периоды подъема правильно чередуются с периода­ми упадка. Долговременные циклические изменения связа­ны с расцветом и упадком исторически конкретных цивили­заций. Именно их имеют в виду Шпенглер и Тойнби, говоря о цивилизационных циклах.

Социальные изменения могут также классифицироваться на эндогенные (обусловленные внутренней природой или структурой изменяющегося общества) и экзогенные (вызван­ные внешними причинами). Примером экзогенного измене­ния может служить ускоренное развитие капитализма и фор­мирование первоначального капитала под влиянием этиче­ских идей протестантизма в интерпретации М. Вебера.

Эндогенные процессы берут начало в самой структуре из­меняющегося общества. Некоторые из них ведут к его транс­формации, некоторые — наоборот, к его сохранению и укреп­лению. В первом случае речь идет об эволюционных и рево­люционных процессах, во втором — о простых процессах социального воспроизводства. Эволютивные процессы проис­ходят тогда, когда сама система, функционируя, вызывает модификацию законов собственного функционирования. При­мером таких процессов может служить развитие научных зна­ний или развитие разделения труда.

Следует особо выделить тип социальных изменений, по­лучивший название модернизации.

Понятие «модернизация» в социологии используется для обозначения исторического процесса перехода от традици­онного аграрного общества к современному индустриально­му секулярному обществу. Модернизация общества прежде всего предполагает его индустриализацию. Исторически воз­никновение современного общества тесно связано с зарожде­нием промышленности. Все характеристики, связываемые с понятием современности, могут быть соотнесены с тем ря­дом перемен, который два столетия назад вызвал к жизни индустриальный тип общества. Это дает возможность пред­полагать, что термины «индустриализм» и «индустриальное общество» имеют не только экономическое и технологическое значение. Индустриализм — это стиль жизни, охватывающий глубинные экономические, социальные, политические и куль­турные перемены. Общества становятся современными имен­но в процессе всесторонней индустриальной трансформации.

Модернизация — это непрерывный и бесконечный процесс. Исторически сроки модернизации следует исчислять столетиями, хотя можно привести и примеры ускоренной мо­дернизации. В любом случае модернизация — это не раз и навсегда достигнутое состояние. Очевидно, в ткань современ­ных обществ вплетен динамический принцип, не дающий об­ществам достигнуть равновесия. Развитие обществ всегда отличается нерегулярностью и неравномерностью. Каким бы ни был уровень развития, в обществе всегда существуют «от­стающие» регионы и «периферийные» группы. Они состав­ляют источник постоянной напряженности и противоречий. Это явление связано не только с внутренним развитием отдельных государств. Оно наблюдается во всемирном масш­табе, по мере того как модернизация выходит за первона­чальные рамки западных стран и начинает продвижение по всему земному шару. Наличие стран с неоднородным и нео­динаковым развитием вносит существенный элемент неста­бильности в мировую государственную систему. Как представ­ляется, модернизация имеет две основные фазы. До опреде­ленного момента своего развития процесс модернизации сохраняет институты и ценности общества и вовлекает их в то, что обычно рассматривается как прогрессивное движение к совершенствованию.

Начальное сопротивление процессу модернизации может быть резким и продолжительным, однако обычно оно обрече­но на провал. После достижения определенной точки в своем развитии модернизация все же начинает вызывать все боль­шее недовольство. Это частично объясняется завышенными ожиданиями населения, которые были спровоцированы быстрыми первоначальными успехами и динамизмом совре­менного общества. Группы имеют тенденцию предъявлять об­ществу повышенные требования, которым становится все труд­нее и труднее соответствовать. Достигнув ускоренного уровня и мировых масштабов, модернизация вызывает новые соци­альные и материальные проблемы, которые могут стать угро­зой для тех принципов роста и расширения, на которых и базируется современное общество. Во время этой второй фазы современные общества оказываются лицом к лицу с целым рядом новых проблем, решить которые традиционным наци­ональным государствам часто оказывается не по силам. Но в мире преобладает система именно таких суверенных нацио­нальных государств с неодинаковым развитием и конфликтующими интересами. Однако суть современного общества со­ставляют вызов и ответная реакция на него. При рассмотре­нии природы и развития современного общества на первое место все-таки выходят не трудности и опасности, а тот по­трясающий успех, с которым современному обществу удалось осуществить самую кардинальную и далеко идущую револю­цию в истории человечества.

Феномены индустриализации и модернизации, начавши­еся предположительно примерно два столетия тому назад и лишь гораздо позднее концептуально оформившиеся, пока еще не получили какое-то видимое завершение. Конец исто­рии, если таковой вообще имеется, пока еще не виден, и воп­рос окончательной оценки природы и значимости этого мас­штабного исторического движения пока остается без ответа.

Среди попыток современных социологов осмыслить сущ­ность и направленность модернизации следует отметить кон­цепцию рефлексивной модернизации немецкого социолога У. Бека. По мнению Бека, индустриальное общество, осно­ванное на принципе распределения благ, шаг за шагом усту­пает место «обществу риска», где действует принцип распре­деления негативных последствий и опасностей. Это явление отражает кризис индустриального общества: люди начинают понимать, что индустриальное общество и процесс модерни­зации сами порождают бесчисленные опасности, и риск по­стоянного соприкосновения с ними нарастает. Бек отмечает, что в сравнении с опасностями прошлого риск, связанный с современным уровнем модернизации, имеет качественно иной характер: ситуации риска непредсказуемы, слишком много­численны, чтобы их контролировать, не воспринимаются органами чувств (например, радиация) и глобальны.

Согласно концепции Бека, настало время перехода от про­стой модернизации к рефлексивной. Это означает, что доми­нирующим принципом должна стать социальная рефлексия и самокритика. Общество риска продуцирует потребность в критическом саморассмотрении, становится для самого себя «темой и проблемой».

Теории рефлексивной модернизации в чем-то созвучна кон­цепция «латентных структур» современного американского социолога Э. Тириакьяна. Как и Бек, Тириакьян размышля­ет о роли сознания в процессе социальных изменений. Со­гласно его концепции, социальные изменения — это прежде всего трансформация общественного и индивидуального со­знания, поскольку и социальные структуры для него пред­ставляют собой нормативные образования коллективного со­знания. Источник социальных изменений, считает Тириакь­ян, кроется в латентных, то есть скрытых, структурах куль­туры — сокровенных ценностях и смыслах, доминирующих в социальном сознании и тем самым направляющих жизнь общества. Такие структуры могут в кризисные моменты ис­тории проступать на поверхностном плане, проецируясь в фор­ме новых социальных программ. Социальные инновации мо­гут, согласно Тириакьяну, предлагаться только субъектами, сознательно остающимися за рамками существующей норма­тивной системы отношений. Это члены религиозных движе­ний и сект, различных ассоциаций, квазирелигиозных групп.

Для западных социологов теории запаздывающей модер­низации, которые начали создаваться еще в 60-е гг., стали аппаратным средством анализа современной российской си­туации. Теоретики запаздывающей модернизации исходят из того, что существует линейный прогресс и поступательность стадий развития обществ. Соответственно непосредственная добыча продуктов природы сменяется аграрной экономикой, а та замещается индустриальной. С этой точки зрения, стра­ны, не успевшие «вовремя» пройти путь индустриальной мо­дернизации, могут и должны сделать это «с опозданием», чтобы «догнать» опередившие их в этом отношении обще­ства. Такая концепция получила название «догоняющей мо­дернизации».

Инновации — как открытия, так и изобретения — не еди­ничные акты, а кумулятивная последовательность передава­емых из поколение в поколение наращиваемых знаний плюс ряд новых элементов. Следовательно, чем больше число куль­турных элементов, на которых могут базироваться иннова­ции, тем выше частота открытий и изобретений. Например, изобретение стекла дало толчок к созданию линз, украше­ний для платьев, бокалов, оконных стекол, лабораторных трубок, рентгеновских трубок, электрических лампочек, ламп для радио и телевизионных приемников, зеркал и множе­ства других изделий. Линзы, в свою очередь, способствовали появлению очков, увеличительных стекол, телескопов, фото­камер, фонариков и т. д. В основе такого типа развития ле­жит экспоненциальный принцип — по мере расширения куль­турной базы возможности новых изобретений имеют тенден­цию к росту в геометрической прогрессии.

Кроме упомянутых, существует группа факторов, кото­рые можно условно назвать идейно-политическими. Напри­мер, О. Конт рассматривал развитие общества по восходя­щей линии как прогресс идей. М. Вебер считал религиозные представления важнейшим фактором экономического раз­вития, отводя индивидуалистической этике протестантизма решающую роль в становлении духа предпринимательства и последовавшем экономическом скачке в западных обществах. Смена идей не чисто интеллектуальный процесс. Она сопро­вождается образованием новых социальных движений, ко­торые сами по себе могут рассматриваться как фактор соци­альных изменений. Социальные движения порождают ха­ризматических лидеров, которые благодаря незаурядным личным качествам способны мобилизовывать массы людей на акции социального протеста, расшатывающие установ­ленный в обществе порядок и могущие привести к револю­ционным изменениям.

Политические процессы, идущие в обществах, сами по себе тоже могут стать фактором социальных изменений. Со­гласно последним теориям политической революции, само функционирование государственного аппарата и природа меж­государственных отношений являются факторами, способны­ми вызвать революцию. Но действия революционеров имеют шансы на успех только тогда, когда общество не способно выполнить свои основные функции по поддержанию закона, порядка и территориального единства.

Каждый из описанных факторов испытывает влияние ос­тальных и сам оказывает на них влияние. Трудности, с которыми сталкиваются объяснительные теории, связаны с их собственными недостатками — детерминизмом и редукцио­низмом: они пытаются свести все многообразие взаимодей­ствий факторов к одному определяющему фактору. Более того, социальные процессы настолько взаимосвязаны, что являет­ся ошибкой рассматривать их изолированно. Например, меж­ду экономическими и политическими процессами, экономи­ческими и технологическими процессами нет четких границ. Технологические изменения сами по себе могут рассматри­ваться как особый тип культурных изменений. Причинно-следственные связи между различными социальными процес­сами изменчивы, и их невозможно раз и навсегда схематизи­ровать.

Так что возможности какого бы то ни было причинно-следственного объяснения социальных изменений весьма ограниченны. Наиболее общий способ теоретического объяс­нения заключается в построении модели действующих меха­низмов таких изменений.

Применительно к однонаправленным процессам выделя­ют следующие механизмы осуществления: накопление, вы­бор, дифференциация. Некоторые эволюционные теории под­черкивают кумулятивный — накопительный — характер зна­ния. Поскольку человек — существо способное к инноваци­ям, он постоянно вносит дополнения в уже имеющуюся сис­тему знаний, отбрасывая устаревшие и неверные знания и заменяя их более адекватными. Поскольку он учится на сво­их ошибках, он постоянно осуществляет селекцию новых по­лезных идей и навыков, полученных методом проб и оши­бок. Расширение и распространение знаний возможно толь­ко благодаря специализации и дифференциации. Рост техни­ческих и технологических знаний стимулирует накопление капитала, что, в свою очередь, ведет к росту производитель­ности труда. Рост народонаселения тоже может быть вклю­чен в эту модель кумулятивного развития. Ведь люди могут без снижения уровня жизни повышать свою численность толь­ко благодаря накоплению технических знаний и средств про­изводства, а сам по себе рост численности населения стиму­лирует новые инновации.

Механизмами криволинейного и циклического изменения можно считать насыщение и истощение. Модели однонаправленного развития предполагают, что изменение в определен­ном направлении влечет за собой дальнейшие изменения в этом же направлении. Модели развития по кривой или по замкнутому циклу допускают, что изменения в одном на­правлении создает условия для дальнейших изменений в дру­гих, в том числе и противоположных, направлениях. Напри­мер, рост народонаселения создает угрозу состоянию эколо­гической среды и часто ведет к истощению природных ресур­сов и снижению экономического уровня.

Конфликты, соревнование и кооперация также могут рас­сматриваться как механизмы социальных изменений. В част­ности, марксисты стремились представить жизнь капиталис­тического общества как постоянную борьбу между правящим классом, пытающимся сохранить свое господствующее поло­жение, и угнетенным, старающимся радикально изменить существующий строй. Социальные изменения рассматрива­лись как продукт этой борьбы. Аналогичные идеи лежат в основе конфликтологической модели Р. Дарендорфа. Поня­тие конфликта становится более продуктивным в объясни­тельном плане, если его дополнить понятием соревнования (конкуренции). В обществе существует множество соперни­чающих групп. Их конкуренция стимулирует внедрение и распространение инноваций. Так, лидеры незападных госу­дарств стремятся к заимствованию западной науки и техно­логии, хотя и настроены политически против Запада, ибо понимают, что только так достигнут независимости и эконо­мической мощи. Кроме того, конкуренция влечет за собой укрупнение и усложнение соревнующихся организаций. Еще Маркс показал, что капитализму присуща тенденция к обра­зованию монополий, которые неуязвимы для конкуренции. Наконец, понятие конкуренции используют теории, объяс­няющие социальные изменения действиями индивидов, пре­следующих собственные интересы. С помощью теории игр и других математических методов было показано, что в опре­деленных условиях конкуренция побуждает индивидов к со­трудничеству в преследовании своих целей.

В структурном функционализме рассматриваются такие механизмы социальных изменений, как напряжение и адап­тация. Изменение понимается как ответная приспособитель­ная реакция на возникшее в системе напряжение. Когда происходит изменение какого-либо из элементов системы, в ней возникает напряжение между этим элементом и остальны­ми. Оно разрешается с помощью самопроизвольного адап­тивного изменения других частей системы. Например, американский социолог У. Огборн показал, что ускоренное развитие технологий вызывает несоответствие между техно­логическим уровнем общества и его социокультурными со­ставляющими, которые развиваются более медленно.

Социальные изменения могут быть в какой-то степени и результатом целенаправленного и долговременного соци­ального планирования. В современных обществах возмож­ности такого планирования возрастают. Однако в большин­стве случаев это планирование на краткую перспективу. Часто запланированные цели не достигаются, и даже если планирование оказывается удачным, оно всегда влечет за собой незапланированные последствия. Чем дольше срок, на который осуществляется планирование, тем труднее достигнуть цели и избежать непредвиденных последствий. Особенно наглядно это проявилось на опыте коммунисти­ческих обществ.

Планирование предполагает институционализацию изме­нений, но институционализация не предполагает планирова­ния. В современных обществах институционализировано множество незапланированных изменений. Чаще всего это бывает в области науки и технологии: та или иная иннова­ция институционализируется, вызывая социальные измене­ния, которые вовсе не планировались или только отчасти пред­полагались.

Механизмы социальных изменений вовсе не исключают друг друга. Напротив, некоторые из них явно взаимосвяза­ны. К примеру, инновации стимулируются конкуренцией. В одной объяснительной модели социальных изменений мо­гут сочетаться несколько механизмов.

Социальная структура и социальное изменение — цент­ральные теоретические понятия социологии, относящиеся к базисным взаимодополняющим характеристикам социальной жизни в целом. С одной стороны, социальной жизни прису­ща повторяемость, постоянство и непрерывность, с другой — динамичность и изменчивость. Оба понятия взаимосвязаны. Социальная структура не может изучаться без учета реально происходящих или потенциальных изменений. А социальное изменение как более или менее регулярный процесс немыс­лимо без понятия структуры. Любой отрыв друг от друга этих понятий влечет за собой заблуждения. Но все сказанное не означает, что в различных теориях не может смещаться ак­цент — то на постоянство «структуры», то на динамизм «из­менений». В последние десятилетия он заметно сместился в сторону изменений. В фокусе внимания социологов разных направлений оказались изменения на различных уровнях — социальная динамика текущей жизни, краткосрочные транс­формации, долгосрочные изменения всего общества в целом. Современная социология отличается тенденцией к призна­нию множественности типов социальных изменений. Некото­рые изменения эндогенны, то есть определяются причинами, находящимися внутри самой социальной системы; некото­рые же экзогенны, то есть, вызваны внешними причинами; есть и такие, которые относятся к смешанному типу. Некото­рые изменения носят линейный характер, некоторые — кри­волинейный или циклический. Строго говоря, изменения так многообразны, что само выражение «теория социальных из­менений» может рассматриваться как устаревшее и вытес­ненное самим развитием социологии. Говорить о социаль­ном изменении, да еще о теории социальных изменений, — означает верить либо в то, что можно найти первопричину изменений, либо считать, что достаточно определить форму изменения, назвав его циклическим, линейным, эволюци­онным. По-видимому, современная социология осознала, что единственной методологией изучения социальных измене­ний теперь является анализ конкретных привязанных к месту и дате процессов. Все остальные виды подходов в той или иной степени страдают идеологизмом, препятствующим на­учной объективности.